Выпуск №2

Авторы: Анастасия Вепрева, Роман Осьминкин

 
Поэт Роман Сергеевич Осминкин и художник Анастасия Вепрева вот уже третий год проживают в одной из коммунальных квартир на Петроградской стороне Петербурга. Чтобы хоть как-то справляться с коммунальной действительностью, Р.О. и А.В. решили записывать свой опыт в виде то ли дневниковых заметок, то ли антропологических очерков, то ли репортажей с места. Ниже –несколько фрагментов этих записей, со временем захвативших своих субъектов и переросших в почти настоящее вовлеченное исследование, с той разницей, что в этом исследовании Роман и Анастасия сами являются не только соглядатаями, и подслушивателями, но и объектами чужих глаз, ушей и разговоров. Ведь в коммуналке как в микросоциуме – одновременно «все напоказ» и ничего не ясно. Иногда возникает впечатление, что это уже не наши герои описывают свой коммунальный быт и соседей, а это сама коммуналка вписывает их в свою гетеротопную среду, проходит через их биологические тела, шепчет, скребется, стонет, кричит, сопит, жалуется и поет многоголосием.

 
***
 
Р. О. пишет:
 
Из литературы в быт и обратно.
 
Живя в 7-ми комнатной коммунальной квартире на Петроградской стороне три с лишним года, я кажется отчасти начинаю понимать, откуда у «народа» берется его так называемый самобытный язык — все эти поговорки, побасенки, шутки, задираки, устойчивые идиомы, фразеологизмы и т.д. и т.п. А берется он попросту из выпадающей в осадок искры, высеченной при ежедневном трении языка как речевой деятельности (language) с языковой нормой (lange), языком как узусом. Помните Пришвина: «Натуральное богатство русского языка и речи так велико, что […] в тесном общении с простым человеком и с томиком Пушкина в кармане можно сделаться отличным писателем».
Но если у Пришвина «простой человек» сведен к ресурсу обретения писательского мастерства, то я, будучи обложен своими «томиками Пушкина» при каждом акте тесного общения с т.н. «простым человеком» (теснее некуда, ибо коммунальный быт даже самого мизантропа и сноба обязывает к такому общению пусть даже исключительно в утилитарных целях) наоборот еще и обучаюсь речевому поведению простого человека, то есть экономии языка при максимальной его эффективности. Поэтому, не стоит путать язык простого человека с простым языком. Нет, язык простого человека ввиду своей ситуативной телеологии вынуждает ежедневно творить, что называется, «на коленке» и постоянно подкручивать языковую норму, абстрагированный узус под коммуникативно-прагматический контекст, вплоть до рефлекторного автоматизма, до буквального «отскакивания от зубов».
Например, с утра, когда одна из соседок – большая гэ-кающая Вика с восточной Украины – говорит мне «здоровэньки», что значит здрасте, а в следующий раз на кухне переспрашивает: «Роман Сергеич, мы уже с вами здоровкалысь але ни?», я буднично отвечаю, «здоровья много не бывает!», и Вика всегда зычно гогочет в знак согласия: и то верно, не бывает!»
Или когда картавый сосед Валера один раз чуть меня «не убил», выходя из ванной (дверь в ванную открывается наружу в темный коридор и никогда не видно кто проходит в этот момент мимо по коридору), я, дабы сгладить бытовую неурядицу, полушутя пожурил Валеры: «у нас тут ничего нельзя делать слишком резко, все на ладан дышит». На что Валера, после секундного замешательства, громко рассмеялся, блеснув в темноте коридора золотыми коронками: «молодец, холошая у тебя леакция – пуля не возьмет!»
Витгенштейн в самой поздней работе «О достоверности» говорил о герменевтической предструктуреинтерсубъективного взаимопонимания между людьми, находящимися в регулярном взаимодействии. Такую предструктуру по Витгенштейну представляют собой повторяющиеся и как бы застывшие рутинные словосочетания, понятные в том или ином коммуникативно-прагматическом контексте и не считываемые вне его.
То есть, с одной стороны можно как писатель-рутинер «записывать за своим народом», оформлять свои записи в литературный факт и выносить на плоскость страницы под своим авторством, становясь тем самым «хорошим» писателем-попутчиком. А можно – наоборот – в тесном взаимодействии с «простым человеком» обытовлять свою заболоченную литературность множественным дренажом живого «народного» языка, экономичного, выразительного и не претендующего ни на какую вечность и признание. Разве только лишь на ситуативное взаимопонимание.
Но хитрость состоит как раз в том, что оба этих способа никогда не предъявляют себя в своей чистоте. И это короткое эссе – тому подтверждение. Желание заново олитературить свою обытовленную литературность продолжает рекурсивно производить новую литературу, которая заболачиваясь, снова ищет живого слова и бежит в «быт». Молодой Юрий Тынянов подмигивает нам с фотографии сборника своих статей по теории литературы издательства Наука 1977 г.

