Выпуск №18

Автор: Владимир Буев

 

В сентябре этого года исполнилось ровно 100 лет со дня рождения большого писателя-фантаста, философа и футуролога Станислава Лема.

Чтобы избежать несчастий в жизни своего чада, родители (возможно) в метрике записали дату его рождения не 13 сентября, когда он реально родился, а 12 (пусть и дюжина, но приличная, не чёртова).

То ли это была семейная легенда, то ли догадка самого Станислава, то ли много позже эту байку он для красного словца придумал в письме Виргилиюсу Чепайтису, когда уже был знаменитым фантастом и футурологом – этого мы не знаем. Впрочем, даже если байка, то вполне себе правдоподобная. Чертей/бесов в былые времена боялись не меньше огня.

Однако на всякий случай постфактум скажем спасибо его родителям и их суевериям, ибо, что бы мы сами тут или там себе ни думали, жизнь у Лема сложилась такой, о которой нам, миллионам его читателей и почитателей, только мечтать или видеть во снах. Так не повезло даже тем из его поклонников, кто родился 13 и кого записали-таки как рождённым 12-го (если таковые были).

***

В детстве Станислав любил рефлексировать, глядя на книги в домашней библиотеке родителя. Писать/сочинять Лем вообще начал очень рано. По его собственному признанию, в четыре года: о приключениях в деревенском туалете «с дыркой в деревянном полу».

Опять же не знаем, так это было на самом деле или иначе, но поверим на слово (тем более на письменное), ибо всё одно не проверим.

Я вот себя четырёхлетнего практически совсем не помню. Хотя… вот написал сейчас последнее предложение и напряг память. Сама забурлила. Что-то в подкорке зашевелилось. И вдруг всплыл один забавный эпизод! Жили мы тогда с родителями в коммуналке. В общем для всех соседей коридоре я бегал и играл в мячик с девочкой, кажется, моего возраста. Помню, что девочке этой я симпатизировал; не знаю, нравился ли я ей. Потом девочка отвлеклась от меня, почему-то зашла в нашу комнату, и её интерес переключился на мою сестрёнку-грудничка, которая спала в детской кроватке. Помню, что я был тогда очень раздосадован и даже зол на сестрёнку по причине, что она (пусть и не понимая того) отвлекает внимание девочки от меня, (малолетнего тогда) ухажёра.

И мне точно было в то время 4 года! Во всяком случае пяти ещё не было, ибо сестрёнка младше меня на 4 года и два месяца. А раз в тот момент она была грудничком и спала в своей кроватке, значит, и мне было четыре с хвостиком. Во память! Больше ничего иного, как ни пыжился, из того возрастного периода вспомнить не смог, лишь этот эпизод.

…Ну, если я помню себя четырёхлетним, то почему бы и Станиславу Лему не помнить себя таковым? Пусть не всё, но что-то из наиболее ярких событий и сюжетов.

***

По признанию самого Лема, техника ему в жизни всегда нравилась, тянуло к ней, видимо, потому и поступал он после гимназии в «на политехнику», но – увы! – не приняли. Хотя экзамен в вуз вроде сдал успешно. Поступал, однако, в те времена, когда Западная Украина (Галичина) вместе со Львовым только-только вошла в состав СССР. То ли социальное происхождение у Станислава оказалось не подходящим, то ли графа «национальность». А то ли «оба хуже», как говаривал в анекдоте товарищ Сталин про правый и левый уклон в своей партии.

У отца Лема была, однако, как говаривали в советское время, «волосатая рука» в той сфере, к которой он принадлежал профессионально. То бишь в медицинской. И родитель порадел родному человечку: «по блату» (опять же советский сленг) пристроил любимое чадо изучать медицину в львовский вуз.

В период гитлеровской оккупации Украины Лемам каким-то неясным образом удалось выжить, хотя подавляющее большинство евреев оказалось в гетто. Более того, у самого Станислава получилось пристроиться на работу «автомехаником и сварщиком» в немецкую фирму, которая занималась переработкой сырья. Воспоминания писателя, на мой взгляд, выглядят забавными: «В гараже было на редкость удобно заниматься саботажем. Засыпать в бак немного песочка, надрезать тормозные шланги… Было приятно чувствовать, что и я причастен к какому-то патриотическому делу».

