Выпуск №19

Автор: Дмитрий Драгилёв

Так может быть, звякнет запонка…
Сельвинский «Евгений Ней. Шелковая луна»

На Урале – Бугуруслан, Бузулук, по дороге к черкесам, на Украине – Кагарлык, по дороге в Черкассы. На фонтанке чижик, у дороги чибис, дядька в огороде. Ехал на мопеде чибис пучеглазый, ехал пьяный чибис в слободу, на него напали разные заразы, оттого он сам попал в беду. Знаменитый размер. Шестистопный хорей. Знатный. Мимо кукарекумной, рахат-лукумной, лакомой, кума-манычской. Доехал до земель тевтонских. «Заходите в гости» – нажужжали чибису в ухо чуткие немецкие женщины-предпринимательницы, активно аплодировавшие его напевам. Чибис думал, что жители Абендланда просты и радушны. Особенно дамы. Сказали «заходите», значит можно зайти. Без предупреждения, по-свойски. Просто-напросто позвонив в дверь. «Ах вы учитесь в городе Ипсилон? А мы там живем, милости просим, если будете пробегать мимо», – прошелестели женщины. Ошеломили. «Послушайте, а отчего бы вам не отправиться куда-нибудь… в вашу Гиперборею», – наверняка подумали они, когда чибис постучал в калитку. «От-вооо-ри». Стыдно до сих пор. Хотя не ворюга. И ни к кому не приставал в кельнскую новогоднюю ночь у готического собора.

Однажды поймал себя. Не в линзе или в сачке. А, разумееся, на мысли. Мысль поймал. Она пришла, как обычно, весьма неожиданно. Негаданно-незванно. Нечаянно. Впрочем, пришла – слово ошибочное. Мысль, само собой, летела. Но иногда штуки эти, шутки ради, ловятся быстро, без осечек, не ускользают. Мысль о том, что прав был Карл, не основоположник. И не тот, что с Кларой будто бы бурно соревновался в изобретении каламбуров, в грабительской аллитерации. А Карл, который Илья. Поэт Илья Львович Сельвинский в поисках новой евфонии. Он же – Карл Львович. Витийством резким знаменитый. Осторожный время от времени. Я бы сказал, осторожничающий. «Вспомни русско-чукотские войны, окончившиеся победой чукчей». Сбирались члены. Евгений Онегин, Евгений Ней и прочие. В конечном счете прав был Пушкин. Однако повторюсь. И Карл был прав. Не Маркс, и не его дочь, вышедшая замуж за Лафарга, а модельер. Который Лагерфельд. Когда говорил, что иметь секс с теми, кого любишь, банализирует любовь. Я бы сказал багателизирует. Превращает в багатель из богатства.

Может быть, именно этим постулатом руководствовались те шутники, что, как и чибис, прибыли издалека, но только из южных земель и не стучались в калитку, а подкатывали к дамам на кельнской ночной привокзальной площади? Кстати, кстати. Как обстоит с возлюбленными у чибиса? «Мы не сиамские близнецы, – пишет самая далекая. – Полтора года не общались и ничего, живы. Работаем. По улицам ходим. Я уже забыла, чем отличается вафельный набор из Penny от такого же, но из Norma. Дело тут не только в несколько разной формовке и названиях супермаркетов. Нормированный пахнет не дерьмом, но горелым. Точнее, имеет соответствующий вкус. А у меня нет вкуса к таким вещам».

Конечно, давно известно, что любовь – не галушка, и, тем более, не печенье из соседнего магазина. И вообще близнецам проще. А еще сиамцам, персам, туркам, арабам, афганцам, албанцам, боснийцам. С русскими все не так. Мария Бизольд, автор немецкой монографии о Сергее Прокофьеве, назвала первую волну русской эмиграции белорусской. Хотя всего лишь «белоэмиграцию» имела в виду… Кстати Weissrussland больше не Вайсрусланд для немецких СМИ. Тем более, что звучит почти как Вирусланд. Это чибису новостные ленты сообщают. Только хочет чибис написать сообщение кому-то, как его мобильный начинает искать сеть, предлагает войти в свободный невод, делает перевод, даже если не требуется, перестраивая экран, подсовывает всяческие хештеги. На дисплее появляется черный фуболист, промышлявший уличным разбоем, отнимавший кошельки у женщин, который сел в тюрягу, но, выйдя, благополучно вернулся в немецкий футбол. Сначала во вторую лигу, потом в первую. Теперь он уже снова на телевидении, вальяжничает в популярном ток-шоу. А за ним Гунтберт Варнс, новый интендант театра, который похож на базарного гастронома из столичного района, околотка, сильно засвеченного тюрьмами и большим процентом турецкого населения.

