Выпуск №15

Автор: Ольга Баженова

 
в жаркий день насилие у себя дома
слышит все, что говорят на улице,
что в окна, в форточки влетело;
влетело насилие, его дошкольный голос
без выражения, методично,
безупречно,
уверенно, как робот,
воспроизвел:
– я тебе сейчас руки оторву!
я тебя сейчас убью!
куда пошла?!.
пол насилия – эм, мальчик, – думает насилие,
автоматически видит мальчика;
пол насилия мальчик, а пол насилия – девочка?
какова его третья и последующие половины?
но это (не) шутки насилия,
докушные,
скушные шутки насилия,
почему мальчик?
насилие полно гендерных стереотипов
и знает:
так иное насилие разговаривает с маленькими мальчиками,
так иное насилие разговаривает с маленькими девочками,
но маленькие девочки знают, что им так нельзя
разговаривать,
они же девочка,
значит, так говорил маленький мальчик;
еще насилие считает,
что там внизу – сестра насилия,
могла быть собака?
собаки миноритарней младших сестер? –
смотря по ситуации, но у собак нет рук;
голоса сестры не слышно;
маленькие девочки – им так нельзя,
но у всех language acquisition
и вместе с тем machine learning,
со временем и им можно так,
с помощью голоса, управлять детьми,
девочками, мальчиками,
как минимум;
никем управлять таким образом невозможно,
все остаются неуправляемыми,
но насилие никому об этом не говорит;

насилие оправдывается за то,
что стояло на остановке,
оправдывается за приставшее к нему насилие –
ведь то было явно не в себе
и проглядело, что насилие на остановке не одно,
а как порядочная – не одна,
потому насилие не виновато в насилии,
проходившем мимо;

на самом деле насилие
любит насилие –
не стоя на остановке,
в приятной обстановке;

на самом деле насилие никогда не стоит, но едет,
странствует,
везде требит путь, и ничто не заразно,
и не всё по Петроградке
требит путь и builds bridges,
насилие выступает на ТерИберке,
насилие посещает
коворкинги,
пещеры, betlémy,
рождественские вертепы и вертепы львов,
повапленные гробы
и другое;
да что угодно – хоть мультиварки;
оно едет из Манчестера в Манчестер,
из Ливерпуля в Ливерпуль,
из Ленинграда в Ленинград,
из Высочан в Либень,
насилие выросло, носит ирокезы и улыбается,
чуть скривившись,
благорасположенное,
немного раздраженной, слегка страдающей,
но бесконечно прекрасной улыбкой,
чудеснейшей улыбкой не-Коры
(хотя там не ирокезы у Ширли Бейкер
в кадре – но прически не хуже);
насилию лет пять от роду,
на нем материны туфли,
оно держит дамскую сумку
безошибочным куриным жестом,
выглядит старше себя в зрелости
и младше себя-младенца-младенки;
насилие схватилось за веревку
и на чем-то вроде нашей здешней тарзанки
летает вокруг фонарного столба
во или вне времени в раю
Манчестера,
и белые волосёнки торчат в стороны
с блаженных голов насилия,
и темные волосёнки лежат подстрижены
на головах цвета каштана,
волосёнки безбашенных блондинки и шатенки
(а есть еще космы огня, что празднуют Kiss a Ginger Day –
вечно);

…в Таврическом саду…

насилие гуляет в Таврическом саду
вместе с насилием,
направилось туда со своего литературного вечера,
с гостями, с гостьями,
что слушали его чтенье
о блокаде,
насилие приехало работать
с насилием,
долго жило вдали,
не обежало толком током колючку по периметру –
не огляделось с вышки
здешнего мозга
(топтало свой) –
и не по инструкции –
впервые видит насилие
и заговаривает с насилием,
спрашивает: «ну а вы – кто?..» – и о стихах,
узнаёт, где они,
его комкает предельная тревога,
его охватывает комический ужас:
– но ведь X… X… X… – это же N… N…?!.
<...>,
наконец оно заходится от удовольствия:
теперь ясно,
ток есть,
ток смол, серы и патоки, –

