Выпуск №15
Автор: Марина Яуре
11 апреля Анна Голубкова позвала меня поучаствовать в круглом столе «Мастерская феминистской литературной критики», и я это приглашение с большим удовольствием приняла. Прошло всё совершенно чудесно, и кое-что из своих выступлений я бы хотела здесь показать и отчасти развить.
Поскольку лорнировать пришлось не произведение и даже не конкретного автора, а целый классический русский литературный канон, вглядеться в предмет достаточно пристально не получится, картину придётся давать самыми общими мазками.
Итак, приступим. Во время обсуждения я высказала далеко не новую мысль о том, что классическая русская литература – она святая, в ней нет места откровенному сексу и откровенным же деньгам. В общем-то, читая то же самое «Преступление и наказание» мы о роде занятий Сонечки Мармеладовой имеем самое смутное представление, ровно как и о том, что там и как происходило с Настасьей Филипповной. Намёки и умолчания будут, несомненно, будет нецензурный и разудалый Барков и масса его подражателей, но в целом вопросы сексуальности будут подниматься так осторожно и незаметно, что к началу XXI века классический канон будет выглядеть абсолютно стерильным. Помнится, на родном филологическом факультете старшие коллеги так и не пришли к консенсусу, было ли что-то у Катерины с Борисом в «Грозе» или нет. То же и с деньгами. Там, где Мисс Остин будет предъявлять читателям выписку с банковского счёта и кредитную историю самого захудалого второпланового персонажа, а тот же Бальзак продемонстрирует в мельчайших подробностях работающий (или неработающий) бизнес-план своего героя, у нас деньги будут выполнять роль некой мистической субстанции.
Небольшой вбоквел: не специфическим ли отношением русской культуры к деньгам обязаны мы расцвету мошеннических схем по «раскрытию денежного потока» и прочей энергии денег?
Так вот, я говорила о святой и стерильной русской литературе, приглаженной и поставленной на пьедестал, как какая-нибудь античная статуя Венеры, лишившаяся своей раскраски и эффектной инкрустации глаз. Но в ходе дальнейшего разговора «святая» незаметно превратилась в «священную», чему Зоя Фалькова привела совершенно восхитительный пример. Некий мужчина, заявляя, что женщинам никакие равные права не нужны, в начале XXI века апеллировал к некой неверно приведённой цитате из Чехова. О мизантропии Антона Павловича мы поговорим как-нибудь потом, пока же остановимся на идее, что к наследию русских классиков относятся у нас как, собственно, к Священному Писанию. Что тут причиной, не годы ли насаждаемого государством атеизма, когда кроме как в классике и нельзя было нигде найти прибежище для разговоров о высоком, о душе, когда только литературный канон оставался чем-то незыблемым? Ну и, собственно, как в случае с Писанием и трудами Отцов Церкви (интересно, кстати, с какими речами обращалась в редкие моменты к своим посетительницам моя святая, затворница Марина?), при обращении к ним а) можно найти подтверждение исключающим друг друга вещам; б) есть шанс осознать, что то, во что ты верил(а), что считал(а) столпом своего мировоззрения по факту в священных текстах отсутствует. Так что, пока одни поднимают на щит плодовитую самку и цитируют самые мизогиничные высказывания Антона Павловича, другие, то самое фем-соо, с одной стороны из небытия на свет Божий поднимают стихи и прозу многочисленных писательниц, поэтесс и культуртрегерш, а с другой прикрываются авторитетом писателей-мужчин, того же самого Лескова, Островского или Некрасова.
Собственно говоря, эти рассуждения навели меня на ответ на вопрос, почему так болезненно воспринимается сейчас любая попытка пересмотра школьного канона (при условии, что этот канон не раз менялся на протяжении минувших двух столетий, и нельзя сказать, что его составители не были каждый раз политически ангажированны). Сейчас это может восприниматься примерно так же, как восприняли бы христиане включение в богослужение пятого или шестого Евангелия, как окончательную и бесповоротную канонизацию какого-либо апокрифа, наверно. И при этом для огромного количества людей в массе своей литературный канон остаётся чем-то почитаемым, но не чтимым. На него можно ссылаться, но перечитывать после школы? Ах, зачем?
