Выпуск №1

Автор: Елена Дорогавцева

 

—

Зима проговаривается, когда сын надевает
красный свитер с высоким горлом.
качели во дворе перестают скрипеть.
дверь подъезда выпрямляется в рост этажа.
сумасшедшая соседка из третьего подъезда больше не кричит с балкона,
ходит притихшая, стучит в окна автомобилей:

«ты, тварь, украла мою собаку! как ты спишь ночью, тварь?»
соседи уснули. их лица с закрытыми глазами висят на шторах.
рабочие с завода качаются на остановке в облаке дыма.
больше никто не ищет работу, работа—
переваривать холод,
смотреть на пар изо рта,
видеть улицу из окна.
нет ничего между
теплом и морозом,

людьми и асфальтом,
мумиями деревьев.
только одно живое лицо сына—
тёплое на красном.

 

—

Незнание географии сделало меня романтиком.
я складывала бумажные самолетики на уроках
и заразила этим занятием одноклассников.
когда учи́теля закидали бумажными самолетиками,

он унес все океаны, все притоки Лены,
все континенты.
мне приходится каждый месяц открывать атлас
и заучивать на сколько частей разделили землю.
я не хочу делить землю, не хочу делить воду,
вероятно поэтому не могу запомнить географию.

если верить поэту, народ, не знающий географии, стоит завоевать.

Незнание истории сделало меня идеалистом.
я исправно читала все, что можно было найти в 90-х,
посещала семинары и олимпиады, получала законные вторые места,
и ничего, ничего не могла запомнить навечно.

история мне представлялась этаким Расёмоном,
(если, конечно, вы помните Курасаву).
история не умещалась в память. ходить с ней по городу
было невыносимо.
она перевешивала.
с ней можно было только лежать на земле.

если верить древнеримскому оратору, философу и писателю,
не знать истории—это значит всегда быть ребенком.

Незнание математики, алгебры и геометрии сделало меня не меркантильной,
я бы даже сказала, глупой и недальновидной.
поэтому из любых историй, романов, работ и проектов
я выходила с тем же, с чем и пришла, не понимая
логики происходящего.

мир, созданный геометрией, требовал предельной ясности.
но в системе координат случался очередной сбой,
и я обнулялась.
ноль—это вакуум, затягивающий историю.

если верить американскому ученому и философу,
назначение математики—находить порядок в хаосе.

Хаос, позволяющий мне незнание,
в особенности орфографии и, чего греха таить, литературы,
сделал меня литератором.

И только незнание физики мучает меня до сих пор.
на уроках физики я читала Гарсию Лорку.
наш высокий пожилой учитель подходил ко мне на перемене
и мы обсуждали с ним греческую литературу,
которую я тогда еще помнила.

нашего высокого пожилого учителя довели до инфаркта
и он умер во время урока о теории струн.

если верить известному физику,

охлаждение отношений между людьми

—это следствие трения между ними.

сначала в вас влюбляются за незнание очевидного,

а потом за незнание перестают любить.

я стыжусь своего невежества.

если верить самому известному физику,

еще немного,

вот-вот,

и я сделаю открытие.

следите за новостями! ловите мои самолетики!

 

—

Посудомойка на кухне говорит : знит-знат-знуи.
крышки о вилки, ложки и ножички трутся спинками.
так не стучит подстаканник в поезде,
так не шикают автомобили,
так с тобой говорит только квартира
влажной ночью.
бывают дни, когда останавливаешься между главами своей жизни,
выпрямляешься, как закладка,
и не хочешь читать дальше.

столько сил на бегство от слуха.
столько сил на красные строчки.

снип-снап-снуре… перелистываются металлические части,

шестерёнки крышек.
пошло́ и зашумело ровно-ровно.

 

—

Возьмите возьмите меня на ручки
донесите до следующей станции
преследуют меня чемоданы
звенят за мной бочкотары
до краев недосолёных
недопонятых
недовсяких

горят за мной соединения
стук-постукивают недосомнения
кукожится во мне огниво
печное угольное толкается

размахнутся хвостатые дворники
снесут меня нахуй отсюда
вот вам моя ручка от чемоданчика
привяжите ее бечевкой

 

—

В будущем близкие люди
уже когда-то встречались,
чаще всего в детстве,
в одном трамвае,
на одном киносеансе про голубого щенка,
на концерте и книжной ярмарке,
у второй колонны слева,
у сопливых часов известного художника.

нет ничего случайного.
узнавание неизбежно.
убегая от человека, уткнешься в его лицо.
лента Мёбиуса никогда не закончится,
пока не встретишь своего двойника.

 

—

Каждый раз в утреннем метро думаешь:
как должно быть ему все сложнее
распихивать людей по ячейкам,
разводить по углам,
выдерживать это броуновское движение.
и при этом сводить близких,
влюблять настоящих.
сжимать землю,
держать своды станций,
подталкивать паровозики.
если прямо сейчас я подпрыгну на месте,
если остановлюсь посредине перрона,
то нарушу его математику.
в каждом из нас его расторопный айтишник
делает главную ошибку, составляющую формулу попадания.

