Выпуск №14
Автор: Павел Алешин
Зимнее
Иногда нужно просто поднять глаза и посмотреть на падающий с неба снег.
Он просто падает и не печалится,
радуясь каждому прикосновенью — к чему? — не важно:
столько разных прикосновений! каждое — нежно, каждое — важно.
Посмотри, как он падает, радостный и спокойный.
И на губы твои — подними только глаза свои — он тоже тогда упадёт:
несколько — две, а, может быть, девять — снежинок.
Вот — на губах твоих — снег.
I
Беспощадно — так было, так есть и так будет —
я смотрю не на мир, а в себя.
Всех защитных давно я лишился орудий,
и последнее — нежность — я отдал, любя.
Ничего, проживу — как-нибудь — беззащитным:
жили же павшие в бездну! — и я проживу…
Сколько было их, будет — камней монолитных,
лёгких бабочек, окровавленных — в снег — наяву.
Я люблю эту зиму — мне дышится вольно,
осязательно: кажется, воздух обрёл —
этот снежный, прозрачный — и тело, и волю,
и со мной по бульвару в обнимку пошёл.
Мы идём, одинокие, трепетно, вместе.
Белый светит нам свет фонарей.
Ты и я, этот воздух, мы — в нежности, в песне,
в песне пьяной, хорошей моей.
До свидания!
Так неловко забыть попрощаться.
Говорит ли во мне земляничное Божоле?
Говорит ли безбрежно?
Ах, как хочется — навсегда — беззаветным остаться,
музыкантом последним и нежным,
на заснувшем в морях корабле.
II
У всего своя зима, родная.
У меня. И у тебя. У нас.
Белизна печалится, не зная,
отчего печаль на этот раз.
Но возрадуется золотое
на лазурном, синем, голубом,
и легко вдохнёшь тогда простое
счастье свежести — живым вином.
И, рассеянные незаметно,
как снежинки, разлетятся сны,
чтобы мысль, была что безрассветна,
золотом оделась белизны.
III
Зима, дыхание моё, какая нежность!
Белые поцелуи зимы — твои-от-тебя — заворожили воздух и неисчислимы,
неисчислимы как звёзды, заворожившие небо.
Соберём — каждую: будем сбиваться со счёта — не страшно.
Каждую, слышишь? — руками
Мы соберём и твоим-от-тебя поцелуем и словом моим обессмертим.
Дыхание моё, какая снежность!
Белизной, этой, — твоей-от-тебя — переполнен теперь я навеки, здесь-и-сейчас.
Здесь-и-сейчас в поцелуе твоём-от-тебя и в слове моём мы — навеки.
Слышишь, звёзды как смотрят на нас?
IV
Аллилуйя этому небу,
аллилуйя этому снегу.
Он идёт,
о печалях, о счастье о нашем не зная.
Он идет, милосердный,
белый-белый, с серого неба.
Оттого ли, что небо со снегом,
оттого ли что серое с белым,
я дышу, и дыханье моё —
часть меня, несказанная, — рядом,
рядом-навеки со мной?
Аллилуйя этому небу,
аллилуйя этому снегу.
V
От мрака к свету и от ночи к дню
идут снега, и я их жизнь храню.
Идут, любые (без конца, без края
снега), ни ада нашего, ни рая
не зная и не думая о том,
что мир кому-то — путь, кому-то — дом.
Идут снега, сияют в небе звезды
(ах, звёзды, всех снегов бессмертных гнёзда!)
и я их жизнь храню, в моих словах —
их белизна, как и в твоих руках,
дыхание моё, — дыханье звёзд,
и каждый вздох, и каждый выдох — мост,
соединяющий сердцебиенья,
и белизны, и нежности виденья.
VI
Я видел рассвет — твое обнаженное тело.
Я видел рассвет. В руках моих — солнце живое.
И воздух молчал. Все зимние звезды молчали.