Приехав в Германию, чибис жил в деревнях с какими-то тюркскими названиями. Одно из них напоминало великих моголов и силача-бамбулу, другое – Караганду и Теберду, третье – Анкару. Немцы сами не понимали, откуда такое. Корень слова в хештеге села, доставшегося чибису, происходил явно от пепла. Как говорил Козьма Прутков, зри в корень. Стучит пепел в наши сердца. Или, как поется в одной из лучших джазовых песен, «скажи мне, дорогая, осталась ли искра, или только одинокий пепел от пламени, который мы знали когда-то?».

Но чибис думал не об этом. «Почему в Берлине русской речью заполнена именно Вильмерсдорфер штрассе, – размышлял он, – в особо крупных размерах? Почему русские так банально, так легкомысленно, непредусмотрительно, расточительно выбирают данную пешеходку в западной части города, вместо того, чтобы воспользоваться похожей на Ленинский проспект аллеей Карла Маркса в части восточной? Послоняться там. Ах, магазинов мало? Ну да, конечно. Но и на Вильмерсдорфер они в основном промтоварно-продуктовые. Никаких кутюрье, никаких Лагерфельдов, никаких особенных бутиков. Наверное, поэтому отцы и матери города решили открыть пешеходку другую – аккурат у Русского дома на Фридрихштрассе. Есть там такой. Деревья в кадках на проезжую часть выкатили. А потом и ларьки поставили. Киоски. Авось гиперборейцы клюнут». 

 «Все свéжее», – прошептала продавщица в ларьке, заметив шарящий, но твердый взгляд чибиса. Ларек стоял рядом с пикетом друзей Греты Тунберг. «Все дурнее», – подумал бы фокс Микки. Подтрунивая, разумеется, над чибисом, подразумевая его, а не продавщицу. «Все свежéе, все оригинальнее, – прикинул чибис, – какой к лешему пепел!» Лёгкие летние плечи, светлые, как дебютные маски на карантине, самые первые – марлевые, бумажные. Плечи, определяющие полёт. Женщин и мыслей.

У продавщицы были вполне персидские глаза. На карантине – чадра выигрывает. Никаб. Хуже, если чачван, тогда глаз не видно. Чибис вспомнил про «Персидские мотивы» Есенина. Про русских авторов, живущих в Берлине и носящих персидские имена или пишущих рубайат. Есенина в Персию не пустили. Чибис там тоже не бывал. Но был в Гамбурге, видел на бывших пакгаузах офисные вывески многочисленных фирм – поставляющих тевтонцам ковры. А еще ковер, выложенный цветным щебнем на мосту, что ведет к новой филармонии. Даже с иранской поэтессой познакомился. И так захотелось запеть по-персидски. Но вместо персов или вместе с персами из глубин утлого птичьего сознания выплыли и греки, и шумеры, и пакистанцы (Пакистан – это «земля чистых» именно в переводе с персидского), а еще приветы Али-Бабе, неразделенной любви, непониманию друг друга из-за того, что говорим на разных языках, забытый поэт Евгений Ней, и челны, и княжна…  Кто не знает песню «Стенька Разин», она же – «Из-за острова»! Вечная тема. У чибиса – острова разные, например, греческий Закинф, он же Занте (помните, комнаты Занте у Паустовского?), где в годы Второй мировой был мэр, спасавший евреев. Мотив острова – остров невезения, а эмигрантский быт – тоже остров.  

Как звали великого персидского царя, о котором сообщали древние греки? Кир? Кирнем не глядя…