Выпуск №19

Автор: Юлия Тимур

 

Обручение

 

В нашем петушино-цитрусовом раю, а точнее, прямо в нашем дворе, случилось радостное событие: обручение! Виновницей торжества стала соседка из дома напротив, милая девушка восемнадцати-двадцати лет, жгучая брюнетка, с задумчивым взглядом вишнёвых глаз, с аппетитными ямочками на смуглых щёчках, с чёрной косой, ловко уложенной в небрежный низкий пучок. Вижу я её каждый раз, когда направляюсь за продуктами – девушка работает кассиром в поселковом супермаркете. Мать невесты я часто встречаю на улице. Мы здороваемся друг с другом и обмениваемся парой любезных фраз: «Как дела? Как здоровье?» «Хорошо, спасибо. Да-да, видела вашего мальчика! Как он быстро вырос! Уже бегает по улице, а ведь совсем недавно его в коляске возили».

Вот, пожалуй, и всё, что можно рассказать о нашем общении.

Но даже такого, шапочного, знакомства в здешних местах вполне достаточно для того, чтобы вдруг оказаться среди гостей столь важного мероприятия. И если вам невероятно повезло, и вы живёте по соседству с хлебосольными хозяевами, то будьте готовы к тому, что вам непременно будет нужно разделить и их счастье, и горе, кстати тоже, поскольку это демонстрирует ваше уважение к ним.

Зульбие ханым (мама невесты) – традиционная ханым в платочке, широкой, скрывающей аппетитные формы рубашке, и так любимых здесь шароварах в цветочек, на широкой резинке, завязанной на том самом месте, где полагается быть талии. А что особенно радует – с неизменной искренней улыбкой на морщинистом лице, искорки которой обязательно появляются и в её на удивиление молодых и светлых глазах. Ханым совмещает обязанности домохозяйки с управлением делами двух соседних трёхэтажных домов, коими владеет, сдавая в них квартиры внаём.

Как и положено, на обручение пригласили целую деревню и нас, как небольшой семейный фрагмент этой деревни. Но в силу некоторых обстоятельств (речь о них пойдёт чуть ниже), нам досталась почётная миссия наблюдать происходящее с балкона третьего этажа, благо событие развернулось непосредственно под нашими окнами.

А теперь об обстоятельствах, помешавших мне задорно отплясывать на торжестве. Во-первых, – или всё-таки, во вторых? – сын не переносит громкую музыку и, наблюдая церемонию с «балкона бельэтажа», с силой, обеими руками зажимал уши, наотрез отказываясь хотя бы на пару минут спуститься вниз, чтобы поздравить жениха и невесту. Во-вторых, наша жизнь подчинена детскому режиму. И те мероприятия, которые норовят затянуться до полуночи, мной к участию не рассматриваются и пока проходят мимо. Но соседям этого не объяснить – никакого детского режима здесь нет и в помине, поэтому во всех отношениях разумнее сослаться на то, что сын боится громкой музыки, и мы намереваемся наблюдать всё действо с балкона собственной квартиры на третьем этаже.

Да, необходимо немного рассказать о традициях местного обручения. Но перед этим не забыть упомянуть о том, что город и деревня – это разные материки жизни, и что в деревне все традиции чтятся с особым усердием и рвением. А что вы хотите? Вся жизнь в деревне или в небольшом посёлке на виду – о поступке каждого всем всё известно. А посему стыдно, не положено выходить за рамки традиций! И чем восточнее регион проживания семьи, тем уровень стыда стремится увеличиться в геометрической прогрессии.