…Лично я не уверен, что фашист-супостат заметил эту громкую диверсию (или даже серию диверсий). Однако уверен в том, что читатели поддержат меня в этой моей неуверенности.

Впрочем, может, писатель и шутил таким вот чёрным образом/юмором.

Собственно говоря, первый в полном смысле этого слова роман «Человек с Марса» («Człowiek z Marsa»), хотя и был опубликован в 1946 году, уже после войны, написан был именно в «немецкий» период: в промежутках между работой на германскую фирму и саботажем с песочком и подрезанием шлангов.

В дебютном романе у Лема, кажется, впервые появляется тезис, который будет развиваться во многих или даже в большинстве его последующих произведений: два медведя в одной берлоге не уживаются, то есть две разные по сути культуры, соприкоснувшись, рано или поздно столкнутся лоб в лоб, а затем будут находиться меж собой в состоянии перманентного конфликта. Искры будут лететь. В том числе из глаз (книжных героев).

***

…Немцы ничего не заподозрили и Лемов не вычислили.

Вернулись Cоветы, и Станислав продолжил своё обучение на медика.

Он действительно учился в двух медицинских вузах. Сначала, как было сказано, во Львовском, затем – в Польше, в Кракове, куда семья перебралась подальше от советских порядков (такая возможность появилась, ибо до присоединения Львова к СССР Лемы были польскими гражданами и имели право на «репатриацию»). Второй вуз – модный/престижный Ягеллонский университет.

Однако учился на медика Лем хотя и с положенным прилежанием, но без особого желания. Вернее, совсем без оного. Хорошо, что без отвращения. Может, поэтому отказался от сдачи последних экзаменов. Но есть и иная версия: не стал их сдавать потому, что после этого почему-то в обязательном порядке необходимо было становиться военным врачом (возможно, не навсегда, а было это лишь некой «отработкой», что уже сложно понять нынешним поколениям). В любом случае военной карьеры в какой-либо из форм, даже временно, Лем не желал категорически. 

Тянет к письменному столу.

Писать, писать и писать.

…1953 год – роман «Астронавты».

***

И почти следом – женитьба на Барбаре Лесняк (тоже медик).

Действительно, как будет сказано ниже в рифме, первые годы после войны Станислав Лем жил бедно «в крошечной комнате, стены которой были покрыты плесенью». Причём, даже став человеком семейным/женатым, он жил отдельно от жены и ездил к ней на трамвае на другой конец Кракова.

Далее… далее «пошла писать губерния» (к природному таланту ещё и вдохновительница прибавилась).

В 50-е годы прошлого века написаны и опубликованы:

• «Магелланово облако»,
• «Неутраченное время»,
• «Звёздные дневники»,
• «Диалоги»,
• «Эдем»,
• «Расследование»,
• «Вторжение с Альдебарана».

О каждой книжке и сюжете можно рассказывать долго, смысла пересказывать в небольшом предисловии к тому, что дальше превратится в «рифму», нет, поэтому… лучше просто читать их самостоятельно. Тем более, что тематика известна: внеземные общества и цивилизации, технологическое грядущее человечества, идеал и утопия в социуме, человек и его место в этом мире. 

…Признание, награды.

Как из рога изобилия (и книги и награды).

А всё только начиналось.

Кто там сказал про «ни дня без строчки»?

***

Как-то в одной из статей о Леме я даже прочитал, что «Солярис» (1961 год) – это «визитная карточка» писателя. Не знаю, как для читателя зарубежного, но вот для отечественного (тем паче советской закалки/закваски) – прямо в точку. Визитная карточка безо всяких-яких и без каких-либо намёков-экивоков! Ибо… Все мы в детстве и/или подростками любили читать научную и ненаучную фантастику. Станислава Лема особенно. Возрастное увлечение.

Российский писатель, мемуарист и литературовед Мариэтта Чудакова, прежде относящаяся к фантастике несколько высокомерно, вспоминает, как университетский приятель предложил ей почитать Лема.

Таки почитала. И? Продолжим её собственной цитатой: «Конечный результат чтения был неожиданным – я стала писать фантастические рассказы… Все они написаны если не под прямым влиянием, то под каким-то воздействием Станислава Лема».

