Выпуск №16

Автор: Елена Зейферт

* * *

Над люком поднимался пар. Этот открытый люк был явно меньше канализационного, какой-то узкий, необычный и к тому же белый; внутри, на небольшой глубине кто-то тоненько стонал. Декабрь выдался мягким, сладким, похожим на холодный апрель. Стон, явственно женский, то становился тише и реже, то чуть усиливался. Александр укоризненно посмотрел на зевак. «Там сфинкс… сфинкс», – почему-то зашелестела толпа, когда он, пробравшись между другими, протиснулся в люк и исчез в глубине. Люди сгрудились над круглым отверстием, глядели вниз: дама в соболях причитала, опираясь на модную старушку, девушка в белом пальто курила, мужчина с квадратным, серого цвета лицом от ужаса прыгал на одной ножке; лохматый длинноносый подросток с наушниками в ушах, урча, попытался было тоже спуститься в люк, но струсил, присвистнув. «Там уже и так многовато людей», – поддержала его старушка, но он не услышал в своих наушниках. Гибкий, стильный, в чёрном свитере и чёрных брюках, с животными повадками, Александр так быстро оказался у белого тесного люка, проворно сел на край и прыгнул, что люди оторопели. Будь он чуть плотнее, и не поместился бы в узком люке. Люди подождали. «Эй, там кто-то есть?» – крикнул в отверстие белоголовый молодой человек, став на карачки. Из-под земли молчали. «Если люк конусообразный, то, наверное, прыгнувший ободрал плечи и завис», – с умным видом сказал мужчина, переставший прыгать на одной ножке. «Сфинкс, сфинкс…» – снова заохала толпа. «Что за чушь? Где вы видели конусообразные люки?» – это подросток уже снял свои наушники. Люк всё молчал. Наконец оттуда послышался тихий неразборчивый разговор мужчины и женщины. «Какой ещё сфинкс?» – наконец-то спросил подошедший новенький. Люди замолчали. «И правда, причём здесь сфинкс», – сказала крупная дама в мехах неожиданно высоким голоском. Её пожилая подружка закивала, длинные ребристые белые горизонтальные пуговицы на её пальто были похожи на сосульки, двумя руками она словно пыталась погладить голову дамы в мехах, но та была намного выше её и не наклоняла головы, а, может, старушка взывала к Богу, но так или иначе она словно зависла с протянутыми вверх руками. «Эй! – раздался из люка уверенно-властный богатый голос. – Найдите и киньте сюда верёвку. И полицию вызывайте. И скорую». Голос был так убедителен, что через пару-тройку минут уже нашлась верёвка, а вернее, толстая обмотанная изолентой проволока, удачно валявшаяся неподалёку (её увидел и принёс старик в весёлых кедах), подросток звонил в скорую, дама в мехах в полицию, и оба истошно вопрошали: «Адрес, адрес?! (в трубку), «Кто посмотрит адрес на ближайшем доме?!» (по сторонам). Все стояли как вкопанные. «Приезжайте, – просто сказала дама в трубку. – Это где-то на Тверской. Если что, звоните на мой мобильный». «Приезжайте, – повторил подросток. – Это где-то на Тверской. Если что, звоните на мой мобильный». Мужчина с квадратным лицом сбегал к дому налево от люка, посмотрел адрес и быстро вернулся, выкрикивая адрес и выставляя вперёд сложенные лодочкой ладони, будто адрес покоился и в них. Спущенная вниз проволока зашевелилась. «Тяните! Тяните вверх!» – прокомандовал звучный голос из люка. Кто как мог, люди потянули за проволоку, и наконец из люка появилась голова рыженькой девушки с исцарапанным лицом. Её руки судорожно сжимали спасительную проволоку. Девушку вытащили за плечи и усадили, других ран на ней вроде не было видно. «Меня! Теперь тяните меня», – скомандовал выразительный голос. Люди вновь опустили проволоку и вынули того, кто сначала показался им сфинксом. Его седобородое лицо было невозмутимым. «Я спешу», – сказал он бодро, сунул руки в карманы брюк и неторопливо ушёл. Никто не попытался его остановить. «Он назвал мне своё имя. Александр», – прошептала рыженькая девочка. На ней были серое пальто, узконосые коричневые туфельки, на светлых колготках – разводы от ржавой воды. «Солнце заходит», – сказал мужчина с адресом в руках, и все медленно повернули головы на светило, расплывающееся над московскими высотными домами, приобретающее сочные, тёмные вечерние цвета.