Все расходы на нишан (обручение) возлагаются на семью невесты. А в добрые старые времена нишан длился обязательных сорок два дня. Браки тогда были дюже крепкие, а разводов не было вообще. И это вполне объяснимо. Ведь прежде чем решиться на столь серьёзный шаг, всё тщательно взвешивалось и просчитывалось. Кроме того, нужно было получить непременное разрешение и одобрение от старших членов семьи. Чаще же сами старшие члены семьи и подбирали жениху – невесту, невесте – жениха. Сама процедура называлась сговор. Правда, во все времена были очень смелые, сбежавшие к жениху невесты, сделавшие свой выбор самостоятельно, о чём я уже писала в рассказе «Покрывало невесты». Но впоследствии далеко не у каждой из них жизнь складывалась благополучно: потерять опеку семьи – серьёзный риск. Нередко было и так, что недостойный поступок девушки, запятнавшей честь семьи, разрешал мужчинам семьи убить несчастную. Таким образом «смывали пятно с чести семьи».

Это сейчас молодежь в городах, да что скрывать, иногда и в сельской местности зачастую «бежит в брак», потому что пора, потому что знакомые и друзья уже устроили свою жизнь, и им тоже обязательно надо успеть. Правда, без согласия родителей всё равно не обходится. А там, эх! Будь, что будет: к примеру, зачем терпеть, если друг другу по вкусу не пришлись, а детей родить не успели. Тем более сорок два дня на глазах у всей деревни не плясали, и в глаза потом смотреть никому не стыдно .

Но вернёмся к мероприятию в нашем дворе. С самого утра на грузовике местной мэрии во двор привозили столы и стулья. Обычные, белые, пластиковые. Расставили их по периметру всего двора. Как только стало темнеть, появились первые гости, которые самостоятельно рассаживались за столы. Начало мероприятия – это когда через украшенную цветами арку, её тоже принесли днём, войдут жених и невеста. Жених – в костюме, невеста – в купленном или взятом в аренду нарядном платье. Потом они подойдут к красочно оформленному столу, где в присутствии старших членов семей обменяются кольцами, скреплёнными красной ленточкой. Ленточку перережут, и сразу начнётся праздник: вынесут торт – обязательно большой, от которого каждому должен достаться кусочек. Про себя всё-таки отмечу: хорошо, что современный нишан длится только один день. Шумное это мероприятие, особенно если на него пригласили певца, да к нему «приложили» колонки, чтобы вся оставшаяся, не охваченная мероприятием деревня, слышала, как собравшимся на празднике весело и радостно. Танцевать на нишане, кстати, надлежит всем и много: чем больше любви и уважения к паре, тем меньше нужно сидеть на стуле!

Горячительных напитков, безусловно, нет, ровно, как и отсутствует закуска. Собственно, зачем тратить время на еду, когда всем полагается танцевать. А вот утолить жажду – пожалуйста: на улице поставили целый холодильник с минералкой. Настоящий холодильник, и розетка имеется, в которую подключили и его и колонки.

Особенно танцы нравятся детишкам. Их на нишане очень много. Совсем маленькие – спят в колясках. Дети постарше – активно выплясывают на своеобразном танцполе. К слову, нам при плотно закрытых окнах и дверях заснуть так и не удалось: пришлось ждать окончания мероприятия. Вот он, избалованный городом нежный организм, ранимый и нетолерантный к шуму.

Покинуть торжество, ровно, как и прийти на него, можно в любой удобный для приглашённого момент, поэтому время нишана не уточняется, а в приглашении, письменном или устном (да, я не ошиблась – устное тоже считается за приглашение), указывается только дата его проведения: вечер такого-то числа.

А что же свадьба, спросите вы? Будет ли она? Обязательно! Когда? Это уж как между собой договорятся семья жениха и семья невесты. Иногда обрученные ждут этого события и год, и два. А размах свадьбы определится щедростью семьи жениха. И опять будут танцы, много подарков: золотые браслеты, колье и золотые монеты, которыми гости украсят невесту. Монетами украшают тоже! На таких монетах есть отверстие, к которому крепится булавка с красной ленточкой. Останется только приколоть булавку к платью невесты. Чтобы и в горе, и в радости молодые жили дружно, а если с деньгами вдруг станет туго – воспользовались золотым фондом свадьбы. А после свадьбы все родственники дружно и нетерпеливо станут ждать наследников.