Публиковаться Чудакова сначала даже не думала, но усилиями друзей один рассказ был всё же напечатан в журнале «Знание – сила» и переведён на несколько языков.

…Так что читали в СССР Лема, очень даже читали. И вдохновлялись им.

А даже если кто не читал, то точно смотрел фильм «Солярис» (снимался через 12 лет после написания книги), вдрызг рассоривший двух если не гениев, то чрезвычайно талантливых людей: писателя Лема и режиссёра Андрея Тарковского. Кстати, вполне возможно, что для советского человека «визитная карточка» самого Лема «пошла есть» именно отсюда – от фильма Тарковского.

Классическим стал сюжет творческого (а по сути ещё и личного) конфликта двух талантов, как классическим стали и признания Лема, как это произошло и что он при этом ощущал. Куски рассказов о том соприкосновении/столкновении/конфликте кочуют из текста в текст, ибо это прямая речь самого Лема. Ни убавить, ни прибавить.

Первоисточник – его собственные мозг и уста.

Не удержусь и я от того, чтобы не процитировать фантаста:

«…К этой экранизации я имею очень принципиальные претензии. Во-первых, мне бы хотелось увидеть планету Солярис, но, к сожалению, режиссёр лишил меня этой возможности, так как снял камерный фильм. А во-вторых (и это я сказал Тарковскому во время одной из ссор), он снял совсем не “Солярис”, а “Преступление и наказание”. Ведь из фильма следует только то, что этот паскудный Кельвин довёл бедную Хари до самоубийства, а потом по этой причине терзался угрызениями совести, которые усиливались её появлением, причём, появлением в обстоятельствах странных и непонятных. Этот феномен очередных появлений Хари использовался мною для реализации определённой концепции, которая восходит чуть ли не к Канту. Существует ведь Ding an sich, непознаваемое, Вещь в себе, Вторая сторона, пробиться к которой невозможно. И это в моей прозе было совершенно иначе воплощено и аранжировано… А совсем уж ужасным было то, что Тарковский ввёл в фильм родителей Кельвина, и даже какую-то его тётю. Но прежде всего – мать, а “мать” – это “Россия”, “Родина”, “Земля”. Это меня уже порядочно рассердило. Были мы в тот момент как две лошади, которые тянут одну телегу в разные стороны… В моей книге необычайно важной была сфера рассуждений и вопросов познавательных и эпистемологических, которая тесно связана с соляристической литературой и самой сущностью соляристики, но, к сожалению, фильм был основательно очищен от этого. Судьбы людей на станции, о которых мы узнаём только в небольших эпизодах при очередных наездах камеры, – они тоже не являются каким-то экзистенциальным анекдотом, а большим вопросом, касающимся места человека во Вселенной, и так далее. У меня Кельвин решает остаться на планете без какой-либо надежды, а Тарковский создал картину, в которой появляется какой-то остров, а на нём домик. И когда я слышу о домике и острове, то чуть ли не выхожу из себя от возмущения. Тот эмоциональный соус, в который Тарковский погрузил моих героев, не говоря уже о том, что он совершенно ампутировал “сайентистский пейзаж” и ввёл массу странностей, для меня совершенно невыносим…»

Вот ещё:

«…Я не разделяю нравственные сомнения главного героя на экране. “Солярис” должен был стать вопросом о границах познания, а не психологической драмой типа “Преступления и наказания” в космосе…»

И ещё:

«…“Солярис” – это книга, из-за которой мы здорово поругались с Тарковским. Я просидел шесть недель в Москве, пока мы спорили о том, как делать фильм, потом обозвал его дураком и уехал домой… Тарковский в фильме хотел показать, что космос очень противен и неприятен, а вот на Земле – прекрасно. Но я-то писал и думал совсем наоборот…»

Без сомнения, «Солярис» – самая известная в СССР и России экранизация произведений Лема. Но их было множество. Тех, о которых мы в России (отнюдь не только массовый зритель), мало знаем или совсем не знаем/не видели: в Польше (в том числе фильмы режиссёра Анджея Вайдф), в Чехословакии, Великобритании, впоследствии (уже после распада Советского Союза и Варшавского договора) – в США, в объединённой Германии, Израиле, Франции, Бельгии и т.д.

***

Автор необычайно писуч и в последующие десятилетия (губерния пишет; творческий взлёт/расцвет).