и в адрес стихов –
часть себя/его
расточает;

не много чести
точащему себя насилию:
немного,
жест исполнен им, пожалуй, чище, точней, чем в среднем
аналогичный,
а слово его чуть ли не свободно:
не свободно
и значит иное,
но иные ограничивают себя пантомимой
о <на-мо->чал<-ии-е>,
на, о, <на-мо->чал<-ие-
о>, -щенно, (не/мощь ли) свя-,
в средней полосе, библиотеке,
на лубке к родине –
без слов;

есть немного слов;

…per una selva oscura…

Dante Alighieri

«В 57-м стали выходить люди. Они приходили к нам и сидели на корточках у батареи. <…> Сидели у батареи и лгали. Лгали про свою жизнь – какие они были начальники там. От них сидящие за столом ждали страданий. А они рассказывали, какие они были начальники и командиры. Один упоминал заключенного, который прислуживал какому-то Севку, всячески намекая, что это Мейерхольд».

А. Ю. Герман, из интервью

W pokojah szepcą szafy i tańcują stołki.

Bruno Jasieński

But all that are killed in battle
Awaken to life again.
It is lucky that their story
Is not known among men…

William Butler Yeats

...Kdo sem večer zajde, ten je synem smrti…

Jiří Dědeček

насилие училось с младенчества,
учило назубок:
«я не такая, я жду трамвая»,
«свобода – это когда забываешь отчество…» и так далее,
«сучка не захочет, кобель не вскочит»,
«надо возделывать свой сад»,
«феличита – ты мне не чета, я тебе не чета»,
[увы, из «Утешения Философией» нет узнаваемой цитаты]
ладно, «держи ум свой во аде»
и прочее, как алфавит;
насилие возделывало сад,
иногда ждало трамвая – kalenda maya!.. –
…ni chanz d’auzelh ni flors de glaya… –
такси,
самолета,
чего-то еще,
иногда – ничего;
и вот насилие все принуждает и принуждает насилие
узнать имя, гендер, статус, состав какого-то насилия,
кажется, насилия в узком смысле,
а может быть, в широком, в сыром бору,
и в этом узком месте
сшибки столов в президиуме
ум насилия почему-то не выдерживает,
не удерживает душу его в аду: «лети», – говорит,
и душа насилия – прямо в рай:
– это-всё-потому-что-какой-то-мальчик-трахнул-девочку-
-и-ей-потом-не-понравилось!.. –
понеслась –
в рай молотов и наковален,
не таких, как оно, иных
(безмолвных? –
но, может, там танцующие папахи на мавзолее? –
(не)говорящими головами
издают они какой-нибудь звук? –
кто весть? –
может, там сходка бюро в бюро?),
в рай молотов и наковален,
вскакивающих друг на друга по взаимному хотению,
а речь насилия теперь (со)держится в раю
ином,
полном белочек и зайчиков,
не таких, как оно, иных,
богемных,
вскакивающих друг на друга и так далее;

из рая в рай не ходят трамваи,
в огне брода нет;

с насилием бывает:
помнит про власть
(власть
милую, немилую, малую, мало ли, «чужую», «свою» – это смотря какое насилие)
и начинает про сельскую честь
чью-то там, –
благо научено;

знает, кошка,
о чем речь, ее мясо;

стоп,
о чем это?

скажи-ка,
ведь недаром?..

скажи, как domna veraya,
анаколуф;

насилие – оно такие коры нам мочило,
рассказывала девушка в парке,

насилие здорОво
и мечтает снова;

нет, тут не было ядерного насилия –
пешеходный переход, белый, белый –
из части континуума – в часть континуума –
на сцене последний,
понедельник,
день, периферия

 
декабрь 2018 – январь 2019