 
А.В. пишет:
 
На коммунальной кухне сидит крепкая Ольга, напротив нее курит брат её мужа — Вадим. Ольга рассказывает:
— Вот однажды я пошла на дискотечку одну и там в туалете меня окружила целая толпа мужиков. Мне так страшно было, их много — я одна. Так я недолго думала, да как возьму одного за волосья и в унитаз башкой.
Вадим заулыбался:
— Да, помню, ты говорила как в парашку опустила их, ай молодца.
Ольга продолжает:
— Окунаю — раз, другой, третий. Отпускаю его, говорю — ну кто следующий? Вот так они и рассосались все. Такая я, да — не испугалась.
Ольга довольно хохочет.

 
Р.О. пишет:
 
Международный женский день.
 
В коммуналке на первый взгляд ничто не выдавало скорого прихода международного женского дня. Но стоило осмотреться, как легкий сдвиг в повседневной реальности обнаруживал себя посреди кубатуры кухни. Вот распахнуты чуть вальяжнее обычного полы поношенного в катышках халата — неизбывного одеяния Артемия — кондитера и любителя игры в «Танки», обычно быстро и жадно втягивающего в себя сигарету во время перекуров между «боевыми действиями», а сейчас с полуулыбкой восседающего на табурете, мечтательно глядя на большой тыл жены Ольги, активно замешивающей то ли тесто то ли фарш спиной к своему малахольному мужу.
Вот пухлый второклассник Стасик в торжественном костюме и грязных ботинках резвым слоненком разрезает кухню по диагонали, оставляя за собой серую массу талой жижи, и врывается в туалет. На замечание матери «куда блин в обуви», гордо Стасик громко выкрикивает прямо из туалета: ну маам, сегодня мы девочонок поздравляли, и я терпел до последнего как мужик!
Вот, прихрамывая от многочисленных производственных грыж, вваливается на кухню хохмач родом с Луганщины Валера. Игриво оглядывая пространство, будто ища кого же из дамского пола пенетрировать своей очередной хохмой, Валера вперивается в крупную спину Ольги, и, дождавшись ухода Артемия, подстрекательским тоном спрашивает: ну чего Ольга, муженек тебе подарок то приготовил, а, или как в прошлом году нажрется и уснет в туалете? И тут же опасливо отпрянув в сторону, ожидает «взрывного» эффекта.
Вот долго бряцает ключом и матерится за дверью тучный дальнобойщик Вадим, пытаясь одной рукой открыть заевшую дверь, второй внося в коридор «сюрприз» на завтра – пластмассовое ведерко с мясом для шашлыка (Вадим готовит по праздникам шашлык прямо на кухне в электрошашлычнице на подоконнике – т.к. вытяжка отсутствует напрочь, то запах шашлыка проникает в поры кожи в течении минуты каждому имевшему неосторожность зайти на кухню).
Наконец на кухню, обдавая воздух чуть приторным шлейфом духов, впархивает миниатюрная квартирантка мерчендайзерНина, разрумянившаяся то ли с мороза то ли с корпоратива, она начинает тараторить без умолку о нерадивости мужиков из своего сервисного отдела, зачем-то подаривших женской части коллектива электронные будильники: нет ну прикинь, обращается хрупкая Нина к низенькой круглой хохотушке Оксане, вот скажи на милость, зачем мне их будильник при смартфоне, ни ума ни фантазии?
Оксана картинно сочувственно качает головой, открывая собачью консерву для мельтешащей между ног собачки блохоловки Куклы: ну что Куколка, ты у нас девочка, у тебя тоже праздник, сейчас мамочка тебя покормит чем-то вкусным. Всякий раз, когда я смотрю на эту гавкающую субстанцию, я думаю, как далеко может зайти человеческая тяга к наслаждению, чтобы вывести настолько беспомощного доместиката. Но мои мысли прерывают капли горячего жира – это куриные сердца, купленные по скидке в местном Диксаре, перешли в атаку на мою руку, будто куриные души, не готовые погибнуть еще раз в моем желудке, посильно мстят за безвинное умерщвление током на синявинской птицефабрике. Судорожно перебросив сердца в тарелку, я улепетываю в приватное пространство 15-ти (а вернее 14-ти с половиной) метровой комнаты, которую делю с отбывшей на 8-мартовскую конференцию по феминизму художницей Анастасией Вепревой. Сажусь с тарелкой за экран монитора, на экране невесть откуда взявшийся застыл упрек философа Алена Бадью уже почившему к тому времени другому философу Жилю Делезу в фашизме. Бадью риторически вопрошает: почему перцепт солидарности неизбежно делится на привилегированное политическое действие — творчество, артистизм, поэзию, избыточный перформатив, радость и скорбь одновременно, умение становиться другим, выходить из одной-единственной социальной роли, осваивая множество других и т.п. и непривилегированное — например, действие быть «бабой», которая потенциально умеет прежде всего одно – рожать: (если вынесет испытание роддомом)?