И это порой может приводить к комическим ситуациям. В дискуссии со мной одна патриархально настроенная дама заявила, что мы с ней разную классику читали, ведь ей гадости про содержанок и проституток неинтересны. Речь в тот момент шла о женских образах из романов Достоевского, как вы понимаете.
Что мы сегодня будем лорнировать? «Серебряные коньки». Ещё у меня в ближайших (относительно) планах «Дурная кровь», «Дракон» Шварца, «Драма на охоте» Чехова, а там – как пойдёт.
Так вот, «Серебряные коньки» – замечательный российский семейный фильм, яркая и красивая история в антураже «России, которую мы потеряли». Лучшую рецензию на него, кмк, дал Алексей Поляринов, посмотрите в его Инстаграме, получите незабываемое удовольствие. Больше всего кино походит на соответствующий разворот нашей с Антоном книги «Жизнь русского города». Тут и роскошные интерьеры богатых домов, и ёлочный базар, и облава на штаб революционеров (экспроприаторов), и практически спиритический сеанс (с разоблачением).
Сам по себе сюжет фильма очень непритязателен, это очередные «Леди и Бродяга», «Барышня и хулиган». Вообще, в начале я хотела предпослать этому посту эпиграф из древнего, ещё смешного КВНа: «Здравствуй, милый Золушок! Как твой заворот кишок?» Главный герой тут – бывший курьер Яндекс.Еды, ой, то есть, разносчик пирогов, лишившийся работы, потому что дорогу ему перегородил кортеж сиятельного высокопоставленного чиновника. От безысходности он соглашается на предложение таинственного и магнетически притягательного революционера-экспроприатора Алекса. И сцена совращ… ой, то есть, вербовки героя, на коньках летящего сквозь ночной Петербург, – лучшее, что есть в фильме (и я, пожалуй, не буду заглядывать на Фикбук в поисках фанфиков по фильму).
Но где же фем-оптика, зачем ты брала в руки лорнетку, спросите вы. Ща всё будет!
Потому что мы будем говорить о главной героине, прямо-таки греющей моё трепетное сердечко. Главная героиня, Алиса, дочь того самого сиятельного чиновника, чей кортеж на лету зарубил карьеру главного героя, мечтает учиться, мечтает поступить на Бесстужевские курсы и тайком изучает химию и биологию и даже в святочный вечер вместо гадания анатомирует лягушку. Её сближение с главным героем начинается в тот момент, когда она пытается выдать его за своего мужа, чтобы получить право учиться в высшем учебном заведении. А то, что она этого достойна, становится ясно после экзамена, принятого самим Менделеевым.
И далее на протяжении всей своей линии Алиса будет идти к тому, чтобы добиться-таки возможности учиться, смотреть на этот мир рационально, действовать так, как она сама сочтёт нужным. И главный герой будет её в этом стремлении поддерживать.
Смотришь этот фильм в 2021 году, когда у нас пытаются запретить аборты, ввести уроки семейной жизни в школах, но при этом активно борются с секс-просветом, когда целый ряд учебных заведений гласно или негласно не принимает девушек, список запрещённых для женщин профессий только недавно сократили до 100, а о законе о домашнем насилии остаётся только мечтать – и не веришь своим глазам: это у нас сейчас такое снимают, да? Детский фильм, в котором у главной героини главная цель – профессиональная самореализация?
Но, естественно, о том, что героине-девушке необходима любовная линия, команда фильма не забыла. И как бы я ни мечтала, чтобы в финале героиня уехала в Париж на встречу знаниям и науке одна, в последних сценах нам покажут, что она не просто уехала из России со своим неграмотным, но очень самоотверженным возлюбленным, но ещё и там за кадром вышла за него замуж и родила сынишку, который трогательно учился кататься на коньках в самом конце фильма. Мне вот интересно, на что эта парочка (а потом и троица) жила во Франции, когда кончились деньги от продажи драгоценностей. Неужели на выручку от уроков и работы разносчиком? Или главный герой и в Париже продолжил эффектно подрезать кошельки?