 

—

На седьмой день вспоминаешь про имя.
произносишь его, примериваешь—не моё.
ходишь по дому, ворочаешь на языке
карамелькой терпкой.
имя как имя, чьё то, чужой саквояж.
несколько дней ходишь без имени.
говоришь себе лена-алена-елена и
не веришь, не откликаешься.
как хорошо быть неназванной.
звук уплывающий не остановит согласная.
гласная больше тебя не пришпилит стоять.
не называя, как будущего не имея.
не выбирая, кого ты увидишь в себе.
даже предметы углами тебя не заденут.
даже в дверях не останешься молча стоять.

 

—
Новости из прошлого
приходят как письма, потерянные на почте,
не дают спать почтальонам.
адресаты жуют пожелтевшие буквы,
прячут конверты.
это счастливый билет незнания.
съешь его вместе с маркой,
иначе прошлое станет будущим,
нужно будет решать,
в каком из миров мы окажемся.
это будет наш выбор.

привкус клея самый сладкий на свете.
почта знает о наших пристрастиях.
письма никогда не доходят.

 

—

Мама вспомнила, что в детстве
я любила играть с компасом.
и теперь вся техника сбоит рядом со мной.
проездные размагничиваются и не хотят
оплачивать проезд.
в метро исправно бьют турникеты.
навигаторы не могут определить
местонахождение моего тела.

но хуже всего с людьми:
они расстегивают свою сердцевину
и показывают мне исподнее.
рядом со мной они становятся настоящими,
обнажая самую суть.
все плохое, что есть внутри
проявляется.
люди кидаются на меня с ненавистью
или любовью
и никогда не проходят мимо.

если в детстве ты проглотил магнит,
то теперь полюса будут тянуть тебя за руки в разные стороны,
пока сердце не разорвется
на ровные половинки
и оттуда выкатится маленькое чёрное счастье быть посторонним.

 

—

Все занятия теперь оценивались с позиции
«забывается или нет»
происходящее.
если нет, то нафик.
каждые 8 лет все повторялось.
было мучительно жалко пережидать.
жизнь как болезнь, жизнь как ожидание
выдоха, выходных.

думать о прошлом—это работа,
это растрата здоровья, молодости и красоты.
как научиться жить утром, сегодняшним днём?
завтра я буду смотреть на себя сегодняшнюю,
мучить за глупость, думать «какая дура».
и все равно,
не помогает.
думать: как так, могла не увидеть
выхода, почему.
чтобы я сделала в прошлом? то и сейчас.

сколько меня за спиной,
говорящих о прошлом—
хор голосов.
лица и все не мои. варианты
будущего и все,
все не случились.

 

—

Под Рязанью,
на краю городского поселка,
над обрывом, над поймой Оки
стоит дом.

В пол шестого утра
льнет туман, подплывает к обрыву.
дом подхватывают облака,
и плывешь, и волною поет
сладкий запах морской.
а под крышей
собираются голуби, и
все топочат по жести и будят
крылья их,
и воркует рассвет.

если счастье бывает, то вот
где оно,
там где сонно, случайно,
ты откроешь глаза, и пристанут
к подоконнику сны-облака.
разбежишься и кубарем в пену.

вместо пены трава и трава
иван-чая по пояс, и лето.

я бывала счастливой тогда,
но не знала об этом.

 

—

Написать об этом простыми словами
прямо
бесхитростно
однозначно
разложить по полочкам
изложить факты
последовательно
объективно
отойти в сторону
посмотреть
чужими глазами
и все равно
все равно
увидеть ошибку

все что было
имеет способность
менять обличие как только
мы его вспоминаем
и ещё сильнее когда
пытаемся подобрать
слово

по нисходящей
слово
буква
звук
воспоминание
и только в солнечном сплетении
точность
которую не назову

 

—

Ветер рванул снизу, как пёс за костью,

подхватил ее и толкнул в слой прочного, прохладного воздуха,

нависающего вдоль улицы.

Она послушно легла на волну

и поплыла вдоль асфальта,

болтая конечностями несуразно, рассеянно.

За ней понеслась листва с деревьев, ветки и пластиковые бутылки.

Полиэтиленовые пакеты надувались паникой,

с грохотом рвались

и тотчас исчезали бесследно.

Это было красивое зрелище:

бледное, тощее тело ещё сильнее удлинялось;

облепленное тусклой листвой и мелкими ветками,

оно извивалось по воздушным волнам,

как разорванный белый флаг смирения.

было невозможно понять, осталась ли в нем хоть какая- то жизнь.

но имело ли это значение

в том наступающем потоке обломков,

в котором уже весь город нёсся ей вслед.