 
А.В. пишет
 
Оксана, намывая посуду на кухне, игриво отчитывает нового соседа Ивана, который не успевает сдать свое дежурство.
— Что ж это вы, Иван, так безалаберны, уже понедельник, а вы ничего не мыли.
Иван отвечает не менее игриво:
— Ну я вот заработался, понимаете, так много работы, прямо никуда не успеваю.
— Так вы успевайте, всё-таки и мама вам уже помогла — намыла пол на неделе, а вы ещё нет. Не надо пользоваться нашим к вам бла-го-во-ле-ни-ем, — Оксана нежно обтирает тарелку.
— Ну я хотел подождать, пока все разойдутся, а все никак не расходились, — Иван трепетно тёр свою пуговицу, — а потом уже была ночь, и я постеснялся мыть — а то вы ведь заругаете, что я ночами мою, вам спать кхм… мешаю.
— Ну что же вы Иван, вы нам ночами не мешаете, вы всё-таки соберитесь там, а то вас новогодние праздники совсем разленили, ой разленили. — почти подмигивала она ему.
— Хорошо обещаю, сегодня вечером я тут всее намою, всё намою, — улыбаясь сказал он и ушел в свою комнату.

 
Р.О. пишет:
 
Простая «русская» женщина Галя (русская в том, как описывал русских женщин Н. Некрасов) «с спокойною важностью лица» выходит в 1 ночи на коммунальную кухню в домашнем халате.
Простая «русская баба» (баба как ее понимал франц. философ А.Бадью) чистит картошку и лук, ставит сковородку на плиту и покрывает ее дно добрым слоем подсолнечного масла.
«Простая» русская женщина Галя (простая в смысле отдающая предпочтение аффективной речи) режет картошку, нарезает лук, водружает все это с шипением и треском на сковородку и жарит, просто жарит.
Запах жареной картошки с луком распространяется по всей квартире, заползает в каждую ее щелочку, дырочку, трещинку, благо квартира почти целиком состоит из таких щелочек, дырочек и трещинок и податливо впитывает в себя запах жареной картошки с луком. Из комнат начинают высовываться любопытные носы соседей. Местный кот идет на разведку на кухню и на всякий случай начинает тереться о галину ногу.
Простая как жареная картошка с луком (?) русская женщина Галя, выждав, пока картошка достигнет золотого цвета румяной корочки и того самого запаха своей наивысшей готовности, берет сковородку в широкую женскую пятерню и потряхивает над плитой, а потряся, снова ставит на огонь и ждет, подбоченясь.
Простая русская женщина Галя поддевает вилкой один из ломтиков, дует на него и проглатывает. Убедившись в готовности картошки, Галя снимает сковородку с плиты и уносит ее, медленно и чинно раскачивая бедрами себе в комнату, ловко захлопнув за собой дверь крупной ступней.
