(к постановке некоторой проблемы)

Выпуск №3

Автор: Андрей Пермяков

 
1. Классики в консенсусе

Есть старое и знаменитое «Послание Льву Семёновичу Рубинштейну» за авторством Тимура Кибирова. Очень старое и очень знаменитое. Среди множества прочих, в этом послании присутствует следующая примечательная строфа:

Лотман, Лотман, Лосев, Лосев,
де Соссюр и Леви-Стросс!
Вы хлебнули, мудочесы,
полной гибели всерьез!

Так было в журнальном варианте. В первых постсоветских сборниках катрен выглядел иначе:

– «Лотман, Лотман, Лосев, Лосев,
де Соссюр и Леви-Стросс!»
Вы хлебнули б, мудочесы,
полной гибели всерьез!

Умение с помощью четырёх знаков препинания и одной частицы переменить идею — от уважения к интеллектуалам до весьма обидной насмешки над их эпигонами и почитателями — отличное дело, конечно. Впрочем, подробный разбор вариантов приведённой цитаты сделал М.В. Безродный в записи Живого Журнала от 08.03.2014¹. Нас в контексте затеянного разговора интересуют два имени, расположенные на стыке первой и второй строк и, кажется, остающиеся неизменными во всех редакциях «Послания».

Речь о Ф. де Соссюре и А.Ф. Лосеве. Остроумец, пурист, зануда или остроумный занудливый пурист может сказать, что речь идёт не об А.Ф., но об Л.В. Лосеве, однако, вероятность упоминания последнего в качестве общепризнанного классика слишком мала для 1988-го года, а, кроме того, Лосевых в тексте два. И пускай вторым, примыкающим здесь к де Соссюру, будет именно Алексей Фёдорович.

Этот мыслитель нам сейчас нужен в качестве автора книги «Музыка, как предмет логики»²; прежде всего — тех её фрагментов, где автор даёт определение музыки. Сперва определение апофатическое. Итак: «1. Реальное явление музыки возможно лишь благодаря воздуху и колебаниям воздушных волн. Есть ли это физическое основание музыки ее истинный и подлинный феномен? Нет, не есть. Слушая музыку, мы слышим отнюдь не воздух и не колебания воздушных волн». Далее следует подробное, тщательное и умное объяснение, отчего музыка не сводима к физике. Полностью мы его приводить не будем, ибо книга доступна и весьма известна.

Пункт следующий: «2. Реальное явление музыки невозможно, далее, без физиологических процессов, возникающих в результате воздействия звуковых волн на нервную систему человека. Есть ли это физиологическое основание музыки ее истинное бытие? Нет, не есть. И опять – потому, что в музыке мы ничего не воспринимаем такого, что хоть отчасти бы указывало на процессы в нервной системе. Ни своего слухового аппарата, ни процессов в мозгу мы не видим и не слышим и никакого знания о них в моменты слушания музыки не имеем. Это – научные понятия, почерпнутые нами из книг или лабораторий, и они ровно никакого отношения к истинному феномену музыки не имеют. Тот, кто стал бы говорить, что физиологический процесс и есть истинный феномен музыки, тот должен был бы доказать или показать, что, слушая фугу Баха, мы слышим именно то, как воздушные волны такой-то формы и величины ударяют в нашу барабанную перепонку, как при этом начинает действовать Кортиев орган или основная перепонка, как возникают процессы разложения и соединения в нервных тканях и центрах, и притом какие именно процессы, т.е. какой формы, величины, силы и т. д.». Объяснение длится ещё достаточно долго, но мы остановимся. Sapienti sat.

Отвержение ещё одного основания приведём с минимальными сокращениями. Оно краткое: «3. Наконец, реальное явление музыки немыслимо и без процессов психических. Есть ли психологические основания музыки – ее подлинный феномен, ее подлинное бытие? Нет, не есть. Представим себе, что мы сидим на концерте после целого дня тяжелой умственной работы. Мы устали и плохо воспринимаем давно знакомую и любимую вещь. Что это – подлинный феномен музыки? Симфония, услышанная мною в состоянии усталости и потому поверхностно воспринятая, есть действительно поверхностная симфония?.

