Выпуск №7
Автор: Богдан-Олег Горобчук
Перевел с украинского языка Станислав Бельский
убийства
заснеженные дороги вышиты белыми нитками на нашей коже
и красным проступают деревянные мухоморы детских площадок
кто-то пустил красные кораблики жучков-солдатиков по волнам коры
грейся возле камина
я буду твоим каменным хозяином
короед въелся в сердцевину древесины
давай его выжжем оттуда
давай изрубим мебель и выжжем из неё шашеля
огонь будет пробиваться сквозь шашелевые норки как музыка сквозь флейту
вот какая снежинка вышита у тебя на коже
наверно это схема тропинок в каком-то центральном парке
а мне – посмотри – кто-то вышил паутину
это большой-большой неблагодарный город
с одиночными красными пожарными станциями
или может флажками отметившими совершённые убийства
наши убийства маленькие как насекомые, которых мы сжигаем
малюсенькие
с высоты птичьего полёта совсем незаметные
совсем как наши тела обшитые белым сложенные под заснеженным деревом
разве что ещё не сожжённые
стерильность
точки над i – болевые точки
одиночество безболезненно
одиночество дерева, из которого не вырастает ещё одно дерево,
не разрывает древесину и кору, не прибавляет годовых колец на срезе нимба
одиночество снега напротив фонаря и фонаря напротив снега
стерильность, ангедоническая безболезненность
препарированный временем уголь тел
зима в зеркалах замёрзших озёр и луж – расхристанная
как сумасшедшая, холодная женщина, которая всё в себе держит
всё пакует внутри себя, безрадостная, всё сжимает внутри себя
до состояния льда – прозрачного угля
точки над i – голубиные клевки на снегу
точки над i – одинокие следы каблуков на снегу
когда подошвы неизвестно куда исчезают
словно рана от пули есть, а выстрела – не было
стерильное место на дереве – дупло, занесённое снегом
эта холодная девственность зимы сжимает её, превращает её в лёд
зима – это самка, рождающая саму себя, поэтому она продолжается вечно
особенно – внутри
заземление
посвящается Иэну Кёртису
не приученный заземляться, я излучаю ток, я выгораю изнутри
так снег изнутри пустеет, когда человек падает в него, изображая ангела
потом поднимается, идёт прочь, оставляя следы, словно ангел тоже пошёл по снегу
так я иду от себя, но даже следов не видно – лишь искры падают вниз
заземление – это как стул для повешенного, который перебирает ногами, словно быстро плывёт,
заземление – это как привязать воздушный шарик и после забыть его на морозе – он худеет, худеет, падает
как бить резко посуду – о землю (от горя, на счастье)
как снег
никто не проиграл, всё совершенно справедливо
нет ничего подлее безоглядной справедливости
когда чаши весов уравновешены
когда боги и духи соединяются с людьми в танце гармонии
и никто не имеет права сломать ногу, упасть, всё испортить
корчиться в эпилептическом припадке у всех на глазах
подыхать, крючиться, изображать ангела на голом полу
не оставляя потом никакого заметного следа
снег проходит сквозь город
взгляд проходит сквозь зеркало
тучи проходят сквозь стекло
маленький игрушечный город и безграничное небо над ним
блуждаешь взглядом по абстрактным пятнам крыш
взгляд скатывается вниз
ступенька за ступенькой
вниз
готические шпили тополей
туча проходит сквозь верхние ветки
они разрывают туче живот
снег проходит сквозь город
вниз
деревья
ты пришла прикрыть саваном
обгрызенные ветром чёрные скелеты деревьев
хорошая моя зима
здесь воины стоят на страже
держат копья стволов
там злодеи собрались толпой
там восстаёт лес
некоторые заглядывают в мои окна
какого чёрта он суетится в этой коробке?
всё ходит и ходит
сидит лежит и снова ходит
никак не успокоится
но им-то какое дело?
думаю тебя это тоже разозлило
а иначе зачем ты сломала одному из них
растрескавшуюся могучую руку
так что теперь оно так и стоит
судорожно сжав пятернёй
сугроб снега
и не может отпустить
коллекция остатков
остатки пребывания человека: следы, запах, синяки
кто-то разбил стекло, кто-то
настроился на средства массовой любви
все дезертировали так или иначе
все – дезертиры
женщина, помнишь ли тонкую плёнку жидкости между кожами
расплавленную соль, раздавленные волосинки, отмершую пустыню эпителия
коллекция непристойных фотографий это
коллекция следов, запахов, синяков, царапин, укусов это
коллекция чрезмерного но уже отмершего присутствия
помнишь:
простите, простыни, за тонкое вышивание жидкостями
помнишь:
вернитесь хоть кто-нибудь, защищайте меня, со щитом или на щите
остатки пребывания человека свидетельствуют о его отсутствии
шрамы от погашенных сигарет
шрамы от разбитых пустых бутылок, от разбитого стекла
синяки от твёрдых сухих пальцев – они уже попрощались
от меня прячутся лебеди
за двумя домами
и за стаей деревьев
от меня прячутся лебеди
не буду подходить к холодильнику
там плавает в кастрюле опасный суп
посреди стеклянной сцены
освещённой жёлтым
разве эта орхидея судья мне?