Предвосхищая недоуменные и даже осуждающие реплики, как же Галя может одна съесть целую сковородку картошки, дескать, жареная картошка — это такой тяжелый продукт в 1 ночи. Эта Галя — наверное очень тучная и не здоровая женщина.
Прежде, чем доморощенные диетологи забьются в негодовании: а где же необходимые организму белки? А где же овощи? Ведь у жареной картошки столь высокий гликемический индекс, а раскаленное масло – это сильный канцероген.
Я хочу сказать, что все они будут по-своему правы. Но только по-своему.
Гале наплевать сейчас на все ваши и наши стенания, советы и мнения.
Простая русская женщина Галя вернулась с 24 часовой смены и просто очень хочет есть.
И она ест. Прямо сейчас. В 1.30 ночи. Жареную картошку с луком. Прямо со сковородки.
В своей комнате в коммунальной квартире на Петроградской стороне.
И ей сейчас хорошо.
Я чувствую это, так как я сижу за стенкой.
И мое тело тоже пахнет жареной картошкой с луком,
мои волосы пахнут жареной картошкой с луком,
мои мысли пахнут жареной картошкой с луком.

 
А.В. пишет:
 
С утра коммуналка стояла вверх дном — Оксана вместе с Сарой спешно выносила все вещи из её комнаты. На вопрос что такое — отвечала, караул — завтра придет участковый с приставами конфисковать имущество хозяйки той комнаты. А это значит Саре надо срочно уезжать, чтобы её вещи тоже ненароком не забрали, да и ещё потому, что жила она там нелегально. Официально эта комната вообще пустая стоит много лет, а на хозяйке долг за коммунальные услуги 400 тысяч. В общем нужно, чтобы кто-то присутствовал. Никто правда желанием этим не горел.
Вечером выхожу — Оксана благостная говорит — не будет никого, я все решила, позвонила участковому и говорю — комната пустая, хозяйки нет. Да и сама хозяйка с ними связалась, так что нас бог миловал — ещё ментов нам мол в квартире не хватало еще. Я его спрашиваю, понятыми надо быть? а он отвечает — у нас свои. Нафиг нам их понятые — двери все переломают, наподкидывают чего, ну нафиг. Не придут сюда они. Представляешь — долг то у нее за кредиты в почте России. Муж её взял кредит на её документы в 17 году на 39 тысяч, развелся, долг на нее перешел уже в размере 400 тысяч. А у нее трое детей, и несовершеннолетние есть. Кошмар! Вся бедная на стрессе. А ну я хоть Сару сплавила — я её с парнем одним познакомила, да они все мекались да бекались, а тут такой удобный случай, я её пинком и к нему домой напрямую, зачем она мне тут — ещё один ребенок только.
Тут заходит заспанная Вера, Оксана переключается на нее и говорит — не будет ментов. «Ну слава богу», — отвечает Вера и уходит дальше спать.