И, соответственно, вывод: «Разница между музыкальным и не-музыкальным переживанием не есть разница психологическая, как она не есть и разница физическая и физиологическая». То есть, рассмотрев феномен в аспектах физики, физиологии и психологии, Лосев постулирует несводимость музыки к любой из этих областей знания либо к их совокупности. Теперь на минутку отложим его книгу в сторону. Дабы взять книгу другую. Не менее классическую. Книгой этой будут «Труды по языкознанию» Ф. де Соссюра³.

Читаем: «Взятая в целом, речевая деятельность многоформенна и разносистемна; вторгаясь в несколько областей, в области физики, физиологии и психики, она, кроме того, относится и к индивидуальной и к социальной сфере; ее нельзя отнести ни к одной из категорий явлений человеческой жизни, так как она сама по себе не представляет ничего единого». То есть, де Соссюр рассматривает речь как феномен ровно с тех же точек зрения, с каких Лосев рассматривает феномен музыки: в плане физики, физиологии и психики. И ровно так же постулирует несводимость речи к этим феноменам!

 
2. Классиков обижают

Читал ли Лосев де Соссюра (обратный вариант исключён по причине time paradox’а)? Во-первых, ко времени написания «Музыки, как предмета логики» — не факт. Позднее — разумеется, читал и часто упоминал, ссылался. Даже защищал от обвинений в эклектизме⁴. Стало быть, и в цитируемой тут ранней своей работе не преминул бы упомянуть его в качестве предшественника. Но не упомянул, а значит — не читал ещё. Скорее, на методы рассмотрения проблем повлияло тогдашнее общее культурное и научное поле. Во-вторых, и это для нас очень существенно, сделав обзор самых-самых разных сторон музыки, взятой, как чистый феномен, Лосев даёт ей сперва полное, а затем краткое определение. Приводим краткое: «Музыка есть чисто-алогически выраженная предметность жизни чисел, данных в аспекте чистой интеллигенции». Определение довольно абстрактное, но безупречно точное и внутренне непротиворечивое. Заметим: терминов «звук», «ритм», «мелодия», «тон» и тому подобных философу не потребовалось!

Де Соссюр же, как известно, определения речи в своём труде не дал. Кочующая по разным учебникам для педагогических ВУЗов, справочникам и прочим методичкам формулировка «Речь есть индивидуальный акт воли и понимания», прежде всего, вырвана из контекста. В оригинале разговор шёл о различиях речи и языка: «Наоборот, речь есть индивидуальный акт воли и разума (у Холодовича так — А.П.); в этом акте надлежит различать: 1) комбинации, в которых говорящий использует код (code) языка с целью выражения своей мысли; 2) психофизический механизм, позволяющий ему объективировать эти комбинации». Как мы помним, от определения языка де Соссюр тоже уклонился, написав: «В языке нет ничего, кроме различий…. В языке имеются только различия без положительных членов системы»⁵. То есть, отличительный момент между языком и речью интерпретаторы выдали за определение! Хотя достаточно подключить здравый смысл: удар кувалдой в лоб назойливому оппоненту или напротив — поглаживание дитяти, дабы оно не плакало, тоже есть «индивидуальные акты воли и разума», но к речи они прямого отношения не имеют.

Вообще, де Соссюру на толкователей у нас везёт. Лень (да и смысла нет) искать первоисточник, но поскольку Википедия оригинальных исследований не допускает, значит, следующая цитата почерпнута из чего-то весьма авторитетного: «Речевая деятельность, речевой акт, согласно Соссюру, имеет три составляющие: физическую (распространение звуковых волн), физиологическую (от уха к акустическому образу, либо от акустического образа к движениям органов речи), психическую». Меж тем, мы чуть выше указали, какой смысл это высказывание имело в контексте. А смысл оно имело ровно противоположный: речь в принципе не сводима к этим составляющим!