тёплые фиолетовые пятна
мягкое цветущее время
этого острого
ледяного без тебя утра
он ведёт себя так неприлично –
думают обо мне жители
этих двух домов –
вместо того чтобы побриться с утра
пьёт первый кофе перед окном, небритый
недаром от него спрятались лебеди
и даже маленький чёрный лебедь
спрятался между корнями орхидеи
в прозрачном горшке
невидимый на фоне субстрата
но (по секрету) я думаю
что он не прячется
а выкармливает цветок
опасным супом своей крови
чаинки
город кажется огромным гнездом с высоты птичьего полёта –
в него так и хочется упасть!
ты
особенно любишь крыши, а крыши дышат по ночам – знаешь?
тихо, едва-едва поднимаются шифер или черепица – совсем как жабры
и так же тихо опускаются, пугая разве что особенно наблюдательных птиц
мы с тобой – птицы, мы любим эти влажные после дождя дома-рыбины
мы сидим на крыше, немного мёрзнем и греемся, прижавшись друг к другу спинами
мы сидим так что я вижу луну а ты – нет
ты спрашиваешь: какая она, луна?
и я отвечаю:
она похожа на банку липового мёда, если смотреть точно сверху
она – если как следует присмотреться – совсем как лабиринт:
затянет – и не вырвешься
она похожа на то, как мы спим – свернувшись клубком
и птицы, пролетающие на фоне –
это чаинки в лёгком зелёном чае луны…
я долго ещё продолжаю и ты засыпаешь
я долго ещё продолжаю и после этого
дико медленная дорога домой
светлая дорога этой ночью – как раздвоенная рыбья кость в моём горле
я кашляю и иду по ней
держась руками за забор: ладонь седеет от мокрого бетона
она совершенно чужая
чужая словно дрожащие замёрзшие ладони деревьев
словно мокрый шарф на моём горле – ночная петля – ночная змея
это дико медленная дорога домой: каждый фонарь как старый знакомый
и только птичьи следы окурков
и только окурки птичьих следов
всё время меняют взаимные траектории
взаимность – вот чего нам с дорОгой не хватает
мы не такие как лепестки цветов
или как волны моря; или как волны мозга
мы настолько разные что она
может во мне застрять
а я
никак по ней не дойду домой:
веко тучи прикрывает бельмо луны
я словно засушенный лист между страницами домов –
перекладываюсь со страницы на страницу
пока ищу свой дом
но никак не различу его среди точно таких же соседних
каждый фонарь как старый знакомый
почти у каждого разбита голова
а из соседнего к моему дому вытащили потроха
и он умер истекая электричеством
по птичьим следам окурков
по окуркам птичьих следов
я независимо от себя самого
прихожу домой
отдираю с корнями влажное тело шарфа от шеи
выскребаю из горла кость дороги
выкашливаю кровь и останавливаю её наконец тёплым кухонным полотенцем
горьким лимонным соком
и жёлтым пластырем комнатного света
береговая рана
отсюда до моря крылом подать
кто-то замалчивает музыку
кто-то задерживает танец
вместо этого
ворочается имя твоё у меня во рту
кто-то засевает берег драконьими зубами
вместо этого
выплёвываю по одному звуки твоего имени
пока песок без сознания
птица сшивает береговую рану
тучи
куда сползают эти тяжёлые ледники туч?
куда смещается это подбрюшье неба,
в котором шрапнелью застряли самолёт и две чёрных птицы?
от тебя, от меня, дальше на восток
ещё в школе, на новогоднем празднике
ты была сказкой
пока тебя не было, пока тебя не могли найти –
праздник был невозможен
Новый Год не настал бы, если бы ты не появилась
в этом затуманенном пространстве – я тоже шрапнель
я слепо двигаюсь к сердцу, как самолёты – пропарывая тучи –
к сердцу Жулян
я слепо двигаюсь к празднику, к радости
пронзая туман соединительных тканей
минуя твёрдые одинаковые здания рёбер, тёмные сосуды кустов
встретишь меня на остановке
29.11.5
Мне снился Богуш Золаи…
Остап Сливинский
мне снился Богдан Горобчук
который снился самому себе
блуждая по безграничному зданию
своего сна
бетонному вытянутому сдержанно затемнённому
словно полое оружие
и комариный хитин
мне снился он и было ощущение
будто все приграничные районы
сошлись в одном здании
превращая его – и мой сон в частности –
в совершенно своеобычный мир
зацикленный и замкнутый на обособленном Горобчуке
то есть на его и моём
сновидении
прокалывая пальцами мягкое стекло слишком старых даже для сна зеркал
выпуская ангелов сквозь поры в коже – она была тогда под водой
по которой ходилось легче всего
узнавая о новых преобразованиях мира над которым он не имел никакого контроля
срывая созревшие плоды
полынно-прозрачную как белый виноград смородину
и жёлто-прозачные под тоненькой кожицей яблоки
вынимая вещи из мешков на чердаке
оставляя на однообразных стенах
нечёткие всегда разные отметки
для того чтобы всё было нечётким и разным в этом совершенно своеобычном мире
погружая пальцы в мягкое стекло слишком старых даже для сна зеркал
Богдан Горобчук делал только одно –
снился мне
но какая же несправедливость: я проснулся
уже безо всякого ощущения
его присутствия
в голове
без его прозрачных под кожицей яблок и нечётких отметок
которые особенно понравились мне
в частности