 

 

Старая чинара

 

Он опять идет нам навстречу, по-старчески шаркая ногами, обутыми в сланцы, в толстенных носках, в неизменно сером тренировочном костюме и в той самой шапочке, которую невозможно не приметить: серо-буро-малинового цвета (теперь я знаю, как он выглядит!) с многочисленными пузырчатыми помпонами по всей поверхности то ли дамского, то ли мужского фасона этого странного головного убора.

Обладатель необычной шапки небольшого роста, с палочкой в крупной натруженной кисти руки, которая крепко держит этот тонкий посох. Вся его фигура слегка наклонена к сомнительной точке опоры.

Рядом бежит его собака, вернее, она не бежит, а так же, как и ее хозяин, под грузом своих лет и увесистого пуза переваливается с одной короткой лапы на другую, смешно ими перебирая. Собака моется только под дождем, впрочем, как и ее хозяин. Густая длинная шерсть на этом коротколапом терьере сбилась в клочья, которые кое-где прочно склеила глина, один глаз закрыт косматой, свалявшейся челкой, второй – недоверчиво выглядывает из-под нее. Определить цвет собаки столь же трудно, как и возраст ее хозяина: шестьдесят, семьдесят, а, может, восемьдесят лет?

Иногда он попадается мне на рынке идущим через ряды торговцев. Он внимательно всматривается в лица торгующих и то тот, то другой из них, нет да и сунет в его котомку помидор, огурец, яблочко или других сезонных фруктов.

Порой он перебрасывается парой фраз с продавцами:

— Как дела?

— Хорошо, как ты, Абдулла?

В ответ он просто кивает головой: «Хорошо-хорошо!»

Стандартные слова приветствия. Но теперь я знаю, что зовут его Абдулла. Абдулла амджа (дядя).

Живет дядя Абдулла на нашей улице, в пространстве меж двух зданий, в старом давно неухоженном саду, где поржавели и покрылись коррозией трактор и маленькая легковушка, когда-то наверняка бывшие на ходу, как и сам их хозяин. В саду стоит умывальник, газовая конфорка с неизменным здесь двойным чайником: в нижнем чайнике кипит вода, а в верхнем – пропаривается заварка. Есть старый холодильник, который давно уже не служит по назначению, а предлагает свои полки в качестве шкафа. Завершает картину его жилища кровать под старой чинарой, такой старой, что когда-то в нее попала молния, отчего объемный ствол дерева стал полым, а верхняя часть чинары полностью обгорела, но само дерево умудрилось выжить. От дождя и ветра это странное жилье предохраняет тент, закрепленный на верхушках деревьев.

Когда становится холодно, а по нашим меркам это пять-десять градусов тепла, Абдулла на ночь перебирается в стоящий рядом и тоже заброшенный магазин, за стеклом которого видна кровать с кучей тряпья на ней.

У дяди Абдуллы есть мотоцикл, на котором он разъезжает по району. Это средство передвижения снабжено крышей и импровизированной кабиной, сооруженной из целлофана, закрепленного на мотоцикле реечками. Поэтому не заметить его на дороге тоже трудно.

Проходя мимо жилища Абдуллы, сын все время просит меня перейти с ним на другую сторону: необычный вид мужчины пугает ребенка. Абдулла же, напротив, заприметив малыша, из глубины сада шаркает своими сланцами навстречу нам.

— Эй, малыш! — кричит он моему сыну, отчего последний пускается в бег мимо сада и его странного обитателя, испуганно округлив глаза, кричит мне:

— Пошли скорее, мама!!!

— Это старый человек, он не сделает нам дурного, — пытаюсь улыбаться я, хотя на самом деле и сама, стыдно признаться, при виде Абдуллы испытываю не самые приятные чувства – смесь жалости и брезгливости, последнее особо удручает меня.

И в этот раз нам удалось проскочить мимо! С облегчением вздыхаем оба.