В 60-е годы его книги выходят каждый или почти каждый год (а в некоторые годы и не по одной):

• «Дневник, найденный в ванне»,
• «Возвращение со звёзд»,
• «Непобедимый»,
• «Сказки роботов»,
• «Кибериада»,
• «Высокий замок»,
• «Глас Господа»,
• «Рассказы о пилоте Пирксе» и др.

И это только художественная литература (литература предвидения будущего в художественной форме), не считая футурологических писаний (например, философско-футурологического трактата «Сумма технологий») или эссе о теории литературы и влиянии литературы на культуру («Философия случая»).

Именно в 60-е годы Лем становится не только писателем-фантастом, но и философом, футурологом. Писатель, культуролог и журналист Юрий Безелянский прямо назвал Станислава «тремя ф» (фантаст, философ, футуролог).

На поприще двух новых «ф» больше всего Лем прославился книгой «Сумма технологий», где создал образ будущего, над созданием которого каждый раз по-разному и по-своему бились следующие поколения философов-футурологов. С высоты сегодняшнего дня мы смотрим на это как на прогноз возникновения «цифрового общества» и глобальной цифровизации (о предвидении клонирования уже и говорить стало банальным: оно давно состоялось).

…В начале 60-х годов Станислав впервые приезжает в Советский Союз. Нельзя при этом сказать, что его впечатления были отрицательными. Было, конечно, и то, и это, и это, и то, и опять то и это. Тем паче, что тоталитаризм, авторитаризм и вообще любую несвободу Лем не принимал никогда, хотя порой и смирялся с неизбежным (уживался в любом случае).

Но советские люди, судя по всему, ему понравились.

***

Американское сообщество научных фантастов однажды (1973 год, расцвет кондового и/или развитого социализма в соцлагере), что называется, под бурные и продолжительные аплодисменты приняло Станислава Лема в свои ряды, но вот потом…

Потом так же однажды фантаст посмел это общество покритиковать, и оно из своих рядов Лема выперло: мол, пошёл вон, будешь знать, на кого голос повышать! И даже то, что кто-то из членов этого общества активно протестовал и намеревался выйти оттуда за компанию с Лемом, ситуацию никак не поменяло: изгнан – значит, изгнан («умерла так умерла!»).

Ничего не поделать: голос единицы тоньше писка, как сказал классик. В любом обществе, ибо, как сказал иной классик, жить в обществе и быть свободным от общества нельзя.

Однако награды и премии как сыпались, так и продолжали на Лема сыпаться.

Признания, в том числе мирового, у человека-«три ф» столько, что его уже некуда девать.

***

1982 год – введение военного положения после «антисоветской и антисоциалистической бузы» в Польше.

Генералу Ярузельскому пришлось пойти на это, чтобы в страну не были введены советские войска и войска стран Варшавского договора, как это случилось прежде с Венгрией (1956 год) и Чехословакией (1968). Лем эмигрирует в Западную Европу («как бы чего ни вышло»): сначала в Западный Берлин, а затем в старую добрую и – что немаловажно! – уютную Вена.

В 1988 году, когда в СССР вовсю шла (или бушевала) перестройка, а в Польше одну победу за другой одерживал независимый профсоюз «Солидарность», учреждённый на судоверфи им.Ленина в Гданьске, Лем вернулся на родину. Опасность миновала, жизнь продолжалась, но… основные произведения, составившие мировую славу писателя, к тому времени уже были написаны.

***

О разочарованиях Лема к концу жизни (ниже будут отражены в рифме):

«…Самое горькое разочарование для таких натур, как я, постоянно убеждаться, что наш мир состоит в основном из идиотов. В 60-е годы я категорически отверг идею машины, управляющей государством, а сегодня мне кажется, что она бы хозяйничала куда беспристрастнее любого политика…».

