Выпуск №13

Автор: Юрий Гудумак

 
Путешественники, оказавшиеся в этих местах,
не обнаруживали ничего, что не было бы уже
отмечено Яблонцем.
Бывший от века
стороной неба и направлением ветра,
запад в их глазах не становится частью света.
В лучшем случае – развеваемой ветром кучкой пепла,
остающейся от заката.
И наступают сумерки.

Провинция столь прозаическая
и фраза, выворачиваемая автором
на поэтический лад, –
взаимообусловленные понятия.
Как шум всполошившихся листьев
или дрожание пригибаемого к земле стебелька,
мыслимые только в противопоставлении…
ветру.
Фокус состоит в том,
что сами по себе ветры
невидимы.
Как душа.

Улыбка на лице Яблонца,
вроде той, какую можно увидеть
на эгинской скульптуре,
изваяна ветром, точно воспоминанием,
потому что это тот самый
южный весенний ветерок, который стряхивает с ветвей
мелкие дикие оливки в далекой Аттике.
Ближе к осени он похож
на обжигающее дыхание африканской пустыни,
или правильнее сказать – на выжженную,
превращающуюся в стерню, траву,
на раскрывающуюся коробочку
семенящегося истода
и разлетающийся шелковистый пух,
на листья акации, которые, сворачиваясь,
показывают свою серебристую
нижнюю сторону.
Прежде иссиня-голубое небо
бледной, линялой окраской
обязано этому ветру.

Северо-восточный,
смещающий солнце к югу,
анонимен, как останки осенней энтомологической фауны.
Яблонец называет его зачумленным вихрем –
призраком исчезнувших гуннов.
Далее, где-нибудь в Риме,
он сопутствует загадочному увеличению
статистики самоубийств.

Стараясь найти объяснение
возникновению и происхождению тех вещей и явлений,
которые по нынешним меркам
не превосходят критериев самоочевидности,
Яблонец уподобляет атмосферу Земли
гигантской эоловой арфе,
струны которой приводятся в колебание
движением воздуха: зазвучат одни,
отзовутся другие.
Там, где следовало бы говорить
о местных ветрах, вроде долинных или болотных,
он рассуждает о мистрале и о сирокко –
и всего лишь исходя из наипростейшей посылки,
что любой ветер есть продолжение
какого-либо другого ветра.
Принужденный уклоняться
из-за множества препятствий
от первоначального направления –
на четверть ветра или даже на полветра, –
ветер, однако, не знает границ:
как пение соловья. Или – эховидная рифма.
Или – как магическое заклинание.
Сравнение, которое, будь оно полным,
потребовало бы не одной страницы.

И Яблонец строит розу ветров.
Векторную диаграмму, длины лучей которой,
расходящихся от центра в разных направлениях,
пропорциональны повторяемости ветров
этих направлений.

В это трудно поверить,
но если соединить вершины лучей на диаграмме
замкнутой ломаной кривой,
то мы получим не что иное,
как контур Яблоны,
каким его можно увидеть
на обычной среднемасштабной карте.
В это трудно поверить именно потому,
что сами по себе ветры невидимы.
Как душа.

Мы могли бы приписать
изобилие яблонских садов чему угодно,
если бы нам еще прежде не попалась на глаза
эта выполненная не без вычуры диаграмма –
с изображенными на ней ветродуями,
дующими в период цветения.
Чуть левее они уже собирают
богатую жатву, вылущивая семечко из подсолнуха.
С противоположного, восточного, ее края
ветер словно бы прекращается,
уступая место обманчивой заверти
и оставляя после себя мертвую зыбь
илистого водоема Камболи.
Несколько перемежающихся то слева, то справа
воздушных струй, судя по их рисунку,
тождественны тонким ивовым веточкам,
обглоданным, точно мышью, –
там, где ветру, того и жди,
должно свирепствовать по-зимнему;
кое-где, как то бывает весной,
это красавицына коса –
майский зефир вплетает в нее
просыпающуюся цикаду.

Невидимый повелитель дождя и плохой погоды,
перевалив через высокое плоскоместье,
врывается в расщелину между холмами,
вытягивая розу
с северо-запада на юго-восток,
и, ударяя в наветренный склон Дождливой,
роняет к югу карминовый лепесток.
Пугающий своим постоянством, он же и самый древний,
северо-западный эту долину когда-то, давным-давно,
и пробороздил.

Потому-то в этой долине
от него и не спрятаться.

И то:
смешно было бы думать,
что Яблона, известная местом,
на котором она расположена,
пыталась найти от него укрытие.

Но и это бы еще ничего,
если бы совершенно обратным образом
не было очевидным,
что Яблона как раз таки разрасталась,
что называется, «встречь ветра».
И по большей части – на северо-запад.
Конечно же, в этом деле важно
правильно сориентировать крылья мельниц,
если бы само это дело не напоминало то,
чем занимались люди до того,
как прийти сюда.

Ловлю ветров.

С той стороны,
куда летит на гнездовья чибис, –
так говорит Яблонец, –
должен быть ветер.
Приходящий с нарастающим постоянством грозового напора,
это порыв, при котором линия горизонта
кажется вдвое ближе – почти шершавой.
Но прежде чем упадут первые капли дождя,
Яблонец это не так понимает,
как чувствует. Что? Похищенный ветром
запах душистого тмина.

Фатальность ветра,
повинующегося (если вообще повинуется)
тем же самым законам, каким повиновался
тысячу лет назад.
Но, пока он дует, – кажется, –
человек не стареет.

Фатальность ветра.
Которым не надышаться, как Одиссею
не заключить в свои бурдюки.

2009