 
3. Классики в расхождении, а также собственно вопрос

Теперь от общего перейдём к частному. Или даже к параллельному. Собственно, вопрос, который бы хотелось обсудить в этой публикации: Является ли поэзия феноменом языка и речи, а также можно ли дать ей исчерпывающее и непротиворечивое определение⁶? Скажу сразу: сам я по этому поводу мнения на сей момент не имею, но надеюсь услышать или прочесть обоснованные ответы. Я лишь попытаюсь объяснить, отчего проблема кажется мне важной. И сначала выскажу суждение о том, какие пути в поисках решения представляются ложными.

Вернёмся к отложенной книге А.Ф. Лосева. Цитата: «В чистом музыкальном бытии не может быть большей или меньшей обоснованности, но существует большая или меньшая музыкальность, т.е. большая или меньшая степень бытия музыки, большая или меньшая напряженность музыкальности». В данном фрагменте мы можем безболезненно и без малейшей потери смысла заменить слова, производные от термина «музыка» на производные от термина «поэзия». Соотношение степеней бытия; соотношение бытия объективного и субъективного — благодатная тема для исследователей эстетики в приложении к самым разным видам и жанрам искусства.

В книге Лосева (вернее — во множестве его книг) этому вопросу посвящено столько страниц, что хватило б на небольшую библиотеку. Поэтому для разнообразия приведём мнение другого автора. Был такой Генрих Эрнестович Ланц, замечательный неокантианец, печатавшийся в «старом», дореволюционном ещё журнале «Логос». В силу философской молодости, до революции он знаменитым стать не успел, а после революции — успел. Но в Стэнфорде. Честно говоря, могло оказаться и хуже. Теперь вот Ланц потихоньку возвращается в переводах, публикуемых в «новом», современном журнале «Логос». Это к озвученной в заголовке теме «престранных сближений». Так вот. Процитируем его работу «Относительность эстетического»⁷: «… я не думаю, что философия, в особенности эстетика, — это дело мнения. Это предмет чистой, объективной истины. Но даже если истина и может быть, позвольте сказать, абсолютной и объективной, наше представление о ней, очевидно, обусловлено многими субъективными и объективными факторами. У каждого из нас свой собственный подход (возможно) к одной и той же объективно существующей истине. Мы видим ее по-разному и с разных точек зрения. Но различие не обязательно сводит наше представление к статусу простого мнения. И если у кого-нибудь искаженный взгляд, я не обязываю уважать его представление, а скорее обязываю его откорректировать».

Сказанное Ланцем применимо в разной степени и к музыке, и к поэзии. То есть, в определённых аспектах, до определённой степени и с определённой долей погрешности эти искусства весьма близки. А вот затем возникают предельно важные различия. Лосев пишет: «Жизнь чисел – вот сущность музыки». И далее: «Только идеальность численных отношений может быть сравниваема с эйдетической завершенностью музыкального объекта». И ещё далее: «Ориентация на математику и постоянное сравнение музыки с математикой – отныне наш метод». Напомним: А.Ф. Лосев долго был профессором эстетики в Московской консерватории, знал, о чём говорил, и труды его на теорию музыки, мягко скажем, повлияли.

А вот чьи-либо попытки «проверить алгеброй гармонию» в отношении поэзии, предпринимавшиеся в течение столетий, успеха не имели. Приводить список неудач было б актом жестокости и самовлюблённости, отчего просто напомним: музыку, наряду с арифметикой, геометрией и астрономией ещё Марциан Капелла включил в квадривиум, противопоставив оному тривиум из грамматики, диалектики и риторики. Разумеется, Марциан лишь закрепил сформированный столетиями предшествующей науки подход, относивший правила построения текстов и музыкальных произведений к принципиально отличным родам.

Нет, дерзновения⁸ описать поэзию с помощью математики будут продолжены. Факт, что человек намного упрямее осла, был известен ещё древним. Но мы таких дерзновений предпринимать не будем. И другим посоветуем этого не делать.

