Выпуск №16

Автор: Яков Смагаринский

Уж кто не живёт ни дня без строчки, так это врачи. И каждая их строка — подлинная история. К полкам их многотомных собраний сочинений нет доступа, но к счастью, многие из них иногда пересказывают содержание тех томов языком занимательных повестей.

Я был хорошо знаком с доктором Томасом Эртоном по литературному клубу и его рассказам в австралийских альманахах. Высокий, седой, с полным волосяным ансамблем — бакенбарды, борода и усы — он напоминал Бернарда Шоу. Я так и обращался к нему: «сэр Бернард», а он ко мне: «молодой человек». Молодому человеку уже было под шестьдесят, но сэр Бернард имел право: за его плечами теснилось более девяноста лет.

Всегда при нём была трость, заточенная под карандаш, и служила она больше как карандаш, чем как опора: идя по улице, он неожиданно останавливался, поднимал её и размашисто выписывал в воздухе только ему одному видимые строчки. Это был, вероятно, его метод запоминания пришедшей мысли.

Жили мы в одном районе, иногда сталкивались на улице. Хорошо помню одну встречу с ним.

— Молодой человек, — глаза сэра Бернарда сощурены, рот в улыбке, — вы уже начали переводить меня на русский?

Я тоже улыбнулся в ответ:

— Ещё не до конца прочувствовал вас, сэр Бернард.

— Молодой человек, я что — женщина, которую надо прочувствовать?

— Для меня вы, сэр Бернард, в смысле перевода сложнее, чем женщина!

Мой собеседник, продолжая улыбаться, посмотрел на что-то за моей спиной.

— Кстати, о сложных женщинах, — вернулся он к разговору. — Лет шестьдесят назад была у меня пациентка, далеко уже не молодая, немногословная, до предела замкнутая. Я приезжал к ней по вызову её сына. Долго не мог назначить курс лечения, пока сын не рассказал мне о её юных годах.

Она росла на ферме в Южной Австралии. Единственным удовольствием семьи было еженедельное посещение местной церкви. Для её родителей всё, кроме работы, считалось грехом: курение, пиво, чтение журналов и газет, танцы в баре. Даже смех был запрещённым наслаждением. В посёлке не поверили, что они осмелились зачать ребёнка. Но тем не менее девочка появилась на свет, вышла на встречу со своим убогим детством.

Её одеждой всегда было чёрное или серое платье, не было ни игрушек, ни друзей, никогда ей не отмечали дни рождения, не дарили подарков. Праздничный Кристмас предназначался только для церкви.

В четырнадцать лет она оставила школу, чтобы помогать родителям по хозяйству. Соседский мальчик, её ровесник, тайком приносил ей книги из муниципальной библиотеки, которые она поглощала ночами в своей мансарде.

В восемнадцать она написала повесть, показала её соседу; тот пришёл в восторг и не обращая внимания на протесты автора, отправил рукопись в Аделаиду.

Через некоторое время на ферму приехал корреспондент популярного женского журнала, чтобы взять у неё интервью. Узнав в чём дело, отец побагровел, выгнал корреспондента со двора, схватил прут и отстегал девушку так, что несколько недель она не могла ходить. Он не позволил матери промыть кровавые рубцы и ухаживать за провинившейся дочерью.

Когда она встала на ноги, отец вынес ей краткий приговор за совершённые грехи: «Мы продаём нашу старую кобылу и ты будешь делать всё, что она делала по хозяйству».

Трудно в это поверить, но дальше было именно так, как он сказал: долгие годы она вместо лошади тянула, толкала, поднимала, сгребала, переворачивала… До тех пор, пока сначала не умерла мать, а за ней — отец.

Несколько раз за эти годы соседский парень предлагал ей покинуть родителей, уехать с ним в другой штат, но она даже слышать об этом не желала…

Сэр Бернард замолчал. Я закрыл глаза и представил согнувшуюся в упряжке девушку, тянущую огородный плуг, перепахавший всю её жизнь и закопавший в землю её не раскрывшийся талант…

— Ну как, молодой человек, это достойно вашего перевода? — опять сощурившись, спросил рассказчик.

— Уже перевёл, сэр Бернард! — ответил я и подумал, что правильнее было бы называть его «Сенбернар» за исключительную способность вспомнить, раскопать и вытащить на свет удивительную историю.

А, может быть, он просто прочитал за моей спиной свою зарубку в воздухе, сделанную когда-то его остроконечной тростью?..

                                               Анамнез

Он для меня не самый лёгкий пациент. Он редко выполняет мои предписания, но продолжает приходить ко мне на приём. Он слишком много пьёт и много работает, и его диета укорачивает ему жизнь. Но мои замечания он пропускает мимо ушей. Привычки его гораздо сильнее здравого смысла и медицинских советов.

Он неохотно принимает таблетки от высокого давления, подагры и повышенного холестерина и каждый раз заявляет о намерении резко изменить стиль жизни, и тогда лекарства будут ему практически не нужны. Но несмотря на то, что членские взносы за гимнастический зал регулярно снимаются с его банковского счёта, он после работы предпочитает обзавестись бутылкой вина вместо десятикилометровой пробежки на уже оплаченной беговой дорожке. 

Ему чуть больше сорока лет. Он всё ещё не остыл от разрыва в семье, случившегося восемь лет назад. Его жена убежала тогда «с этим негодяем», но он признаёт, что слишком много работал и слишком мало уделял ей внимания. Он ещё не оправился и вряд ли оправится от той страшной ночи двадцатилетней давности, когда у них родился мёртвый сын, и считает, что мог бы предотвратить трагедию. Чувство вины съедает его.

Я предлагал ему посетить специалистов по психологическому консультированию, но всегда напрасно: ему легче окунуть себя в работу и вино.

Много раз я видел его в подавленном состоянии, но сегодня он был особенно депрессивен. Впервые он поставил под вопрос целесообразность продолжения своей жизни. Попросив меня не делать никаких записей в истории болезни, он сказал, что подумывает о суициде. Встревоженный, я ещё раз предложил ему психолога, но он опять отверг эту идею. Я попытался, по крайней мере, выписать ему освобождение от работы на несколько недель, нет, пока он жив, он не может себе позволить такого.

Сейчас ему нужно вернуться на работу.

Я смотрел в окно, как он торопился к машине, как машина взревела, покидая стоянку, и мысленно проследил за ним дальше: он пронёсся по городу, запарковался, влетел на третий этаж, пробежал мимо секретарши, включил компьютер и повесил на шею стетоскоп…

Я пожелал, чтобы первый его пациент после обеденного перерыва не был слишком зол на него за то, что он опоздал на пятнадцать минут.