Выпуск №15

Автор: Андрей Пермяков

 

Однажды, в студёную зимнюю пору, Анну Логвинову позвали выступать во МХАТ. Там была не обычная творческая встреча с поэтом, но целый спектакль, где одну из ролей играл критик. На эту должность Анна отчего-то пригласила меня, и я был невероятно счастлив.

Спустя год, наводя порядок в бумажках, обнаружил программку спектакля. Решил зарифмовать на память. А через несколько часов, оказался цикл, рассказавший о мыслях буйного года, наполненного плохим и карантином. Именно о мыслях: к внешней канве событий вирши отношения не имеют.

Никогда циклов не сочинял и вообще пишу крайне медленно.

 

 

МХАТ им. М.Горького

Логвинова мне присылает подборку:
«Logwinova_draft1.doc».
Я ненавижу рифмы «подборку-торкает»,
Однако меня как-то вправду невероятно торкает,
И я прямо как в Лангедок.

Аня Логвинова выступает на сцене МХАТа.
Я тоже там выступаю, но примерно на подтанцовках.
Аничке публика настолько зачеловечески рада,
Что мне, подтанцовке, становится крайне неловко.

Рифмы системы, что «подтанцовках-неловко»,
Я тоже совсем-пресовсем ненавижу.
Неловко мне от того, что Аничке недостаточно хлопают,
И вообще: я такой, я так вижу.
(Рифмы «неловко-хлопают» и «ненавижу-вижу»
Я ненавижу отдельно совсем,
Но ничего — пережую и съем).

То, есть, вы поняли: мы оба, как средневековые.
Аничка там – Аквитанская Алиенора.
Её окружают рыцари крайне суровые,
Их окружают горы.

Опускается занавес, в смысле, падает шторка.
Прекращается та эпоха, наступает плохая эпоха.
Но Логвинова мне присылала подборку.
Это уже неплохо.

 

300 тыс. руб.

День, когда завершается обыкновенное дачное,
завершается точно обыденный день золотого сезона.
Осыпается сложного леса пустая прозрачная,
осыпается серая каторга серого звона.

Дачу любили, затем не любили, продáли и стало…
Так не опишешь, как стало, но стало другое.
Немного устали, и дача немного устала.
Теперь городские поедем в своё городское.

Звенящая серая гадость чуть-чуть напоследок кусается.
Реальность кусается, кошка пищит, точно птица.
Весь день завершается день, когда всё завершается.

Стихи на границе смешного, стихи на границе.

 

Кузьма, Дамиан, собака, город

Всё, что мы о них знаем, держится на доверии:
пришили барышне ногу на что-то, типа, как гофра.
«брадами оба средни равны, в правых руках держат перья,
а в левых сосудцы открыты, на ногах сапоги вохра».

Кузьма, говорят, обиделся на Дамиана,
сказал, хоронить не рядом, а рядом не хоронить.
Вроде, не прав был, а вроде — кто без изъяна?
Далее повествование теряет единую нить.

Сделались покровителями ветеринарного дела,
в диапазоне от полостных операций до стрижки:
лечить человечью душу, врачуя животное тело —
хорошее дело. Назвали про них городишко.

В городе Козьмодемьянске есть три ресторана,
Горномарийский театр, музей Золотого телёнка.
Какое им всем до Кузьмы и до Дамиана?
Нет никакого, но есть будто тонкая плёнка.

Ветеринарная клиника в Козьмодемьянске,
точней — в безобразном квартале Маслозавода,
командует думать о горести и постоянстве,
каким завершает свои злодеянья природа.

Ветеринарная клиника лечит плохое природное,
не размышляя про Дамиана и про Кузьму.
Ветеринарная клиника есть навсегда превосходное
успокоенье сердешное, а такожде пища уму:

Почему вдруг святые делаются святыми?
То есть, конечно, не вдруг, но для чего помогают?
Солнышко тает в прозрачном закатном дыме,
пёс, исцелённый премудрым лекарством, на солнышко лает.

 

Риман

У этих облаков за маленькой горой
вещественная часть равна одной второй.
Большие облака для маленькой горы
рождают всякий час фрактальные миры.

Касание чернил навек соединит
продольные леса из минус единиц.
Учёный выдаёт художественный свист
сквозь чёрно-белый мир на чёрно-белый лист.