Отдельно стоит отметить многочисленные отсылки к нашим реалиям (и тут не только профессия главного героя – разносчика пирогов), но и чудные сцены с заменой полицейских шашек на полицейские дубинки, и очень узнаваемые закрытия улиц, когда по ним проезжает правительственный кортеж, и очень характерный эпизод, когда главный герой пытается прорваться через полицейский кордон. 23 января всё это смотрелось очень злободневно.
Кстати, в фильме очень мило обыгран стереотип «злой мачехи» главной героини. Там как бы понятно, что новая жена отца не слишком любит падчерицу и предпочла бы побыстрее сбыть её с рук, но в целом она скорее выполняет такой патриархальный договор, старательно обслуживает мужа (по принципу «папа работает, мама красивая»): и всякие праздники для него устраивает, и дорогие хорошие подарки делает (автомобиль в Петербурге в 1900!), и в принципе заботится о том, чтобы падчерица была встроена в светское общество. Она в целом не враг Алисе, она просто находится на противоположном полюсе, так бывает в жизни.
Ну и английская гувернантка очень хороша. Тот переворот в мировоззрении она переживает в ходе сюжета, с одной стороны, очень ожидаем и характерен для современной «повесточки», а с другой стороны, не может не радовать.
Все заявленные планы по наведению лорнетки, пожалуй, придётся сдвинуть ради фантастического фильма «Пассажиры». Фабула там простая: космический корабль с тысячами колонистов, находящихся в состоянии гибернации, летит сквозь космос, вследствие какого-то происшествия один из пассажиров просыпается, скучает, слоняясь по огромному космическому кораблю, бухает с робо-барменом, плавает, тоскует, понимая, что обратно он не уснёт и всю жизнь, долгие десятилетия, должен будет провести в полном одиночестве. И тогда он решает разбудить себе ещё одну пассажирку, чтобы куковать там долгие десятилетия вдвоём. И, естественно, выбирает себе красотку на том основании, что она – красотка.
Потом там будет спасение корабля (не просто так же всё случилось, не просто так мужик среди ночи проснулся и пошёл к холодильнику ), долгая и счастливая жизнь и создание в центральной части корабля города-сада, который видят очухавшиеся после десятилетий гибернации пассажиры.
Тут два момента. Первый был вскользь приговорен в фильме, но и только. У девушки в гибернации были свои планы на жизнь в новом месте. Отличные от того, чтобы всю жизнь в замкнутом пространстве куковать с мужиком, который выбрал её объектом своих интересов только потому, что она – красивая. В целом, так поступать вообще ни с кем нельзя, ни с красивым человеком, ни с некрасивым, ни с мужчиной, ни с женщиной, ни с небинарной персоной. Вообще сам факт того, что внешняя красота женщины рассматривается как разрешение вести себя с ней как угодно, нарушать бесцеремонно её личное пространство (лапать, таскать фото с личных страниц, обесценивать проблемы и страдания) – отдельная тема.
В оригинальном фильме всё закончилось хорошо – развившимся у девушки стокгольмским синдромом. Но вообще это была явная заявка на триллер, потому что вряд ли реальная женщина такое простила бы. И я бы посмотрела на то, как эти два персонажа изводят друг друга в космосе.
А если с носа сдвинуть феминистическую лорнеточку, то ведь встанет вопрос, что помимо собственных целей и увлечений, у девушки могли быть какие-то родственные или эмоциональные привязанности на корабле, среди тех, кто находится в гибернации (ну, то есть, по условиям сюжета таких не было, потому что иначе слепить положительного персонажа из чувака, который ради своих хотелок вытащил из семьи сестру/жену/мать/дочь, уже не получилось бы).
И тут остаётся только вопрошать: «Доколе, доколе судьба женских персонажей будет разменной монетой в лапках мужских, а стокгольмский синдром нам будут выдавать за любовь?»
И второй момент. Собственно, подключая к анализу произведения элементарное здравомыслие, можно открыть такие бездны, что диву даёшься. И бездны эти открываются не только в слабом сюжете, где на корабле на 5К человек – всего одна медицинская капсула.
Бездны открываются в восприятии зрителями.