 
Р.О. пишет:
 
В коммуналке пара съемщиков* с Юго-востока Украины (уехали на заработки еще до Майдана)– мужчина и женщина средних лет — громко и не стесняясь в выражениях комментируют 18-минутное интернет-видео с акции Навального «Он нам не царь»:
(Шум, гам, призывы Граждане разойдитесь мероприятие не согласовано, освободите проезжую часть, крики Позор).
Она: это что в Питере было?
Он: ну да, а где ж еще – видишь Исакий торчит, Адмиралтейство.
(Крики Он нам не царь, Он нам не царь).
Она: ой, что это они кричат? Царь что ли?
Он: да, акция Навального так и называется Он нам не Царь, против Путина то есть, видела его сегодня инаугу..,инагру, инаругу, тьфу инагурировали в общем
Она: ой смотри (громко смеется) куда девчонка залезла, вот шустрая какая, прям ловкачка, а, а что там написано?
Он: Люстрация
Она: А что это?
Он: это когда всех чиновников увольняют и больше они чиновниками быть не могут.
Она: ага как же уволят их, рука руку моет… ой а это где такая красота, это Невский что ли?
(шум гам, крики Царя в лагеря Царя в лагеря)
Она: а по телевизору то, по телевизору ничего этого не показывают, а…
Он: как же ж покажут они, жди больше, обосрутся показать такое, смотри как много народу, мне Женька (сын) видео прислал, говорит батя сам посмотри и матери покажи, а то вам мозги компостируют зомбоящиком каждый день.
Она: Женька? Он там был что ли?
Он: говорит что хотел пойти но в его институте всех неожиданно на субботник собрали, убирать территорию, вот ведь бля додумались а, пригрозили кто не придет на субботник сессию не закроют.
(Громкий визг и крики Сволочи что вы делаете?)
Она: ой ой убили что ли?
Он: да нет, ударили просто.
Она: ой смотри как избивают, а это ведь пацаны с девчатами простые.
Он: вот именно, что простые, они сейчас свои колледжи институты позаканчивают а куда идти работать то? За копейки как мы с тобой не будут вкалывать. И жить негде? Наш Женька вот снимает ползарплаты отдает, а остальным что с родителями то неохота всю жизнь а квартиру поди купи, это в ссср давали хоть и очередь была а сейчас ипотеки на 30 лет, плати полжизни, а уволят тебя так и квартиру отнимут.
(крики Россия без Путина, Россия без коррупции)
Она: коррупция это воровство что ли?
Он: а ты что думала, у них сотни миллиардов по офф-шорам распихано, недвижимость по всей европе, детишки то их пристроены у самих везде.
Она: ой не говори, коррупция еще та.
Он: Женька говорит между богатыми и бедными у нас разрыв как в африке, хуже даже, и все продолжают хапать не насытятся никак.
(крики Фашисты)
Она: это они полицаям что ли, фашисты?
Он: а что ты думала самые натуральные.
Она: это их работа такая, да – разгонять пацанов с девчонками этих? Ну и работка, врагу не пожелаешь, но зачем же девчонок так бить, за волосы таскать по асфальту? Они ж совсем еще молоденькие.
Он: приказ у них такой не церемониться – чтобы боялись в другой раз выходить.
Она: ой что-то будет, что-то будет…
Он: а что ты думала, я же говорю, не досидит он до конца срока, народ уже обозлен страшно.
Она: ой обозлен, ой обозлен,
(грохот, гам, крики Позор…)

* — (пару недель назад за просмотром очередного политического ток-шоу эта же пара сыпала ксенофобскими комментариями в духе: пиндосы враги, хохлы сами виноваты, Россия – последний оплот мира на земле).

 
Р.О. пишет:
 