И только любовь, одна, тишиной золотела.
Я слушал ее — она золотела тобою.
Я слушал ее. А руки твои засверкали.
Я видел закат — твою обнаженную душу.
Я видел закат. В руках моих солнце живое.
И в небо, наверх, все зимние звезды упали.
А я сохраню, а я тишину не нарушу.
Снежный свет
Цикл стихотворений
* * *
В преддверии снега,
в предвестии света –
безветрие поля,
предсмертие горя.
Морозы всю свежесть
и розы всю нежность
развеют по ветру
и верному сердцу.
Раскинутся дали
грядущие сами,
минувшие – с ними
под куполом сини.
И будет покоя
раздолье и воля.
Всевластие снега
и царствие света.
* * *
Любимая проснулась. Нежность.
А за окном – снега, снега.
Всегда бела снегов безбрежность,
и нежность пламенна всегда.
И эта нежность в круговерти
все закружила – синеву
и белизну, и без усердья
рассвет явила наяву.
Напротив солнца – камень лунный
глядит, как зеркало, в него.
Улыбок, вздохов, взглядов руны –
не зазеркалья торжество!
Разлейся золотою негой,
о, поцелуй живой зари –
разлейся светом ты и снегом,
которым льются ноябри.
* * *
Как первый снег, еще не отличимый
от капелек, уже не отличимых
от первых нас целующих снежинок,
нисходит нежность, белая в ночи –
в таком простом, в таком нежданном платье,
в таком волшебном платье тишины,
и улыбается: нечаянно – так снег,
так первый снег нежданно осязаем,
как поцелуй, растаявший в руках,
не на устах еще запечатленный,
пока еще – обещанный устам.
Вот первый снег, навеки различимый
кристальностью снежинок дождевых,
вот капельки снежинок на устах!
* * *
Любимая – рядом. Во сне
могу я быть нежным и слабым.
Мне нравится, что в тишине –
что в нашей с тобой тишине –
могу я быть истинно храбрым,
быть истинно – слабостью – храбрым,
когда ты так жмешься ко мне.
За окнами – города луг,
ноябрьская серая хмурость
и марево будущих вьюг,
моря милосердные вьюг,
в которых волнуется мудрость,
волнуется честности мудрость –
для воздуха чистого плуг.
Я – рядом, любимая. Спи.
Поведай своим мне дыханьем,
что видишь сейчас ты в степи –
в своих сновидений степи,
впусти меня – вместе мы станем
бродить в этой ясной степи.
Ведь сны зимой – звездная степь.
А после – проснемся. И здесь,
где хмурая осени серость,
расслышим мы нежную песнь
о том, что есть в серости – светлость.
* * *
Умолкла ночь в беззвездности небесной и упала
на землю, словно снег, покровом ровным до зари,
непрекращающимся таинством. Но времени так мало.
Успею ли, луна, пока следами серебришь?
Я слышу гул живой и неизбывный гомон нежный
(как больно заплетать слова мне в эту вязь! –
мне не подвластную, что силой обережной
из ночи в ночь мою с покоем режет связь)
Есть отсветы… недолгие и смертные цезуры
бессмертного – у сердца с нервной немотой.
И нет, пускай, глаза мои – не римские авгуры,
но музыка терзает их своею наготой.
И вырывается она из вен, и на бумагу,
горя, ложится словом, чтобы снова зазвучать,
пусть не из сердца, но из уст – других – живой отвагой,
и слышащий тогда – душой – ей будет отвечать.
* * *
Нет сладостнее, тише поцелуя –
поцеловать укутанную дремой
любимую и в дымке серебреной
зимы внимать дыханья аллилуйе.
Дыхание внимательно всегда,
дыхание – души благоуханье,
таинственное жизни колыханье.
(Услышь, как дышат белые снега!)
Любовь моя, люби любую радость,
а самой малой радуйся вдвойне:
ведь самый малый дар – он самый хрупкий.