Куча народу ставит героям в вину, что они за десятилетия жизни не родили детей (ага, на корабле с единственной медкапсулой), а тем более – внуков (вот тут совсем интересно, комментаторы ждали инцеста, или предполагалось ещё народу разбудить?). Ведь жизнь без детей бессмысленна, представители белой расы знают, что секс – это только для предохранения, а вот если бы там летели мусульмане, они бы ох, они бы ах, да там на корабле уже целая новая цивилизация наросла бы!
Но больше всего меня умилил мужчина, который пришёл доказывать, что а) герой всё правильно сделал, без этой девушки ему бы не удалось спасти корабль (ну, то есть, он преступление оправдывает слабо обоснованным сюжетным ходом. Одно дело, если бы герой разбудил известную специалистку в какой-то проблеме, которую надо было срочно решить, иначе погибло бы пять тысяч человек, и совсем другое – когда это сделал скучающий пупочка, потому что у него потребности); б) а вдруг бы с героем что-то случилось: психоз, несчастный случай и т.д., а тут баба за ним присмотрит.
Тут хочется сказать одно: нам нужно больше рецензий, написанных если не с применением фем-оптики, то, как минимум, через призму женского опыта, это помогло бы начать уже называть вещи своими именами.
А ещё нам надо больше, больше женской фантастики, в которой фантазии о новых мирах будут сочетаться с пониманием того, за чей счёт идёт весь этот вечный банкет.
И всё-таки про «Дракона» Шварца.
Закончила слушать аудиокнигу в исполнении Балакирева. Совершенно гениальная вещь, среди всех драматических сказок Шварца она у меня самая любимая, без каких-либо оговорок. Удивительно, что за прошедшие годы язык не устарел и не утратил своего обаяния (а я не могу читать очень многое из того, что написано/переведено до середины XX века, вот просто отрезало у меня, невкусно, как варёный лук в детстве). Так вот, язык удивительный, юмор удивительный (частое ношение феминистической лорнетки заставляет смотреть на всё, что казалось раньше смешным, с большим подозрением). Сюжет, увы, актуален в наши дни абсолютно, слушала и удивлялась, как вообще Шварц за 70 с лишним лет до предугадал всё, что происходит сейчас. И нет, не надо говорить, что всё это было давно понятно: группа, где играл мой друг, «Археоптерикс», песню «Время кормить дракона» написала ещё в 2000-х, а в Театре на Юго-Западе пьесу поставили (в очередной раз) аккурат в первых числах мая 2012, ага. Но сейчас хотелось бы поговорить не о конкретных параллелях, тут лучше пьесу перечитать-пересмотреть-переслушать.
Так что возьму-ка я лорнетку в руки и начну ею лорнировать.
Перво-наперво хочется сказать, что по мере переслушивания возникло у меня искушение сказать: ну конечно, дракон — это патриархат, когда-то полезный, но уже давно активно перемалывающий в труху всех, кто в эту систему не встраивается, разъедающий и калечащий души человеческие под себя. Но это будет очень плоская и примитивная трактовка, ничуть не лучше приложения сюжета пьеса к любым конкретным историческим реалиям. Потому что Дракон – это в целом некое угнетающее зло, которое каждый раз будет приобретать новый облик, как это, собственно, было в пьесе. Но каждый раз это зло будет проламывать границы «по-простому, по-солдатски» и требовать, чтобы жертвы этого зла ложились к нему в рот весело, с улыбкой и «тёплыми лапками». И так важно, что Шварц в реалиях и антураже европейской литературной сказки вскрывает механизмы того, как это зло легко воспроизводится, стоит дать ему хоть маленький шанс на выживание, как оно поселяется даже в самых прекрасных душах (вспомните фрагмент, где Шарлемань рассуждает о цыганах, тонкий, прекраснодушный Шарлемань!). Две большие сцены с горожанами – в конце второго действия и в конце третьего тоже очень показательны: кратковременная, хрупкая радость от уничтожения Дракона быстро переходит в покорность обстоятельствам, и всего лишь спустя год люди уже готовы признать убийцей Дракона того, в ком достало уверенности в самый страшный момент позвать стражу и схватить выпавшую из цепких лап власть. От того и звучит так пронзительно монолог Ланцелота в конце второго действия.