Иногда, нечасто, к старику приезжают женщины, по виду из деревни: в традиционных шароварах и с покрытой платком головой. Тогда Абдулла ставит под чинару не поймешь откуда взявшийся стол, расставляет стаканы- тюльпанчики (традиционные в Турции стаканы для чаепития), и за столом протекает неторопливая беседа. Похоже, что и стиранные вещи старику привозят они: после их визитов его излюбленный серый спортивный костюм выглядит особенно чистым.

Пес Абдуллы любит по-хозяйски возлежать на мостовой, прямо посреди автомобильного движения, благо не особо напряженного в нашем поселке. На проезжающие мимо машины он не обращает никакого внимания. Шоферы, привыкшие к такому соседу на дороге, старательно объезжают собачку. Пёс лениво поднимает голову и, прищурившись, всматривается в глубину сада: не появится ли Абдулла? Завидев знакомый силуэт, собака медленно поднимает свое тело-булочку, некоторое время покачиваясь на затекших от длительного лежания конечностях, и неровной походкой устремляется навстречу Абдулле. Мы иногда подкармливаем собаку: то куском курицы с нашего стола, то косточкой.

Сегодня сын, заметив собаку в глубине сада, протягивает в ее сторону наше угощение. Та, не торопясь, принюхивается, вытянув свою морду, а потом осторожно выходит к нам.

— Спасибо, сынок, что принес еду для моего дружка! — слышим мы голос хозяина и, не успев ретироваться, здороваемся.

Сын прячется за меня и, несмотря на мои уговоры, никак не хочет выйти из укрытия.

— Держи шоколадку! — протягивает к нам свою ладонь Абдулла. На его ладони – вафельный шоколадный батончик.

Сын ловко выхватывает угощение и тут же возвращается с ним ко мне за спину.

— Абдулла бей, как ваши дела? — вежливо спрашиваю я.

— Хорошо, дочка, ты откуда?

— Из России, — говорю я.

— А-а-а, — многозначительно произносит старик. — Это далеко. У вас там холодно. В своем доме живешь здесь?

— Да, — лепечу я и почему-то краснею: никак не могу привыкнуть, что в маленьком поселке люди быстро начинают задавать неудобные в нашем городском понимании вопросы.

— Дом большой? — не унимается Абдулла.

— Квартира, — поправляю я его.

— Квартира тоже хорошо, — одобряет старик.

 

Вернувшись домой, я начинаю лихорадочно рыться в вещах мужа, чтобы найти пригодную для старика одежду.

И в следующий раз мы берем с собой не только угощение, но и подарок нашим новым знакомым: булочки и старую куртку мужа – для Абдуллы, косточки – для его собаки.

— Проходите-проходите! — завидев нас, выходит старик из глубины сада. — Присаживайтесь, места здесь хватит.

Сын продолжается жаться к моим ногам.

— Сынок, возьми шоколадку и садись, — предлагает сыну хозяин.

Интересно, Абдулла специально покупает шоколад для ребятишек и постоянно носит у себя в кармане? Ведь заглянули мы к нему совершенно случайно, а шоколад тем не менее опять при нем. Спросить у него об этом я не решаюсь.

Пока старик ставил чайник, я вынимаю из сумки булочки и кладу их на стол.

— А вот это лишнее, дочка, — решительно отодвигает от себя угощение Абдулла.

— Почему? — я уже не скрываю своего удивления.

— Нам старикам сладкое и сдобное вредно. Это вам молодым много энергии надо, а для нас сладкое – яд.

Еще одна странность! Занятно! Я вспоминаю всех своих знакомых пожилых турок, уплетающих сладости за обе щеки, и пожимаю плечами.

— Удивил тебя? — смеется старик

— У вас сахар повышен? — предполагаю я.

— А кто ж его знает? Я соль люблю.

Абдулла скрывается в саду. Через минуту появляется с зеленой сливой в руках. С трудом разламывает сливу на две половинки, берет со стола четвертинку лимона и щедро выжимает на половинки сок. А в довершение сверху сыплет соль.

— Пробуй!

Протягивает он мне этот солено-кислый фрукт. 