После бассейна в обтягивающих подштанниках я забежал на кухню набрать воды и потыкать картошку вилкой на предмет готовности. На кухне неожиданно оказалась чуть ли не вся женская половина коммуналки рассеянная по разным местам – кто за жаркой у плиты, кто у окна с пахитоской, кто у раковины за горой посуды, кто у пенала за слезоточивой нарезкой лука. И все они, не сговариваясь единовременно /так случаетсякогда кто-то заходит/ обернулись на меня, вернее на обтянутые подштанниками причиндалы. Я попал в средоточие этих взглядов (это тебе не провоцировать богему перформансами в семейных трусах) и ощутил себя на секунду абсолютно пустым относительным объектом – перекрестьем реляций пяти женщин – дырой всосавшей в себя векторы взглядов наполненных удивлением любопытством презрением раздражением желанием и равнодушием. Дабы не выказать свое смущение (да что там смущение – готовность провалиться сквозь пол, благо это с нашими деревянными перекрытиями не трудно – во время работы отряда стиральных машинок, выстроенных на кухне, пол итак ходит ходуном как на буровой станции или корабле при шторме 5, ну хорошо 4 балла). Так вот дабы не выказать свое смущение я потыкал картошку в мундире сиротливо булькающую в кастрюле. А вокруг на плите и соседней плите и в духовке творилось настоящее оргиастическое действо: картошка царица коммунальной кухни, а макароны ее пажи, картошка жарилась с луком, тушилась в мясном рагу, запекалась в духовке на противне вместе с куриными ножками и еще и топталась в пюрешку со сливочным маслом. и все это двигалось, шипело, пахло, чадило, капало раскаленным жиром и обдавало сытным жаром. После нескольких тычков вилкой в еще явно сырую картошку я наконец разогнулся ментально и физически словно клоун на пружинке отжав втянутую в плечи голову и опасливо оглянулся. Но никому уже не было дела ни до меня ни до моих выпирающих из обтягивающих подштанников причиндалов. Повседневные заботы снова взяли верх будто и не было этой темпоральной запинки, паузы в сущем, а всю рефлексию о наличном я выдумал себе сам тыкая несколько секунд картошку и в бешенном темпе взгромождая дикие интеллигибельные построения о том, как же мне выкарабкаться из наброшенной на меня референциальной сетки? Разожми булки, Роман Сергеевич, сказало мне что-то внутри, и на ватных ногах с недоваренной картошкой в руках я сконфуженно покинул кухню

 
Р.О. пишет:
 
Коммуналка. Первый час ночи. Соседка Оксана чуть навеселе подходит и доверительно спрашивает. Рома, я знаю вы ночью не спите, а нас с Вадимом на день рождения друзей семьи позвали, а наш Саша засыпать все никак не хочет пожалуйста посмотрите чтобы он костер не развел тут и пожар не устроил. От неожиданности я на секунду мешкаюсь с ответом: костер и пожар звучат лишком брутально и ответственно. Но Оксана — уже одетая и накрашенная — смотрит на меня умоляющим взглядом тинейджерки, отпрашивающейся у родителей на дискотеку с не внушающим доверие старшеклассником: Рома я умоляю вас вот позвоните сразу если Саша что-то учудит, мы тут будем рядом совсем в соседнем доме, главное посмотрите за кухней, чтобы он костер не разводил. И, не оставляя мне времени на раздумия, быстро чиркает на клочке бумаги номер своего телефона. Видя такую обеспокоенность я решаю снять излишний пафос и тревогу оксаниной речи шуткой: конечно же ничего не случится, будьте спокойны, я спрячу все спички в доме и Саша не сможет развести костер!Олеся пропускает шутку мимо ушей, но принимает ее за согласие и кричит в коридор Вадиму, чтобы тот скорее надевал ботинки т.к. Лариска заждалась, потом снова резко оборачивается ко мне и тараторит: Рома на вас вся надежда, Мы тут будем рядом, мы недолго, т.к. Вадимке завтра на работу утром в рейс. Саша он хороший мальчик, но иногда может что-нибудь выкинуть, а я не хочу чтобы он костер развел посреди кухни.
— Да и я конечно тоже не хочу, говорю я уже оксаниной спине, стремительно скрывающейся за входной дверью. Дверь захлопывается, я остаюсь на кухне в дурацкой полупозиции с клочком бумаги в руке. В это время дверь в комнату Оксаны приоткрывается и из нее выглядывает пухлое лицо Саши, который, щурясь от света, начинает по всей видимости постепенно осознавать открывшиеся перед ним ночные перспективы. Ну что же, думаю про себя я – мало того что Вадим – дальнобойщик весом в центнер весь вечер запекал мясо в электрошашлычнице на подоконнике, провоняв всю кухню каким то зверским маринадом, так еще и сынок ихний пошел по стопам — костры видите ли на кухнях любит разводить. Веселая видно ночка предстоит тебе , Роман Сергеевич, бдеть и стоять на страже сна соседей, совсем не то чтобы очень симпатичных тебе людей, но все же не сгорать же всем вам заживо.

