Выпуск №15
Автор: Марина Хоббель
Опубликованные недавно на портале «Ревизор» интервью о «женской литературе», где писатели-женщины, а потом и писатели-мужчины рассуждали о своем понимании предмета, логично подвели многих к соответствующим вопросам о литературе «мужской». Что в таком случае мужская литература и как ее определить?
Интересно, что до сих пор среди литературной общественности нет согласия насчет феномена «женской литературы». В упомянутых интервью под этой маркой рассматривали разные понятия, и респонденты, по сути, сравнивали зеленое с квадратным. С одной стороны, женскую литературу определяли по старинке как бульварные любовные романы, типичный масслит «для женщин», при этом не всегда было понятно, кто эти женщины, потребляющие литературу «для женщин». С другой стороны, женской литературой называли вообще всю литературу, написанную женщинами, весь спектр от масслита до трансцендентной экспериментальности. По аналогии можно сказать, что мужская литература – это и литература «для мужчин» с обязательным мачистским компонентом, например так называемый масслит «о попаданцах», и в то же время любая литература, написанная мужчинами.
Наверное, не мне одной приходилось читать и слышать, как писательниц упрекают за то, что их письмо слишком «женское», эмоциональное и бестолково подробное, что мужчины пишут более емко, кратко и гендерно нейтрально, а женщины не в состоянии замаскировать свой пол и гендер, даже когда пытаются (как правило, безуспешно). Мне всегда казалась странной такая постановка вопроса. Каким образом может быть проблематичной демонстрация через письмо своей гендерной идентичности? И что плохого в том, чтобы исследовать пол и гендер, примеряя на себя идентичность вымышленную, например мужскую? Но странное дело: получается, что женщины примерять на себя чужие идентичности не умеют и не должны, мужчинам же сила таланта позволяет буквально все. При этом подразумевается, что мужчины пишут убедительно от имени выбранной идентичности, являются мерилом качества и любой гендерной репрезентации.
Однако стоит подойти к мужскому письму с лекалом, применяемым к письму женскому, как тут же выяснится, что к нему (письму) можно предъявить ровно те же самые претензии и поставить под сомнение и его гендерную нейтральность, и правдоподобие репрезентаций, причем особенно явно это проявляется в прозе. Героини у писателей-мужчин как будто не из этого мира, а протагонисты слишком хороши для нашей вселенной, даже когда авторы стремятся создать сбалансированный образ, наряду с достоинствами украшенный недостатками. Вместе с тем эта «убедительность и нейтральность» в мужской интерпретации становится общим требованием к литературе вообще, в том числе женской: героини и герои должны быть именно такими, какими их представляют мужчины, потому что именно в этом виде они «правильны» и правдоподобны. Если же отвлечься от общепринятого взгляда на мужскую прозу как нормативную по отношению к женской и взглянуть на нее под другим углом, становятся заметны определенные маркеры письма, которые присутствуют не только в масслите, но и, пусть в менее явном виде, в прозе, призванной олицетворить золотую середину и нейтралитет, ту самую воображаемую норму письма. Итак:
1. Протагонист или «я» – это обычный парень, вроде бы ничем особенно не блещущий, с которым легко себя ассоциировать любому среднестатистическому лицу мужского пола. У него работа так себе, машина норовит развалиться на части, он истерит по поводу и без повода, лезет в драку (но только если его провоцируют), слушает старую-добрую музыку и при любом удобном случае наливает себе выпить. Читатель постепенно прозревает, что обычность героя – только видимость, невзрачная оболочка скрывает под собой орла (в масслите) или очень особенную личность (в «высокой литературе»).
2. Надо сказать, что из драк и психологических стычек герой, как правило, выходит с честью, и если не побеждает, то дает достойный отпор превосходящему его по численности или власти противнику. В крайнем случае ему на голову сваливаются нежданные помощники и улаживают все дела.
3. Страдает герой мрачно и убедительно. Боль переносит стоически. Сознание теряет эстетично.
4. В критических ситуациях он сохраняет присутствие духа и проявляет незаурядные лидерские качества. Он всегда понимает, что и как нужно делать при любой опасности. Недооценен же он из-за происков завистников и врагов. И еще потому, что он не какой-то там приспособленец, а олицетворение благородства и ставит честь превыше всего. За это он готов страдать и идти по этапу в Сибирь.
5. Герой невероятно смел и отважен, он ругается с начальством и великими мира сего, нимало не заботясь о последствиях. И неважно, что начальник его уволит. Начальник – дурак и трусливый карьерист, работать на него – себя не уважать.
6. После всех волнений и борений не грех себе налить, желательно виски или коньяку. Он хоть и простой парень, но вкус имеет тонкий.
7. Несмотря на свои как будто бы среднестатистические качества, герой чрезвычайно удачлив в любовных делах. Иногда он даже женат на заботливой и терпеливой женушке, которая мелькает на заднем плане и жарит котлеты.