Но не пугайся за ее сохранность:
она хранима в сердца глубине,
как мир издревле – в нежности голубки.
* * *
Я люблю это белое, вьюжное
предзарождение снега,
и снежинки когда – две и девять – жемчужною
ощущаются россыпью света.
Я люблю, когда звездною поступью
посеребренное небо
можно трогать дыхания ощупью,
каждый вздох когда – нежности невод.
Тогда сердце, счастливое, снежится,
и, как воздух зимы, милосердно,
и ее белизною и свежестью
осеняет, как свет, все, что серо.
* * *
Выснежилось небо
белою волшбой.
Кем я раньше не был –
стал теперь с тобой.
(Кто зимою ведал –
ведал и судьбой).
Тихая, как заводь,
утра белизна
перестала падать,
стала сном для сна.
(Или это замять
Звезды унесла?)
Все мы – плоть и ветер
всех прошедших лет,
но и на две трети
также – звездный свет:
в тех, кого мы встретим,
наш пребудет след.
И, бывает, светом,
станет след такой,
а ответ – заветом,
а завет – судьбой.
* * *
Да, надо жить, раздаривая свет,
и с даром, нам дарованным, сравниться –
так падает – для всех для нас – и снег,
и от него не скрыться, не укрыться.
Так белизна рождественская – явь
и для того, кто ни во что не верит.
Лишь чувства отпусти – они и вплавь
найдут свой путь, найдут надежды берег,
как волны на заре находят берег.
Как бережна земля! – она всегда
хранит, а не хоронит нашу память.
Как хорошо, что белые снега
воспоминаньями нас могут ранить
о счастье или горечи, но – ранить:
а значит – одарить, и пробудить,
и сердцу дать свободы колыханье,
и этим – разрешить ему любить,
отдаться жизни нежному дыханью.
* * *
Быть может, мы – декабрьский белый ветер,
еще не знающий о Рождестве,
но весть уже о нем в себе несущий,
предощущеньем в снежной глубине.
Быть может, неба мы живые ветви,
и оттого так тянемся к земле,
чтоб плод оставить в ней, от света сущей,
и древом жизни засиять во тьме.
* * *
О.А. Седаковой
…И светит утро розою рассвета,
волхвы уже отправились в свой путь.
И тихий–тихий свет, предсветье света,
не даст с пути им верного свернуть.
Они не знают, что – там, за зарею,
еще не знают, для кого дары:
они идут безмолвно за звездою,
и не дарами – радостью щедры.
И легок путь и ожиданье чуда,
и вторит хор небес безмолвью их:
под той звездой, взошедшей ниоткуда,
ребенок спит – и свет от света тих.
* * *
Здравствуйте, сестры любимые, радость и щедрость!
Солнцем разлитые в воздухе, взоров пещерность
наших декабрьских развейте в огне января! –
даже снег в январе – с желтизною живой янтаря.
Нежные сестры-растения, щедрость и радость!
Нежной безхитростью ваша безумствует храбрость –
вот почему – надо только раскрыть нам сердца –
голоса наши станут чисты, как чисты небеса.
Радость и щедрость, друг другом горящие сестры!
И среди серости вы – путеводные звезды.
Вашей улыбкою розовый светит рассвет:
новый день всегда – радостный, щедрый и нежный завет.
* * *
Но ветер сладостный, но рощи благовонны,
Земля и небеса прекрасной благосклонны.
К.Н. Батюшков
Любимая нежится в сладостном сне,
во мгле предрассветной, –
так ластится к солнцу цветок по весне
с улыбкой приветной.
И зыбкие образы – волнами – к ней,
неназванные, подступают
и бьются о берег счастливый очей,
и тают, и тают, и тают.
Как снег этот белый, не знающий снов,
как снег, на рассвете не спящий.
Как много весны и рассвета – и мало как слов
оставит ей сон уходящий!