Не хочу обидеть старика и готовлюсь к вкусу «вырви глаз». Но, о, чудо! Кислая слива в такой странной компании приятно освежает и радует новизной вкуса.

— Спасибо, вкусно!

— Приятного аппетита, дочка!

— Вам тут нескучно одному? — решаюсь я задать неудобный вопрос, который меня всегда мучает при виде старика. Есть и еще более неудобные вопросы, но их я постараюсь оставить при себе.

— Скучно? — удивляется старик. — С людьми и с их бесконечными разговорами гораздо скучнее.

«Интересный старик», — продолжаю недоумевать я.

— А дети у вас есть?

— А как же! У нормального мужчины должны быть дети. У меня и внуки есть.

— Живут далеко, наверное, — осторожно предполагаю я.

— Почему же? В соседней деревне, — отвечает Абдулла.

— А вы к ним не хотите? — ругаю себя за любопытство, но продолжаю задавать вопросы.

— Я там не свободный и совсем не нужный, — не моргнув глазом, отвечает мой собеседник.

— Понятно, простите…

— Да что тебе понятно? — сверлит меня глазами Абдулла.

— Вам здесь лучше, конечно! — пытаюсь загладить собственную неловкость перед Абдуллой и ругаю себя: «И зачем я спрашивала его об этом!»

— Конечно! Я здесь абсолютно свободен и понимаю, что нужен себе! — с готовностью продолжает Абдулла

— Как так?

— А вот так, слушай: проснулся я утром, открыл глаза. Вставать нужно, завтракать. Мне завтрак никто не принесет – поднимаюсь и иду сам. Я сам себе нужен! Продукты закончились. Кто их привезет? Иди, Абдулла, говорю себе, заводи мотор. Собачка хвостом крутит, радуется тому, что проснулся Абдулла. А приеду к детям, невестки вокруг меня бегают, от работы домашней отвлекаются. Когда им за внуками моими и детьми смотреть? А я что, ребенок? Они детям малым нужней.

Сначала я пытаюсь понять, сказанное Абдуллой, «примерить на себя», что ли. Не получается! Поэтому потом просто сижу и слушаю.

— Ты видишь в моем саду старую чинару?

— Вижу, похоже, в нее молния ударила? — уточняю я.

— Ударила. Она не всегда такой была. Много лет она скрывала мой дом в тени своих раскидистых ветвей от нещадно палящего летом солнца, зимой – хранила от ветров, осенью – от дождей. Птицы прятались в ее густой листве, вили свои гнезда, радовали слух своим пением. А теперь она просто живет, несмотря на удар молнии! Видишь, у дерева сбоку, на стволе, побеги проросли, потому что в трухлявом стволе сохранились жилы: бежит по ним вода от корней медленно, не торопясь. И чинара продолжает жить, пускай и не так, как раньше, по-другому, радуясь своими небольшим возможностям: дать зеленый проросток, погреться на солнышке, распахнув навстречу ему свежий лист, умыться от пыли теплым дождем, который и корни напоит, пошуметь листвой, отдавшись власти ветра. И человеку у природы надо учиться, дочка, ценить пролетающие мгновения!

 

 

Как я на школьном собрании была

 

— Что происходит с ценами на продукты, на электричество и бензин? Нельзя же их еженедельно увеличивать!

За первой партой кипят жаркиe страсти – две родительницы с возмущением обсуждают экономическую ситуацию в стране, а остальные десять мамаш о чём-то увлечённо перешёптываются между собой. Все, и я в том числе, ждут появления ещё двадцати человек, чтобы начать то, ради чего были приглашены в школу, – родительское собрание, первое в этом учебном году. Учительница тоже ждёт, стоя перед нами, иногда улыбаясь и беспокойно поглядывая на часы.

— Что ж, начнём, — произносит она, поскольку стрелка часов уже десять минут назад перевалила за назначенное время. — Для наших детей этот учебный год последний в начальной школе, и уже поэтому очень ответственный. Всем нам: учителям, ученикам и родителям – нужно много работать, чтобы дети достойно закончили четвёртый класс и успешно перешли в новую школу.