Но, если отринуть гордыню необоримую,
всякий разумный признает необходимое:

Отображение многоразмерных миров
на миры-маломеры —
есть утверждение лучших основ
и закрепление веры:

мир-маломерку легче перечеркнуть,
как собачонку, чем леопарда пнуть.

А благословенный трёхмерный
родная трёхмерность спасает,
правда Денеб лицемерный
нехорошо нависает,

ибо являет собой наконечник чуждого карандаша,
коим владеют чужая рука и чужая душа.

Денеб покидает большой полукруг небосвода,
которым нас, северных, щедро снабдила природа,
в самый разнузданный миг утверждения тьмы —
сей миг нам являет глухая средина зимы.

Так в Час Быка отступает кошмар, знаменуя: «Ну, что ж?
стало быть, ночь ты ещё проживёшь».
И зиму ещё проживёшь.

А счастие в мире ином и предвечном — химера,
невнятная жителю грустной земли-маломера.

Ежли захочешь постигнуть — давай, возвышайся.
И геометрией множества мер утешайся.

С миром же явным, простым, потихоньку прощайся.
С ясным умом навсегда потихоньку прощайся.
Но иногда причащайся.
Ну, да. Причащайся.
Телом Христовым, связуя миры, причащайся.

 

По делам

В Москве всё близко, рядышком почти —
метро и бодрость вытворяют чудеса.
Рабочее закончил к десяти,
теперь Сокольники и прочая краса.

В Москве почти не сделалось пивных,
но много рюмочных, настоишных и баров.
Москва — средоточение Иных,
унылых барышень и всякого угара.

В Москве сто грамм — награда за труды,
а не приготовленье к выживанию.
Засим ещё Рогожские ряды,
и славные минуты расставания.

В Москве почти… Почти что, как у нас.
Чуть-чуть чернее ветер в голове.
Усердным стыкам подпеваешь третий час:
«Почти в Москве. Умри в Москве. Почти в Москве».

 

Контроль подлинности

Сквозь восковую фигуру изрядно блестит
Бхутататхата, в смысле, «так сотворённый».
Отбитая голова умиротворённо глядит,
выглядит умиротворённой.

Про такое, наверно, и говорят: «сделали, как живое».
Вскоре смотритель уснёт,
а нехороший начнёт
думать отрубленной головою.

То есть, смотрите: некачественное изображение
того, кто жил плохо, умер ужасно и был по слухам вампир,
вызывает массированное, неконтролируемое вторжение
подлинного в наш безобидный, пластмассовый мир.

«Подлинного» — не обязательно убивательного и сокрушительного.
«Подлинное» — это когда себе самому награда.
Цельное, новое, очень простое, решительное —
то есть, чего преходящему миру не надо.

Всё хорошо. Драгоценный смотритель успел нализаться,
голову стащим в норку, растопчем в прах.
На наши движения не срабатывает сигнализация,
и мы, разумеется, не отражаем себя в зеркалах.

 

О тварях, данных в поучение

Утром, когда насекомый вползает разнообразный,
но беспременно гнусный
на огород многоклассный
и благокапустный,
тот насекомый пределы собой нарушает,
миру мешает, правду саму сокрушает.

Животных встречает Василий обильным инсектицидом,
дабы приветствовать сильно коровок и всякую гниду.

Маску снимает, спокоен, активен, предвечен.
Харею харизматичен, весьма человечен.
Жизнь его точно сплошное большое кино,
ибо живёт он прекрасно, живёт он давно.
Мощен, доволен, глядится собою в окно,

где наблюдает короткое изображение,
то, что Мимнер Колофонский высказал парою фраз:
Юношам он опостылел и девам внушает презренье.
Вот сколь тяжелым ярмом старость ложится на нас.

 

Ресторан Инжир

Вот так-то хорошо сидим и я, и ты,
А так-то  не сейчас, но всё же скоро-скоро —
Туда, где чернота чернее черноты
И алое противней мухомора.

И ни меня не будет, ни стола,
Ни холода, ни атомного взрыва.
Сплошная мгла.
Откуда, впрочем, мгла?
Неважно, но звучит вполне красиво.

И выглядит красиво, и блестит
Колышится, как будто так и надо.
Негромко, но торжественно хрустит
Песочек вечности с несвежего салата.

 

13 марта 2021 г