«…Когда-то мне было необходимо отпускать воображение на волю, а теперь уже нет. Будущее вызывает у меня скорее грусть и страх, чем желание творить. Темп изменений столь огромен, что мы уже давно перестали их контролировать…»

«…То, что произошло с моими футурологическими построениями при встрече с действительностью, немного напоминает автомобильную катастрофу. Мы имеем совсем не то, о чём мне когда-то мечталось. Осуществилось только то, что оказалось доходным, что удалось хорошо продать. Мы взяли из будущего не самое красивое, самое возвышенное, не то, что могло сделать каждого из нас лучше, а всё, что показалось наиболее коммерчески перспективным, с чем были связаны наилучшие маркетинговые планы молодых специалистов в больших рекламных агентствах…»

«…Я не верю в быстрое освоение человеком межпланетного пространства и в колонизацию космоса. Помимо чисто технических проблем, мы не можем даже представить себе, какими осложнениями для личности и для коллектива чревато многомесячное пребывание нескольких астронавтов в ограниченном пространстве. Я уж не говорю о том, что на время полета – и возвращения – их придётся как-то обеспечивать всем необходимым… Решительно непонятно, что марсианская программа может дать Америке и всему миру в экономическом отношении. Если людей интересует освоение крайне негостеприимных областей, то пусть лучше займутся Сахарой или Антарктидой. Вместе с тем человечеству нравятся масштабные зрелища, и поэтому высадка астронавтов на Марс в течение XXI столетия представляется весьма вероятной…»

***

…27 марта 2006 года живой классик мировой научной фантастики перестал быть живым.

Кто читал и читает, любил и любит научно-фантастические и футурологические творения Станислава Лема, тот помнит и его самого.

Мир его праху!

 

***

I.
Ещё до Второй мировой Лем Стани́слав,
опробуя и выбирая шляхи́[1],
в романы пытался вложить свои мысли,
пописывал повести, даже стихи.

Однако мальчишеством это казалось.
И парню пришлось поступать на медфак.
(хотел в политех, но туда не уда́лось:
так, знать, и учёба пошла кое-как)[2].

Когда же во Львове обжи́лись нацисты,
кровавый пришёл и сюда Холокост,
спастись он сумел, документы подчистив.
Работал на сварке, никто не донёс[3].

А чтобы от ужасов жизни отвлечься,
Стани́слав нырнул далеко в небеса:
как с Марса корабль не сумел уберечься,
разбился – об этом фантаст написал[4].

О том, как, оставшись в живых, марсианин
с иной биохимией в сути своей
ведёт агрессивно себя, как древлянин
князь Мал, возомнивший, что Ольги мудрей.

О том, что культуры столкнутся бесспорно
Станислав до Хангтингтона предсказал.
Бывает в гипотезах животворным
научной фантастики материал.

Лем позже сказал о своей психзащите:
писал для того, чтоб забыть о войне,
забыть о кошмаре и том геноциде,
который нацисты творили в стране[5].

Он даже успел побороться с нацизмом,
«песочек» подсыпав карателям в бак.
К делам причастился патриотизма[6].
(жаль, враг саботаж не заметил никак).

II.
Нацисты ушли, коммунисты вернулись.
Вошёл окончательно Львов в СССР.
Как только с порядками соприкоснулись,
Так Лемы рванули с места в карьер.

Уехали в Польшу, конкретнее – в Краков. 
И снова учёба – и в медики путь.
А дальше – прямая и нет буераков.
По жизни шагай, о проблемах забудь.

Казалось, отец (врач-оталаринголог[7])
и вузы[8] ему начертали судьбу.
И даже жена (диагност-радиолог)
врачебную выбрала тоже тропу[9].

Однако военным врачом становиться
Стани́слав желания не испытал:
экзаменом в вузе не стал мелочиться
и просто последние тесты не сдал[10].

Два года работал простым ассистентом
(профессор Хойновский его прикрывал),
но, пользуясь каждым удобным моментом,
Станислав писал и писал, и писал.

Совсем не научные были творенья,
а те, что с юнцовства зудели в мозгах:
о космосе и о пришельцах прозренья,
о разных у цивилизаций чертах.

И снова о том, что культуры столкнутся
Станислав до Хангтингтона предсказал.
Миры о миры много раз обожгутся –
об этом фантаст в своих книгах писал.

III.
И первый успех не замедлил явиться
Назад тому семьдесят в точности лет.
Роман «Астронавты[11]» сумел просочиться
Сквозь тернии к звёздам. И был подогрет

вниманьем читателей польских и чешских,
словацких, немецких, советских затем[12].
Фантаст состоялся большой европейский.
Становится брендом фамилия Лем.