Сейчас мы наблюдаем, как дают трещины мощные системы, основанные на угнетении одной массы людей другою: расизм, патриархат и т.д. И процесс этот напоминает сцену боя с Драконом в исполнении Генриха, который называет отсечение одной из трёх драконьих голов «отправкой в отставку с зачислением в запас».
Однако главная вещь, которая меня интересовала, – судьба Эльзы. Такой типичной для истории о девушке и драконе damsel in distress. Вот, казалось бы, повод разнести автор в пух и прах! Абсолютно пассивный женский персонаж, ничего не делает, не борется за свою жизнь и свободу. Но нет, и здесь не подкопаешься. Эльза изображена как идеальная жертва. Не в плане всей этой популярной среди любителей сверкнуть белым пальто теории виктимности, нет. Это просто человек, которого давно и хорошо ломали, готовя Дракону в жертву. Это просто нагляднейшая иллюстрация к понятию «выученная беспомощность». Она очень послушна, все её самые лучшие качества – доброту, эмпатию, любовь к ближнему, – старательно подламывали и поворачивали в эту сторону так, чтобы, даже когда Ланцелот открыто предлагает выйти на бой с Драконом ради неё, заставить Эльзу отказаться. Ей жалко отца, ей жалко странствующего Рыцаря, в третьем акте ей жалко Генриха, когда тот напоминает об их трогательной дружбе в детстве, – и при этом абсолютно не жалко себя. Она понимает, что сопротивление абсолютно бесполезно, и абсолютно покорно принимает свою судьбу. И только понимание того, что Дракон струсил, что Ланцелот всё же может победить, заставляет её не то, чтобы бунтовать, но в полной мере осознать ситуацию и возмутиться, признать свою собственную ценность.
И при том, что Эльза сломлена, она не лишена чувства собственного достоинства. Как бы ни было ей страшно, она не готова идти на подлость и преступление и покупать свою жизнь и свободу ценой чужих. Она не готова убить доверяющего ей Ланцелота и счастливо жить с Генрихом в мире, где всё построено на лжи, обмане и мучительных подковёрных играх. И потому так страшен удар, который ей наносят в третьем акте.
Судьба Эльзы и поныне отражает то, что происходит с жертвой систематического насилия в нашем обществе, когда «даже зановесочка, мирная зановесочка» обращается в сияющее белое пальто, когда речь заходит о том, чтобы встать на сторону жертвы и показать на истинного виновника страданий.
Далее совсем пунктирно. Я не очень люблю фильм Захарова, в том числе и за образ Эльзы. Её попытались сделать более активной и решительной, и это нарушило хрупкий баланс пьесы Шварца. Понятно, для чего это было сделано, понятно, зачем героев загнали в классический треугольник Карпмана. Наверно, это правдоподобнее с точки зрения психологии, но мне не понравилось. У Эльзы уже есть субъектность, и мне нравится, как она показана изначально. Эльзе из фильма Захарова не нужен никакой Ланцелот, она бы сама неплохо пришикнула Дракона, но это была бы совсем другая история
Даже при самом первом прочтении резанул момент, когда в самом начале Ланцелот заявляет, что хорошо бы, чтобы ему девушка, которую он будет спасать, понравилась (чисто внешне). Сразу возник вопрос: а если бы не понравилась, не стал бы спасать? На это отвечает Генрих: стал бы, конечно, он это не ради романтической любви делает. И сам Ланцелот говорит, что симпатия существенно облегчает дело. Помогать тому, кто тебе в силу обстоятельств более симпатичен, нормально, идёт ли речь о котиках или кивсяках.
Пьеса не проходит тест Бекдел, но это ничего. У подруг Эльзы принципиально нет имени, потому что они – часть толпы, которой на Эльзу по большому счёту плевать. Она всю жизнь была им просто удобна, как удобна была Генриху или Дракону. Отдельную личность в этом городке в ней видят только самые близкие — отец и кот.
Ну и, если бы я сейчас ставила бы пьесу, я бы заменила парочку мужских персонажей на женских.