 
4. Зачем и кому это нужно

Теперь к тому, отчего само по себе определение поэзии, как факта кажется важным. Смотрите: нынешнее человечество отлично научилось из всего извлекать смыслы. (Надо бы подобрать иной термин, но понятие «информация» распространяется всё-таки, более на интеллектуальную сферу, нежели на духовную. Категория «энергия» не подходит по противоположным причинам: эстетическое впечатление придаёт энергию как раз духовной компоненте личности, но для подкрепления мыслительных способностей надёжней шоколадный батончик — в нём глюкоза. Значит, пусть останутся «смыслы»).

Интернет ли тому виной, общее ли накопление знаний, но люди вдруг стали разбираться во всём, и когнитивные их способности жаждут новой пищи. Кроме того, многие подустали от доминирующей парадигмы предыдущих эпох, когда чёткие определения считались почти моветоном. То есть, человек теперь возьмёт в руки книжку стихов, имея в виду некую определённую цель в ментально-духовной области. Поиск упомянутых уже «смыслов». Нет-нет, «стадионная поэзия», рыдания о гибели которой длятся скоро уж полвека, как раз никуда не денется. Стадионной поэзией был «русский рок» периода расцвета — не станем же мы всерьёз говорить о музыкальной составляющей абсолютного большинства тогдашних проектов? В ещё большей степени представляет собой извод стадионной поэзии русский рэп. Там вообще музыки почти нет: текст, бит и энергия. Вычтем бит и энергию? Отлично: вот известный феномен «вконтактных» поэтов с десятками тысяч подписчиков у кажд_ой. Для всего этого есть давнее и хорошее определение: «качает». То есть, воздействует на лимбическую систему, на вестибулярный аппарат, на эмоции. Высшую нервную деятельность затрагивает по касательной.

Но мы не о такой поэзии. Не о той, что делает человеку приятно, а о той, что скажет ему нечто важное и новое о нём же. Или о языке. Или о бытии. И вот у этой поэзии, у поэзии, придающей смыслы — масса конкурентов. От познавательных лекториев на ютубе до фитнес-центров и курсов йоги. Там-то смыслы возникают в количествах! Мир вообще стал очень диверсифицированным и время больших нарративов, обязательных для всех, миновало надолго. Тут адепты постмодерна правы. Собственно, постмодерн и был последним большим нарративом. Далее — каждый сам за себя.

Стало быть, некто, усевшийся в углу с томиком стихов или скачавший эти стихи в читалку, делает осознанный выбор и ждёт от этого выбора чего-то существенного. А чего именно ждёт? Вот здесь и становится необходимым определение поэзии, как феномена. Уточним: необходимым, но не исчерпывающим! Вопрос о том, что именно может быть передано и воспринято через поэзию — не менее существенен. И попытки ответить на этот вопрос становятся всё интереснее⁹. Впрочем, не будем отвлекаться. Мы всё-таки, про необходимость и возможность дефиниций.

 
5. Ultima ratio regum

Итак, потенциального нашего¹⁰ читателя вряд ли удовлетворят определения поэзии вроде «наилучшие слова в наилучшем порядке», ибо целое больше суммы частей¹¹ и соотношения оных. Или «поэзия есть Бог в Святых мечтах земли» — при всей красоте формулировки, тут подмена понятий: ποίησις переводится с греческого как «творчество, сотворение». А Творец и творение — сущности фундаментально разные. Тем более, не порадуют определения, основанные на словесной игре вроде «Поэзия есть то, что исчезает в переводе». Это попросту неверно. Дабы сие мимоходом доказать, привлечём такого авторитета, как И.Ф. Анненский. Впрочем, привлекши, обойдёмся с ним чуть непочтительно.