Особо советским роман полюбился
(ещё не звали́сь «россиянами» мы),
ведь нить сочиненья – о том, как разбился
корабль, что приплыл из космической тьмы.

Разбился в районе Тунгуски – в Сибири
(все думали прежде, что метеорит).
Был поиск в обломках дотошен, настырен
(корабль ведь с Венеры и тайну хранит).

Бригада спецо́в провела расшифровку,
и тайна Венеры открылась сполна:
землянам готова была мышеловка –
их участь (могила!) была решена.

Опять столкновение цивилизаций.
В век ядерный. И в термоядерный век.
Опасность технических также новаций –
не должен об этом забыть человек.

Короче, роман как предостереженье
с прогнозом, куда разовьётся мейнстрим
технических новшеств, к планетам движенья,
что мы через несколько лет совершим.

IV.
…Жил бедно Станислав. На транспорте ездил
от места, где сам комнатушку снимал,
с женой чтобы встретиться[13]. Двигаясь, грезил
сюжетами. Цикл рассказов создал.

Опять о Вселенной. О звёздах далёких
с названием «Звёздные дневники».
Хоть юмор лучился в сказаниях лёгких,
серьёзность всю поняли и дураки.

Не только намёки на Гулливера,
Не лишь на Мюнхгаузена экивок –
сатира на новых порядков химеру,
на соцреализм саркастичный кивок[14].

Так книга за книгой, роман за романом
выходят год каждый или через год.
«Эдем», «Магелланово облако» – манна
небесная фанам космических од.

Вот жизни земной одолев половину[15],
Он признанный в мире научный фантаст.
Рубежный «Солярис» границы раздвинул.
…Трактат философский Лем скоро издаст.

V.
Итак, за плечами полжизни осталось.
Стани́слав давно уж фантаст-виртуоз.
Не только искусность, но мудрость рождалась.
Грядёт интеграции апофеоз.

Мозги излучают синергии глянец:
два ярких зерна создают симбиоз.
У Лема читатель уж не новобранец –
он тоже на книгах фантаста подрос.

Планета «Солярис» с ужимками феи,
где море фантомов родит Океан,
в созвездии где-то кружит Водолея –
фантастом рубежный написан роман.

Другой даровитый и признанный мастер
решил снять кино и отправить в эфир.
Но всяк, кто талантлив, имеет пристрастья
свои и по-своему видит наш мир.

— «Солярис» – роман о границах познанья,
а не психодрама, что в космос зашла.
И не преступленья и не наказанья
проблема центральной в романе была, — 

Таким аргументом сражался Стани́слав,
с Андреем Тарковским рассорившись вдрызг[16].
На нервах вернулся он в Польшу на Вислу,
воскликнув «Дурак!» и ударившись в визг.

Известна в России одна поговорка:
и этот сюжет мы уложим сюда:
медведя два, чтоб не случилась разборка,
в берлоге одной не живут никогда.

VI.
А мысль бушевала, бурлила, кипела.
Познание вглубь уходило и вширь.
Чтоб стать философскою, мысль дозрела.
Предвидений тоже надулся пузырь.

Мышление стало футурологичным.
Прозрениям нужен был выплеск вовне.
Пусть много что мнилось тогда эксцентричным,
но время – на Лемовой стороне.

О суммах Стани́слав читал теологий.
Трактат написал свой о сумме процессов,
идей, инструментов, мето́д (технологий)[17].
Опять предсказал направленье прогресса.   

Его «фантоматы», в чём люди погрязли, –
конструкт виртуальной юдоли в инет.
Без жизни реальной народ тоже счастлив –
искусственный изобретён интеллект.

Искусственный мир и создание клонов –
и это в труде философском цветёт[18].
Прогнозов не вёдра, а сразу вагоны –
и каждый прогноз точно в яблочко бьёт.

Тот лозунг, который касался природы
(догнать, мол, её и скорей перегнать[19])
напомнил мне чем-то Мичурина оды:
не ждать от природы щедрот, а их брать[20].

VII.
И снова романы, эссе[21] и рассказы.
«Глас господа», «Кибериада» – лишь часть
того, что всё вкупе зовётся алмазом.
И вдруг монография[22] – в эту же масть.

«Я не Нострадамус, а только модели
рисую грядущего[23]», – Лем уверял.
Как будто из всем нам известной «Шинели» 
фантасты попёрли: мейнстрим обуял.