 
А.В. пишет
 
На кухне новенькая бабушка терпеливо ждет, когда я освобожу воду в раковине. Она последней заехала в соседнюю комнату вслед за своей дочерью и её дочерью — из-за долгов (они собственники).
— Вы всё?, — говорит.
— Всё, — говорю. — Берите.
— А вы откуда?
— Я с Архангельска.
— О, север. А мы с югов — с Калмыкии.
— О, — решаю подключить говор, — далеконько.
Бабушка задумывается.
— Далеконько, да. Далеконько…. — смакует слово, повторяя. — Два дня на автобусе.
Задумчиво ходит по кухне.
— Ну теперь будем вместе жить-поживать, не обижать… Жизнь так распорядилась, так что уж теперь, будем жить-поживать…
Я выхожу из кухни и слышу, как она сама себе продолжает повторять «будем жить-поживать» и тяжело вздыхает.

 
Р.О. пишет:
 
С — Соседская солидарность.
 
В коммуналке снова сломалась газовая горелка – вода включается, но не срабатывает зажигательный механизм, запускающий нагреватель. Первая мысль — сели батарейки. Оксана притаранила новые. Поменяли – все равно не зажигается. Как назло выходные, поэтому газовщики не приедут, если ситуация не аварийная. До понедельника не мыться? Ну уж нет – в коммуналке суббота и воскресение главные помывочные дни. Собрали консилиум, сняли кожух горелки. Туда-сюда – зажигательное устройство работает, кремень дает искру, если поднести спичку, но вот клапан не фурычит. Сосед Валера – рукастый мужичок из юго-востока Украины вызвался поменять сам, сбегал купил новый клапан – прикрутил, эврика — заработало. Валера же первым и пошел мыться в награду. Его с торжественными напутствиями проводили. Валера залез в душ, включил воду – колонка зажглась, вода начала нагреваться — ура? Но как бы не так – вода нагрелась лишь до 22 градусов и Валера было не то чтобы очень комфортно в душе. Но Валера уже намылился и вылезти повлиять на ситуацию никак не мог. Валера начал истошно звать жену – Вику, та не слышала, так как в комнате орал телевизор. На вопли Валера первой среагировала миниатюрная квартирантка Лена, уже в третий раз за свое дежурство надраивавшая пол на кухне – с таким явным удовольствием на лице, что видно – не для показухи человек моет пол, а наслаждается процессом уборки, таких зовут чистюлями. Так вот Лена, заслышав вопли Валеры, начала через стенку спрашивать что ей делать? Валера начал давать указания, возьми плоскогубцы, поверни красный тумблер вверх (тут надо сказать, что ручки с тумблеров дальнобойщик Дима заведомо давно скрутил с колонки, чтобы дети не баловались и вообще не лезли лишний раз все кому не лень). Лена побежала стучаться в комнаты – плокогубцы нужны срочно! Из комнат заспанные, пришедшие со смены соседи начали выползать на кухню. А там уже Вика каким томакаром подсунула руку под колонку и пытается вертеть тумблер, у нее не выходит, пронырливая Лена схватывает на лету и отодвигая Вику пролезает рукой за колонку и о чудо – температура воды начинает ползти вверх. Вика решила подбодрить Валеру и кричит ему: ну как ты там не окоченел еще муженек, держись, сейчас мы тебя согреем. Бедный Валерапродрогшим но не утратившим надежды голосом кричал в ответ: ну че вы там, ну как вы там, красный тумблер крутите, говорю, плоскогубцами! Температура достигла наконец 30 градусов и Валера блаженно простонал. Лена ободряюще взвизгнула и снова длинной худой рукой пролезла под колонку. Температура достигла 37 градусов и Вика забеспокоилась: Валера, тебе не горячо там? Нормально, нормально, можно еще немного поднять. В этот момент я наконец то нашел плоскогубцы и быстро вошел на кухню. Ой Рома спасибо большое, но мы уже справились. Я посмотрел на цифры на колонке – термометр показывал 39 градусов. Валера начал что-то насвистывать, показывая всем видом, как ему хорошо. Все тут же разбрелись по комнатам. Я как дурак еще несколько секунд постоял с плоскогубцами, а потом вдруг улыбнулся внутри себя, ибо понял вдруг, что кантовский антагонизм о необщительной общительности людей, позволивший им выстраивать гражданское общество, на микроуровне вполне применим к коммуналке – люди, уединенные в своих комнатах за частными занятиями, собираются вместе, чтобы разрешить насущную проблему, касающуюся всех жителей коммуналки, а решив ее – снова расходятся в свои ментальные укрытия разума.