8. Если он не женат, то непременно находит себе сногсшибательную femme fatale в любовницы, которая не может дождаться, когда он уложит ее в постель. Попутно он ее спасает. Или не спасает и долго картинно страдает по этому поводу.
9. Ничто не мешает ему найти и спасти свою femme fatale, даже если он женат. Жена с котлетами – это одно, любовница – совсем другое. Иногда любовница – это его напарница или новая коллега по работе. Она, конечно, поначалу пытается играть в независимость и показывать свой профессионализм, но на самом деле влюблена в него с тех самых пор, как только увидела. Герой снисходителен и щедр. Ведь понятно, что настоящая сила здесь – он.
10. Femme fatale при ближайшем рассмотрении оказывается форменной нимфоманкой. В масслите она почти не разговаривает, зато умеет мурлыкать, как кошка, стонать от страсти и орать от восторга, когда протагонист с неизменным успехом доводит ее до оргазма. Она ничего не требует и не хочет, кроме секса. До главного героя начинает доходить, что жена с котлетами сдерживает его мужской потенциал и вообще фригидна. Ну ее совсем.
11. Тут вдруг кстати выясняется, что причиндалы героя по всем параметрам совершенно уникальны. Член его стоит что Эйфелева башня и огромен, как внешний долг родного государства. С таким членом ему обеспечена победа во всех делах и начинаниях.
12. Он вполне может оказаться носителем еще каких-нибудь уникальных качеств, о которых раньше не догадывался. Он великий волшебник. Или тайный мессия, призванный по предсказанию Нострадамуса спасти весь мир от какой-нибудь напасти типа короновируса или нашествия чужих. А уж найти и обезвредить преступников, выйти с честью из безвыходной ситуации и раскрыть пару-тройку тайн – это для него вообще плевое дело.
13. В итоге герой всех выводит на чистую воду и побеждает. По обстоятельствам он или возвращается к жене, или счастливо воссоединяется со спасенным в очередной раз предметом страсти. В крайнем случае он находит себе милую и верную спутницу, которая давно мечтает проникнуть к нему в постель и заодно на кухню, чтобы поблагодарить за феерический секс котлетами. Если же никого не находит или кого-нибудь теряет, то долго эстетично страдает по этому поводу.
14. Начальник раскаивается и умоляет вернуться. Герой исполнен презрения – и не напрасно. Ему звонят из высших эшелонов и делают предложение, от которого невозможно отказаться. Теперь уже никто не сомневается, насколько он крут.
15. Тут очень кстати налить себе коньяку и подумать, так ли уж нужны ему эти бабы? Вместо жены с котлетами он найдет себе домработницу, а таких, как другая, бьет неоскудеваемый источник, и все они постоянно его хотят. Самое главное в жизни – это верные друзья и любимое дело. Все, разобрались, жизнь прекрасна.
16. Если мы имеем дело с концовкой по типу «все плохо», то герой, лишившись решительно всего, опять мрачно и убедительно страдает, при этом сила его страданий такова, что от нее впору потрескаться земной оболочке.
Конечно, перечисленные пункты, как любое обобщение, гиперболизированы и карикатурны. Тем не менее какой «мужской роман» ни возьми – всегда в нем в том или ином виде отыщется что-нибудь из списка. Масслит и псевдоинтеллектуальный поплит так и вовсе построены по одной модели, последовательно проходящей по всем обозначенным ступенькам. В этом нет ничего плохого, наверняка многим предсказуемость нужна и приятна. Проблемы возникают, когда модель типичного мужского письма начинает приниматься за норму и единственно правильный образец, когда определенные гендерно обусловленные маркеры мужского письма становятся мерилом качества и писательницам предлагают к ним стремиться и их подделывать, сознательно искореняя маркеры, могущие изобличить письмо женское.
Иногда это принимает странные формы, когда писатели-женщины, стремясь подчеркнуть качество своей продукции, провозглашают: мне не раз говорили, что я пишу совсем не по-женски, а скорее по-мужски. Возникает закономерный вопрос, является ли это первейшим показателем качества? Качества чего и с точки зрения кого?
Другое расхожее утверждение: для меня как читателя пол не имеет значения, я обращаю внимание сугубо на литературные достоинства произведения. Разумеется, можно говорить, что пол не имеет значения, но это работает лишь в том случае, если способ письма одного из полов не занимает позицию нормы, а способы другого или других не смещаются на периферию отклонений и сомнительных достоинств. Если бы подход к качеству письма у нас был действительно гендерно безразличным, тогда, безусловно, и пол автора не имел бы никакого значения. Но до тех пор, пока женская литература помещается или в масслит, или цепляется довеском к собственно Литературе, а женское письмо синонимично второму сорту, оба высказывания лишь усиливают позицию мужского письма как нормативного.