В изящных словесностях разных народов
Пусть не протори́л Лем – раздвинул маршрут. 
Сайнс фикшн: о будущих круговоротах
плоды в беллетристиках мира займут[24].

VIII.
Сторонник свободы, как только запахло
палёным, так сразу уехал в Берлин,
(конечно же, Западный). Будучи дряхлым,
Союз ждал от Польши защиты «святынь».

В Варшаве вовсю «Солидарность» гудела,
и власть коммунистов качалась тогда.
Был шанс, что советские части в пределы
чужие войдут и случится беда.

Но пан Ярузельский, армеец из местных,
без помощи братских советских частей
военный режим объявить счёл уместным
(и позже от града не спасся камней).

Лет девять Станислав пробы́л в эмиграции.
Как тучи развеялись – сразу домой.
Побыть в одиночестве – вот мотивация:
творить даже в тот день, когда выходной[25].

IX.
И к старости полным разочарованьем
то дело, чем Лем занимался всю жизнь,
ему обернулось. И горьким признаньем:
в научной фантастике – мусорный смысл.

«Поклоны вершу я, над чем насмехался.
Над тем насмехаюсь, что обожествлял.
До Марса с Луной человек приподнялся,
Но лучше б Сахару с колен приподня́л[26]».

– Наступит ли разума царство? – у Лема
однажды спросил журналист-оптимист.
Ответ «Никогда», прозвучал: теоремой,
доказанной стало. Итак, фаталист.

X. Post scriptum
Писатель в словесность вошёл плодовитым:
романов создал он полтинник плюс пять[27].
Пред богом предстал Лем матёрым, маститым,
крутым человечищем, богу… под стать,

крутым футурологом, славным фантастом,
философом знатным, и прочим чуть-чуть;
для моря любителей – Екклезиастом,
способным на годы вперёд заглянуть.

 

 

_____________________________________________

[1] В словах «шля́хи́», «уда́ло́сь», «обжи́ли́сь», «зва́ли́сь» ударение вариативно.

[2] «…В 1939-1941 учился во Львовском медицинском институте, в который «попал окольной дорогой, потому как сперва сдавал экзамен на политехнику, которую считал намного более интересной. Экзамен сдал успешно, но, будучи представителем „неправильного социального класса“ (отец — зажиточный ларинголог, то есть буржуа) меня не приняли… Отец использовал свои связи и с помощью профессора Парнаса, известного биохимика, меня пристроили изучать медицину, без малейшего энтузиазма с моей стороны.» («Станислав Лем о себе»)…» Станислав Лем (fantlab.ru)

[3] В период оккупации нацистской Германией Львова семья Лемов каким-то образом обзавелась фальшивыми «арийскими» документами и Станислав работал «помощником механика и сварщиком в гаражах германской фирмы, занимающейся переработкой сырья».

[4] Роман «Человек с Марса».

[5] «…В предисловии к сборнику своих ранних произведений Irrläufer (Frankfurt am Main, 1989) С. Лем вспоминал, что писал роман, „…чтобы на несколько часов забыть о войне, о том геноциде, что царил в Генерал-губернаторстве“…» Человек с Марса — Википедия (wikipedia.org)

[6] «К технике меня всегда тянуло, – вспоминал писатель, – к тому же в гараже было на редкость удобно заниматься саботажем. Засыпать в бак немного песочка, надрезать тормозные шланги… Было приятно чувствовать, что и я причастен к какому-то патриотическому делу». Фантаст, футуролог, философ (alefmagazine.com)

[7] Отец Станислава Лема был врачом.

[8] Станислав Лем изучал медицину сначала в Львовском университете, а после Второй мировой войны – в Ягеллонском университете (Краков).

[9] Супруга Лема Барбара Лесьняк была врачом-радиологом.

[10] Станислав Лем получил сертификат о завершении медицинского образования, но отказался сдавать последние экзамены, чтобы избежать карьеры военного врача.

[11] Роман «Астронавты» опубликован в 1951 году.

[12] Первые переводы «Астронавтов» вышли в 1954 г. в ГДР и в 1956 г. в Чехословакии. На русском языке роман впервые появился в 1957.

