Выпуск №3

Автор: Елена Георгиевская

 
Дебютный роман новгородки Кристины Гептинг — яркий пример того, что в патриархальном обществе можно обратить внимание на проблему одной угнетённой группы, только если ты одновременно пинаешь другие угнетённые группы. В интервью порталу «Новгород.ру» писательница говорит об интересе к феномену социальной ненависти: «Мне кажется, что это действительно тема острая [тема ВИЧ, являющаяся ключевой в романе, — Е.Г.]. Она даёт возможность нам, балансируя на некой грани, поразмышлять над тем, что же с нами со всеми происходит. Почему мы такие нетерпимые, почему в нас столько жестокости, злобы. Отчасти повесть инспирировало то, что в последние годы в публичном пространстве — СМИ, интернет — всё больше становится агрессии, неприятия других точек зрения. <...> Мне кажется, что моя книга даёт возможность поразмышлять, почему так происходит. Это повод поговорить, почему нетерпимость вообще ко всем. Это могут быть какие-то совершенно мелкие вещи: веганы ненавидят тех, кто ест мясо, феминистки не любят мужчин. Мы просто сейчас друг друга не любим. И мне хотелось об этом поговорить»¹.

Любопытно, что Кристина фиксирует внимание на маргинализованных группах, не имеющих в нашем обществе серьёзного влияния (к примеру, феминистские убеждения автоматически закрывают множество карьерных дверей). Она не говорит: «Мясоеды смеются над веганами, а в кафе чаще всего нет веганских меню», — или: «Многие мужчины бьют, убивают, насилуют женщин, а в мизогинном паблике «Мужское Государство» гораздо больше подписчиков, чем в любом феминистском». Таким образом, она легитимизирует презрение более многочисленных статусных групп к миноритарным.

Глумиться над феминистками в литературе российского мейнстрима — хороший тон, взять хотя бы последние книги Пелевина, где все «хорошие» героини — вечно юные оборотни или роботы, а живые женщины, особенно лесбиянки и феминистки, — тошнотворные карикатуры. Премия «Лицей», которую Гептинг получила за «Плюс жизнь», ориентируется на традиционалистскую эстетику как поэзии, так и прозы, и было бы странно видеть в числе лауреаток безусловно одарённых Дарью Чабан или Елену Ревунову, относящихся к кластеру «актуальной литературы». Однако произведение Гептинг даже по меркам мейнстрима кажется настолько неоригинальным сюжетно и стилистически, что органично смотрелось бы — если убрать приметы времени вроде пабликов «ВКонтакте», — и в лонг-листе «Дебюта» за 2001 год, и в каком-нибудь «Парусе», который издавался до рождения прозаистки. Гептинг далеко даже до Гузели Яхиной, чьи романы, в целом небезынтересные, иногда скатываются в безвкусицу. Возможно, писательница, ощущая свою малоопытность, попыталась выехать не только на остросоциальной тематике, но и на квазисатирических эпизодах, которые непременно одобрят мужчины?

Протагонист, от лица которого ведётся повествование, — молодой парень. Имитация мужской прозы для цисгендерной женщины нередко работает как пропуск в «большую литературу»: кому нужны тётки со своей неприятной физиологией и бытовыми проблемами? Именно так аргументируют отказ писать о женщинах некоторые молодые писательницы в кулуарах.

В отличие от людей с квир-идентичностью, патриархальные цисгендерные женщины в образе протагониста выводят либо набор собственных тщательно вытесняемых качеств, открыто демонстрировать которые женщине «стыдно» (и получается не перебесившийся подросток, которому может быть тридцать или сорок лет, — а это просто автриса недобунтовала в своё время), либо старательно копируют брутальных алкоголиков из книжек Буковски и ему подобных, либо рисуют идеальный портрет. То есть это автрисе кажется, что он идеальный: на поверку выходит смесь книжных штампов с обычной человеческой подонковатостью. Как в случае с Лёвой, восемнадцатилетним героем «Плюс жизни». Он ведёт себя подло — не предупреждает случайных любовниц о ВИЧ-статусе, обманывает свою девушку, говорит глупости, закомплексован и ограничен. Гептинг подаёт его как умного, начитанного и вообще исключительного мальчика, хотя ничего экстраординарного он не делает.

Одна из участниц сообщества «Fem Books» подмечает, что Гептинг de facto переносит клише подростково-любовного фэнтези на почву условно реалистической прозы, и сравнивает Лёву с архетипом мёртвого супруга, находящим отражение в разных литературных сегментах: от фольклора и романтизма XIX века до современной паралитературы о вампирах². Обречённый красавец-нечеловек (а Гептинг эксплуатирует ещё и штамп «романтического сироты») противостоит то гоблинам, то ничтожным людям, и героиня должна объединиться с ним, чтобы вместе бороться с проклятым миром.