В своей знаменитой статье «Что такое поэзия»¹², Анненский, сам, как известно от определения поэзии тщательно уклонявшийся и сравнивавший такое определение с «одеждами для Венеры Милосской», приводит следующий эпизод: «Один старый немецкий ученый просил, чтобы его последние минуты были скрашены чтением «Илиады», хотя бы каталога кораблей. Этот свод легенд о дружинниках Агамемнона, иногда просто их перечень, кажется нам теперь довольно скучным; я не знаю, что любил в нем почтенный гелертер — свои мысли и труды или, может быть, романтизм своей строгой молодости, первую любовь, геттингенскую луну и каштановые деревья? Но я вполне понимаю, что и каталог кораблей был настоящей поэзией, пока он внушал. Имена навархов, плывших под Илион, теперь уже ничего не говорящие, самые звуки этих имен, навсегда умолкшие и погибшие, в торжественном кадансе строк, тоже более для нас не понятном, влекли за собою в воспоминаниях древнего Эллина живые цепи цветущих легенд, которые в наши дни стали поблекшим достоянием синих словарей, напечатанных в Лейпциге».

При гигантском уважении к Иннокентию Фёдоровичу, здесь есть прямое и явное противоречие: старый профессор, видевший в якобы мёртвом перечне кораблей луну, каштаны и первую любовь, именно переводил читаемое ему на собственный язык; инкорпорировал в собственную речь, если быть точным по де Соссюру. То есть, для него лично поэзия в переводе как раз оживала!
И, наконец, финальный довод. Если забыть про читателя (а делать так иногда просто необходимо), возможное определение поэзии или отказ от такового может оказаться важным для самих поэтов. Цитируем упомянутую выше статью Г. Ланца: «… львиная доля противоречий в эстетике заключена в природе естественно возникающего заблуждения, рожденного нашей привычкой использовать одни и те же слова для определения разных вещей, а также из нежелания быть выше всяких слов».

То есть, противоречий между литераторами возможная формулировка, разумеется, не сгладит, тем более, что лежат эти противоречия в областях преимущественно внеэстетических, но хоть языки говорения сблизит. Опять-таки, в процессе поиска можно обнаружить интересные находки. Неожиданные совсем. Всегда ж так бывает: находишь не то, что ищешь. Зато более существенное в сравнении с изначальным предметом поисков.

 
_______________________
¹«О роли знаков при пинании». https://m-bezrodnyj.livejournal.com/513428.html
²А.Ф. Лосев. Из ранних произведений. М.: «Правда». «Музыка, как предмет логики», стр. 194-369.
³Ф. де Соссюр. Труды по языкознанию. Пер. с французского под ред. А. А. Холодовича. М.: Прогресс 1977. 695 с.
⁴А. Ф. Лосев В поисках построения общего языкознания как диалектической системы // Теория и методология языкознания: Методы исследования языка. М.: Наука, 1989. С. 5–92.
⁵Формулировка де Соссюра «Язык, как система знаков», всё-таки, определение более семиотическое, нежели лингвистическое. «Язык математики», к примеру, это, скорее, метафора, нежели определение.
⁶Вопрос разбивается на три подвопроса: «является ли поэзия феноменом языка», «является ли поэзия феноменом речи»; «можно ли дать поэзии определение». Но интуитивно эти пункты кажутся автору данной статьи взаимосвязанными.
⁷Логос, 2006, №6 (57) стр. 188-206. Пер. О. Поповой по изданию: Lanz Henry. Aesthetic relativity. Stanford University. University Series. Language literature, v. 7, no. 1 AMS Press, Inc.New York, 1967. P. 3—20
⁸Лучше бы сказать «поползновения», но будем толерантны.
⁹Среди наилучших и достаточно новых попыток этого рода просто необходимо упомянуть статью Аллы Горбуновой: А. Горбунова. Поэзия, опыт и знание. Логос, 2017, Том 27. №6, стр. 59-82
¹⁰«Нашего» — в смысле «сконструированного в данной статье», а не «читающего именно наши стихи», а то знаем мы ваше ехидство.
¹¹Часть, взятая сама по себе, бывает больше целого, это мы тоже знаем.
¹²И. Анненский. Книги отражений. М.: «Наука», серия «Литературные памятники», стр. 201-207