* * *

Чёртов белый колодец! Вернувшись и не найдя его (но он был, был здесь час назад, на Тверской, у самого её перехода в 1-ю Тверскую-Ямскую, и не мог же он исчезнуть так быстро и совершенно бесследно), Александр сразу в телефоне погуглил «белый колодец на Тверской открытый люк», потом «мужчина на Тверской спас девушку из колодца», но Интернет молчал, словно поверженный в схватке с Гутенбергом. Почему с Гутенбергом? Александру захотелось прочитать о колодце на Тверской в книге, но в какой? Откуда эта мысль? Вихляющий после боя, грузный и потный Гутенберг поставил на грудь обессиленного Интернета тяжёлый печатный станок, поисковая машина глухо молчала, хватая чернеющий воздух.

Александр обронил тогда на Тверской свой чёрный блокнот. Изящная, небольшая, но очень ценная вещь. Обронил прямо в колодце или чуть позже, но хватился быстро. «Да и пошло оно», – привычно подумал было Александр, но вспомнил несколько приватных страниц в блокноте, а также его ядро, и снова задумался.

На следующий день к нему, пока он гулял с сыном в зоопарке, позвонила пожилая дама, представившаяся Агафьей, и предложила вернуть найденный блокнот. Его номер телефона был на титульном листе блокнота, и Александр не удивился. Он поблагодарил Агафью и приехал к ней в назначенное место к назначенному времени: в семь вечера через два дня после звонка по её домашнему адресу на Большой Пироговской. Как и предполагал Александр, это была старушка из зевак, к ней у колодца ещё прижималась дама в мехах, он приметил тогда этих забавных подруг периферийным зрением. Она жила в квартире с высокими потолками, прихожая была неопрятна.

– Благодарен вам за внимание и хлопоты, Агафья… – его глаза вопрошали её отчество, – всегда приятно человеческое внимание.

Он так сказал, коротко и ясно, намереваясь забрать свою заветную вещь и откланяться. Но старушка не была готова отпустить его.

– Прошу вас задержаться, Александр, – да, его имя было написано на блокноте, она и по телефону к нему так обращалась, – у меня есть дело к вам.

Она пригласила его к себе в комнату и предложила сесть в кресло на колёсиках, приглашая к беседе. Он сразу заскучал, хотя сначала даже не делал вид, а на самом деле прилежно слушал пожилую даму, но в произносимой ею речи было много свиста. «Сейчас, сейчас, сейчас…»,  «снова, снова, снова…», «счастье, счастье, счастье…». Он дал себе слово никак не встревать и пытался отвлечь себя созерцанием то светофора на перекрёстке прямо за окном, то кадыка говорящей, приписывая ей мужские качества характера. За словами Агафьи не было даже намёка на факты. Удивлённый, Александр перестал слушать. Он молча сидел, скрестив руки на груди, поглаживая пальцами свои предплечья. Всё было нелепо, кроме закатанных выше локтя рукавов его серой в белую клетку рубашки. 

В комнату вошли трое – бледная женщина с невероятно длинным носом и голыми локтями, которые она, вздрагивая, постоянно поглаживала ладонями, угрюмый сероволосый мальчик лет семи и пожилой сверхопрятный, весь белый-белый, от волос до цвета брюк, ремня и мягких туфель человек. Они отвлекли внимание Агафьи.

Александр придвинул своё кресло к круглому столу, на котором стояло сиреневое блюдо с зелёными яблоками, и локтем (сюда сейчас никто не смотрел) опрокинул эту композицию на пол. Цветовые пятна и фигурки осколков блюда на фоне крепких, раскатывающихся по сторонам и прыгающих ярких яблок завораживали, чудо усугублял звуковой пейзаж в форме всеобщих «ой», «ой-ой-ой» и, главное, замолкнувшей пожилой леди. «Что они будут сейчас делать?» – начал предполагать последующую драматургию Александр. И вдруг он увидел свой блокнот, а, вернее, листочки, вырванные из него, и, отдельно, чёрную одежду его обложки. То, что осталось от блокнота, лежало на полу, у ножки стола, туда прикатилось, подрагивая, одно из яблок. Он подавил в себе досаду и стремительно поднял глаза на Агафью. Она молчала.