Казалось бы, бог с ней, с этой книжкой, но романтизация ВИЧ-инфицированных людей не менее вредна, чем демонизация. Мне пришлось застать начало ВИЧ-эпидемии в общежитии Литинститута в 2006 году: она замалчивалась, но многие знали, что на заочном отделении заразилось несколько человек; сейчас их уже нет в живых. Все эти студенты выглядели очень обычными, не писали ничего сверхталантливого, не обладали дьявольским обаянием, но так же заслуживали сострадания, как любые другие. «Мне бы хотелось, — пишет петербургская феминистка Ольга Майорова, — чтобы о ВИЧ-инфицированных людях говорили как о живых, а не каких-то потусторонних пришельцах».

Однако и нечеловек нуждается в женщине с патриархальной социализацией. Молодое поколение не состоит сплошь из феминисток, констатирует Гептинг. Старшеклассница Арина обладает музыкальным талантом, но это чепуха по сравнению с женским предназначением:

«— … я тебе пригожусь – от меня может быть очень большая польза.

– Да? Это какая?

– Готовить умею. Нет, ну, правда. Порядок буду поддерживать. Ремонт вот надо сделать. Ну, хоть обои переклеить. А то смотри, плесень ползёт, ужас… Как ты тут живёшь?»

Арина уже к шестнадцати годам готова стать прислугой… извините, отважной соратницей мужчины. Учиться она не хочет: недостойные «женские» гуманитарные науки не любит, а математику ей не сдать. Остаётся третий, истинно мудрый, путь — стирать мужчине носки. «Благодарность» героя не заставляет себя ждать:

«…она для того, чтобы быть со мной, ушла из дома. Перессорилась со своими друзьями, оказавшимися СПИДофобами. По деревьям на рассвете лазила, чтобы увидеть мою туберкулёзную рожу. А я, что сделал для неё я? Почему я такое чмо?.. Боюсь, что разлюблю её». Но девочка искренне считает его не похожим на большинство, которое только жрёт, гадит и рожает, хотя чем Лёва от этого большинства, кроме диагноза, отличается, понять довольно сложно. Девственности он планировал лишиться с проституткой, то есть благородный герой совершенно не понимает, что такого в коммерческих изнасилованиях, которыми проституция, по сути, является.

Арина — не единственная героиня, пострадавшая из-за культа романтической любви. Одна из пациенток рассказывает Лёве о партнёре-зэке, по вине которого заразилась туберкулёзом:

«— Я бы не улыбался, если б вчера ты мне не сказала, по какой статье он был осуждён…

— И что смешного? — оскорбилась Клава. — Ну да, за изнасилование. Но она Славку оговорила. Всё было по согласию. А она его подставила. Синяки сама себе сделала. Она от него избавиться хотела. У неё новый хахаль уже был, бывший мент. Конечно, у них там всё схвачено, у мусоров…

— Ты не боялась его?

— Нет… Тот, кто так говорит, такие письма и смс пишет, точно никого не мог изнасиловать. Нет, не то чтобы он мухи не обидит, я так не говорю… Он и за разбой сидел раньше, и за кражу. По молодости, по глупости… Он такое мне говорил. Столько нежности, любви. Страсти…

— Ну и дурочка же ты, — говорю. — <...> Деньги он тебе отдал?..

Клава помрачнела:

— Нет, не отдал…»

Казалось бы, писательница понимает, что отсутствие женской солидарности, виктимблейминг и бредовые истории о женщинах, которые «сами наставили себе синяков», — это плохо, но тех, кто борется с насилием и фемицидом, она стремится выставить в неприглядном свете. Иногда возникает чувство, будто читаешь сатиру Лескова на нигилисток, только ухудшенную — всё-таки Лесков, в отличие от Гептинг, обладал стилем, который трудно скопировать. Среди феминисток встречаются очень разные люди: есть даже гомофобки, которые любят лесбиянок и презирают геев, расистки, трансфобки и просто лживые и склочные женщины. Но почему Гептинг изображает именно карикатурных феминисток, которых, собственно, меньшинство, как будто нет другой альтернативы? Почему это делают десятки других русскоязычных авторов, многие из которых видели феминисток только в интернете? Вот характерная сцена:

«– Ты, кстати, подписалась на паблик, который я тебе скинула?..

– Нет уж, спасибо, – усмехнулась Арина. – Я же подмышки брею…

– Да я не против бритья подмышек! – воскликнула Витя Краб. – Ты только себе ответь на вопрос, для кого ты это делаешь. И ответ очевиден – мужло диктует! Они видят в тебе игрушку для секса! Но ты же человек! Почему ты должна быть стройной, сексуальной и выбритой там, где им надо? В конце концов, когда я перестала брить подмышки, я именно тогда поняла, что я – человек, а не средство для удовлетворения похоти.
И тут, я вам клянусь, она сняла свитер и подняла руки. Из подмышек торчали густые розовые кусты. Да, волосы в подмышках она красила в розовый. Меня чуть не стошнило.
Подошёл официант и попросил её одеться.