Дверь с шумом распахивается – опоздавший отец одного из учеников с телефоном в руках и приветственной улыбкой на самодовольном лице, кивнув учительнице, начинает пробираться к парте у окна. У него на пути много свободных парт, но он, по всей видимости, желает занять именно ту, за которой обычно сидит его чадо.

Все мы ждём, когда только что пришедший отключит телефон и удобно устроится. Наконец он садится, с грохотом опустившись на хрупкий стул. Стул жалобно скрипнул, но остался цел. Громкие переговоры вошедшего с кем-то невидимым закончены, и звонок, к всеобщей радости, отключён.

— Год очень сложный, но и интересный одновременно. Буквально с первых уроков я начала говорить с детьми о том, что им пора становиться ответственными за свою учёбу. Поэтому, если вы заметили, я перестала отправлять домашние задания вам на ватсап. Пускай дети сами записывают и…

Учительницу прерывает громкий и одновременно тревожный голос родительницы с первой парты:

— А скажите, как ведут себя дети во время урока?

— Они, как и раньше, трезвонят без умолку, и поэтому мне бы очень хотелось…

Дверь с треском распахнулась – влетела ещё одна опоздавшая мамаша:

— А! Вы уже начали, — радостно констатировала она очевидный факт и плюхнулась на стул рядом со мной. Протяжный скрип стула – дама весомых достоинств с испугом посмотрела вниз. По всей видимости, стул – ветеран школьных баталий – ещё до неё прошёл проверку на прочность, поэтому и на этот раз не развалился.

— Денег ещё не просили? — поняв, что стул устоял, требовательно обратилась она к моему профилю, тщетно силившемуся уловить, что в этом многозвучии говорит учительница.

— Нет. Призывали ответственно относится к учёбе, — всё также всматриваясь в учительницу, шёпотом отвечаю я.

— И мне бы хотелось… — слышу я вновь голос учительницы.

Но в этот момент все разом оборачиваются к двери: на этот раз кто-то стучится. И учительница обрывает объяснение на полуфразе. Все с выжидательным любопытством поглядывают на дверь: кто же так скромно ожидает приглашения войти.

Стук повторился, а потом дверь потихоньку отворилась. На пороге – мужчина средних лет, в футболке и джинсах, в руках – спортивный рюкзак. Немного суетливое лицо. А меня сразу привлекли глаза вошедшего. Не то чтобы я его где-то видела… Хотя, конечно, видела, но, как бы это сказать, видела, но не в жизни, а на экране телевизора. Глаза у вошедшего точно такие, как у Олега Меньшикова, нет, не в «Покровских воротах», а в «Утомленные солнцем». Да и не только глаза – сухощавое лицо и даже некая артистичность…

— Проходите, проходите! — радуется вошедшему учительница. — Знакомьтесь! Преподаватель урока религии – Махмут бей. Махмут бей очень хотел познакомиться с родителями своих учеников.

— Здравствуйте! С этого года мы начинаем изучать религию в начальной школе. И благодаря этому у нас появится возможность лучше подготовить детей к следующей ступени – средней школе. А там довольно сложная программа и более высокие требования к изучению материала.

— А нужно ли приносить на ваш урок Коран?

Интересуется сидящая впереди меня дама в красивом розовом хиджабе на голове, контрастирующим с джинсами скинни.

— Нет, конечно, не нужно. Он тяжёлый, и дети могут его уронить, потрепать, в конце концов. Достаточно, если священная книга мусульман будет в каждом доме.

— Все дети очень полюбили Махмут бея. А на своё первое занятие в нашем классе он пришёл с конфетами. И раздал их детям! — с улыбкой произносит учительница.

— Ну, вы же понимаете, что в школе уже давно остались работать лишь энтузиасты, по-настоящему любящие своё дело.

На этой фразе «Меньшиков» из «Утомлённые солнцем» превратился в Костика из «Покровских ворот». И тотчас заспешил, уже на ходу прощаясь с нами.