[13] «Долгое время я был приходящим мужем, — рассказывал Лем. — Я снимал комнату: нишу без дверей в три квадратных метра. Там находились груда книг, кровать, маленькое отцовское бюро, пишущая машинка «Ундервуд»… Жена жила с сестрой на другом краю Кракова, я ездил к ней на трамвае. Жена работала рентгенологом, я был рядовым членом Союза писателей. Бедность была крайняя… Но, как бы плохо ни было, я всегда знал: может быть еще хуже. И не жаловался…» Фантаст, футуролог, философ (alefmagazine.com)

[14] «Путешествие тринадцатое» из «Звездных дневников Ийона Тихого» в Советском Союзе опубликовали лишь в 1989 году (журнал «Наука и жизнь») «без комментариев, поскольку сам контекст резко подчёркивал антисталинистский характер произведения».

[15] Годы жизни Станислава Лема: 1921–2006 гг. Аллюзия со строками из «Божественной комедии Данте» (в переводе М.Лозинского): «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…»

[16] «…„Солярис“, выйдя на экраны в 1973 году, рассорил двух мэтров. „Я просидел шесть недель в Москве, пока мы спорили о том, как делать фильм, потом обозвал его дураком и уехал домой, — вспоминал Лем о разногласиях с режиссером. — Тарковский в фильме хотел показать, что космос очень противен и неприятен, а вот на Земле — прекрасно. Но я-то писал и думал совсем наоборот: во всех своих книгах удирал в космос. А Андрей пытался заземлить сюжет „Соляриса“, дать Крису земную жизнь, обложить его со всех сторон семьей и родственниками. Я ему кричал тогда: „Андрей! Ты из фантастической, космической истории хочешь сделать нечто соцреалистическое!“ В одном из последних интервью писатель высказался так: „Я не разделяю нравственные сомнения главного героя на экране. „Солярис» должен был стать вопросом о границах познания, а не психологической драмой типа „Преступления и наказания» в космосе“…» Фантаст, футуролог, философ (alefmagazine.com)

[17] Фундаментальный философско-футурологический трактат Станислава Лема «Сумма технологии»

«назван с аллюзией на «Сумму теологии» Фомы Аквинского и «Сумму теологии» Альберта Великого. Сумма технологии — Википедия (wikipedia.org)

[18] Считается, что Лем предсказал появление интернета (виртуальной реальности), искусственного интеллекта и искусственных миров, клонирование и т.д.

[19] Лозунг-лейтмотив Лема в «Сумме технологий»: «Догнать и перегнать природу».

[20] Иван Мичурин: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у неё – наша задача»

[21] «Философия случая» (вариант перевода: «Философия случайности»).

[22] Монография Лема «Фантастика и футурология».

[23] «Я не Нострадамус, я не описывал будущие события, а только представлял различные МОДЕЛИ того, что возможно (согласно моему мнению» (с)

[24] Сайнс фикшн – литература предвидения будущего, целое большое направление.

[25] «…О своем распорядке работы рассказывал так: „С 5 утра до 6.30 занимался корреспонденцией, потом начинал писать. Усталость в кончиках пальцев чувствовал раньше, чем в голове. Компьютером никогда не пользовался. Весну обычно проводил в Закопане, в доме творчества „Астория“, тарахтя без перерыва на машинке. Чтобы глотнуть воздуха, ходил по горам…» Одинокая жизнь! А где встречи, друзья, гости, пирушки? „Я был так занят мирами, которые придумывал, что никогда не чувствовал недостатка в обществе“. „Человек должен познать самого себя, свои ограничения и возможности: установить контакт с самим собою, — советует Лем. — Это возможная терапия против ужаса пустоты, окружающей человека в мире людей, а человечество — в пространстве космоса“…»

[26] «…Отрицательное отношение установилось у писателя и к научной фантастике: «галактическое пустомельство». В последние годы он не раз высказывался о нерациональности полетов человека на Луну и Марс: „Если людей интересует освоение крайне негостеприимных областей, то пусть лучше займутся Сахарой или Антарктидой. Но человечеству нравятся масштабные зрелища, и поэтому высадка астронавтов на Марсе в течение XXI столетия представляется весьма вероятной“…» Фантаст, футуролог, философ (alefmagazine.com)

[27] Лем – автор 55 романов.