– А вы способны видеть в женщине только сексуальный объект? – стала напирать на него Витя Краб. – А если парень, сидящий за этим столом, снимет верх, ему же за это ничего не будет? Почему то, что можно мужикам, запрещено женщинам? Причём мы-то, женщины, в лифчиках, а они – нет. Парадокс!..»

За двадцать лет в феминистском движении мне ни разу не пришлось наблюдать активисток, которые бы так себя вели. Более того, я знаю феминисток и бодипозитивщиц из родного города Кристины, и никто из них так себя не ведёт. Вероятно, Гептинг воображает, будто эпатажные заявления в радфем-пабликах, созданных для выпускания пара, означают, что любая феминистка отращивает волосы под мышками и пихает их в лицо посторонним людям. Придётся разочаровать усердных карикатуристок: растительность на теле носят далеко не все феминистки, а окрашивание подмышек, по свидетельствам знающих людей, — очень неудобная бьюти-практика: волосы в этой зоне прокрашиваются с трудом, краска пачкает кожу и быстро смывается. В общем, игра не стоит свеч.

Но, если говорить серьёзно, интересен другой аспект проблемы: нестандартные бьюти-практики и прилюдное кормление младенца подаются автрисой как мерзость, а эгоистические выкрутасы героя — как норма или романтическая ошибка, в которой он покаялся и снова обрёл сияющий нимб. Подумаешь, испортил жизнь несовершеннолетней девочке и с удовольствием паразитирует на ней в быту. Подумаешь, мог заразить нескольких женщин, если бы незаметно порвались презервативы: зачем предупреждать, зачем портить красоту момента? И никто не упрекнёт его за небритые ноги и подмышки: мужчина и так хорош.

Впрочем, плохи не только феминистки, а все женщины, кроме Арины. В начале романа она дерётся с девушкой, которую называет «уродиной» из-за лишнего веса; по какой причине, автриса не рассказывает — зачем? Это же просто круто — весящая сорок пять килограммов девочка кидается на более крупную тётку! Разумеется, к мужчинам Арина такой агрессии не проявляет. Зато сестра Лёвы, по её мнению, — «п…да бессердечная», соседки — «дуры», подруги героини — тоже «дуры», хотя некоторые из них явно умнее Арины — во всяком случае, не подвергают жизнь и здоровье риску из-за очередного скачущего по чужим постелям возлюбленного. Чаще всего они воспринимаются не как милые тупицы, а как опасные стервы и конкурентки, но оптика характерной для цисгендерных мужчин сексуальной объективации словно снижена, притушена. Такое впечатление, что мы смотрим на женщин не глазами озабоченного, несмотря на болезнь, юноши, а глазами молодой женоненавистницы, ревниво следящей за «соперницами» и пытающейся приосаниться на их фоне.

Характерно, что Арина, подозревая героя в измене, при виде женской обуви в прихожей кричит: «Это что за курица?!» — то есть моментально смещает агрессию с мужчины на предполагаемую соперницу; не говоря уже о том, что любой навестившей Лёву девушке инкриминируется попытка его увести, словно небогатый больной неумеха без образования — суперприз. Веганки, по её словам, «кормят котов одуванчиками» — интересно, где Гептинг откопала таких веганок: вегетарианский корм для животных можно за пять минут заказать по интернету.

Своих приятельниц Арина ненавидит. Так и заявляет: «Ненавижу их всех», — только за спиной. Этакая злобная трусоватая собачонка, хранящая верность лишь хозяину, даже если он её пинает.

Если бы Гептинг хотела показать, как отношения с абьюзером превращают девчонку в истеричного монстра (да, почему-то всё время истерит она, а не феминистки, которые традиционно подаются как «истерички»), это куда ни шло. Но отроковица позиционируется как светлый образ музы и пример подрастающему поколению: это, напомню, мини-роман для аудитории young adult. Арина должна противостоять агрессивным обывателям, но почему-то мы постоянно видим её на кого-то орущей или кого-то втихаря поливающей грязью. Как правило, женщин.

Дочитать до финала унылые приключения картонных героев было нелегко, зато стало ясно, почему книга опубликована в «Эксмо», хотя у нас полно неплохой феминистской прозы. Скрепы. И оплеухи неугодным. И скрепы. Мужчина будет изменять избраннице, конечно: парни полигамны от природы, — зато у девушки всё в порядке с пониманием женского долга. Утешает одно — книга короткая.

Истории больных в этом лавбургере выглядят лишними, будто их скопировали из пабликов или медицинских карт и неуклюже обработали. Когда обрывки врачебных заметок вставлены в тривиальный сценарий о страсти очередной старшеклассницы к вампиру, это выглядит неуместно и даже оскорбительно. Лучше читать «Сумерки» в оригинале, то есть, лучше их вовсе не открывать, но если выбирать между Стефани Майер и Кристиной Гептинг, то Майер будет в приоритете. Она хотя бы поступила честно, не пытаясь выдать romance за социальную прозу с претензиями.

 
_______________________
¹https://news.novgorod.ru/articles/read/688.html
²https://fem-books.livejournal.com/1760453.html?thread=12484293#t12484293