 
А.В. пишет:
 
«Ну всё, Настюша, нас уже скоро не будет» — говорит мне на кухне горничная средних лет Вера. — «Продали нас».
Жалко, говорю, так долго уже с нами, нашли уже что-нибудь?
Нет, говорит, не поверишь, наша коммуналка самая лучшая, вот третий день ходим-смотрим, уже даже с агентом — полный мрак. Вот в одну заходим — там страх божий, плесень, ржавчина, все сдают, всем начхать — нет машинки, ну и не нужно машинки, в ванную заходишь — так там так краска свисает кусками с потолка, что я её головой своей задеваю. А туалет! Там даже не наклонишься, не присядешь — либо лоб об стену разобьёшь, либо дверь ногой случайно откроешь. А в другую заходим — там черный лабиринт, всё перегорожено, завалено, до комнаты только по навигатору пройти можно (хохочет), воняет ссаниной кошачьей, ну к ней мы привыкли уже, так ещё и человечьей! — один дед больной живет совсем, а остальные снимают и им тоже на все пофиг. Из окна воздуха нет — фасад под лесами. А в третью пошли — так там на хозяина сразу с порога тараканы напали, он одного ногой придавил и делает вид, что нормально все. Я как мужа Валеру за руку схватила, как заору — еб твою мать!, а он мне шикает, мол тише, тише — валим — валим отсюдова!
Так что коммуналка наша, Настя, очень хорошая, ну и что что ванна лезет, что крыша подтекает, тут у нас все совсем по-другому, по-человечески. Жалко уезжать. Очень жалко

 
Р.О. пишет:
 
Живете вы в (пост)советской коммуналке, гладите кота в проссанном кресле, выпиваете по обшарпанным рюмочным, глубокомысленно курите с похмелья, ведете дневник с несвежими недоницшеанскими мыслями, сально шутите про «слабый пол», искренне, но с фигой в кармане не любите власть, что-то куда-то зачем-то в меру талантливо пописываете, вас травят, эмигрируете, находите или нет себя на новом месте, спиваетесь или впадаете в депрессию, умираете, а через n-лет про вас снимают примодненныйбайопик и называют вашей фамилией хипстерскую кофейню.
И вот уже ваша коммуналка становится музейными полутора-комнатами с тем самым креслом, с покрытыми благородной патиной медными ручками, ваше дешевое вонючее родопи начинает источать строгий благородный мужской табачный аромат, утренний похмельный перегар входит в букет туалетной воды «нонконформист», недоницшеанский дневник расходится на цитаты, сальные шутки про слабый пол обрастают флером донжуанства и притягательностью успеха у женского пола, в меру талантливое литературное наследие переиздается многотысячными тиражами, а неизданное быстро переводится предприимчивыми родственниками в зону защищенной авторским правом интеллектуальной собственности. ну и наконец властьпредержащие откликаются на дошедшую от народа челобитную петицию и скрипя бюрократическим сердцем подписывают в честь вашей фрондерской души какую-нибудь топонимическую мелочь типа переулка или сквера.