— Прошу вас, не забывайте, пожалуйста, о том, что мои ученики – это ещё и ваши дети, и вы должны думать об их будущем гораздо больше, нежели я. А то порой у меня возникает ощущение, что я переживаю об их успехах гораздо больше… Развивайте в детях чувство ответственности, — учительница смотрит прямо на меня и я согласно киваю головой: правильно-правильно.

— Вы хорошо знаете, что я не задаю много на дом. Но, к сожалению, основная масса учеников – сейчас я не называю имён и фамилий – и этого не делает…

В этот момент в стремительно распахнувшуюся дверь быстро проникла ещё парочка родителей.

— А когда я спрашиваю детей, почему же они не сделали уроки, то в ответ часто слышу: я забыл о домашнем задании, потому что был в гостях/уезжал с родителями на пикник/ или просто забыл – забыл и всё! 

Похоже, в дверь вошли молодожёны: они не переставая воркуют и держатся за руки. Так и сели, не разнимая рук, где-то в последние ряды.

— Поэтому мы вынуждены на уроке все вместе снова делать домашнее задание.

Учительница опять смотрит на меня. И мне становится как-то неловко: неужели это мой сын – злостный нарушитель? В совершенно спокойный внутренний пейзаж врывается лёгкий ветерок сомнений. Не может быть! Я добросовестно проверяю домашку у сына. Значит, дело в чём-то другом. На всякий случай смотрю по сторонам и замечаю некую отрешённость, образовавшуюся на лицах присутствующих. О, похоже, что я – единственный благодарный зритель в четвёртом ряду.

— На каждом уроке мы теряем время и вместо того, чтобы слушать новый материал, просто топчемся на месте. Подтягиваем тех, кто систематически не выполняет домашнее задание.

Крупная рябь стремительно замутила чистую и спокойную поверхность моей уверенности в завтрашнем дне. «И как же такими темпами мы доберёмся до финиша? Да доползём ли мы вообще туда?!»

— Некоторые дети, фамилии я, разумеется, не буду называть, но, поверьте, что их очень много – так и не научились правильно строить предложения. Это ещё полбеды: они начинают писать предложение с маленькой буквы…

«Нет, не доползём!» — лёгкие волны сомнений превратились в девятый вал, такой, как на картине Айвазовского. И у меня уже все признаки морской болезни, возникшей от открывающихся, вернее, стремительно закрывающихся перспектив. 

— А впереди – экзамены и средняя школа. Здесь учительница сделала паузу. А потом, улыбнувшись своим мыслям, продолжила:

— К тому же я беременна.

Огромная волна хлестнула мне прямо в открытый рот – задыхаюсь, тону, спасите! У меня уже даже не морская болезнь, а целое кораблекрушение! Так вот оно что: ползти к финишу нам предстоит без учительницы – у неё совсем другой маршрут.

И пока ошеломлённый радостной новостью и сразу как-то сразу встрепенувшийся родительский коллектив поздравляет её с этим чудесным событием, я придирчиво, но довольно скромно и насколько это возможно незаметно, рассматриваю стройность педагога, пытаясь подсчитать, как долго нам всё-таки ползти всем вместе.

— Если всё сложится благополучно, мы расстанемся через пять месяцев, — словно прочитав мои мысли, сообщает она со счастливой улыбкой будущей матери, совершенно преобразившей её лицо.

С собрания я пришла домой в некотором замешательстве. Нет, в школу я обязательно пойду и буду учить детей рисованию, как в былые, допандемийные времена. Мне совсем это не сложно! Соберу краски, альбомы, конфет захвачу… Но чувствую, что нужно совершить ещё какой-то подвиг, что-то такое нужно сделать, чтобы мы не поползли, а просто понеслись бы к финишу. Нам всем нужно чудо! Только вот как его сотворить? Сын, видя мою озабоченность и озадаченность, будничным голосом произносит: «Когда придёшь помогать, обязательно возьми с собой командирский ремень… для крепкой дисциплины».