Выпуск №5
Вопросы задавала Анна Голубкова
— Здравствуйте, Дана. Давно уже хочется задать Вам несколько вопросов. И после трех замечательных диалогов* это желание ничуть не уменьшилось, даже наоборот. Напомню, что вся серия интервью посвящена женщинам, которые, кроме собственно творческой, занимаются еще и литературно-организационной деятельностью. А с некоторых пор в этой области по масштабу деяний переплюнуть Вас довольно-таки сложно. И как мне кажется, сделать это дальше будет еще сложнее. И потому расскажите, пожалуйста, с чего все началось. Что стало отправной точкой, тем толчком, от которого возникло все это бурное и стремительное движение? В упомянутых выше интервью Вы говорите, что все началось с передачи Вам Борисом Кутенковым поэтического фестиваля. Но на самом деле стремление что-то устраивать и организовывать, наверное, проявилось еще в школе? Не случайно же Вы стали профессионально заниматься ивент-менеджментом?
Д.К.: Здравствуйте. Я, что называется, человек застольный и всегда считала, что если «пьянку нельзя отменить, то ее надо возглавить» – отсюда стремление замыкать на себе организации чего-либо. В школе 107 города Челябинска, которую я считаю основой своего жизненного позвоночника и которую люблю как живого человека, у нас была организация РВО (разновозрастные отряды) – и я там всегда была в звании командира отряда, то есть одного из тех ребят, которые организуют жизнь школы наравне с администрацией. Наверное, истоки моей деятельности следует искать именно в тех временах.
Ну а ивент-менеджером я стала в 2008 году – надо же был где-то работать. Пошла в эту область просто так, потому что была вакансия. Я тогда и не подозревала, какие это галеры – организация широкомасштабного мероприятия для крупной компании за большие деньги. А теперь у меня уже шесть лет своя собственная ивент-компания. Назвала ее в честь императора Петра Второго – «Романов».
— Ваше детство пришлось на 1990-е. Расскажите, на что это время было похоже в Челябинске. Что Вы цените в своем детстве и в себе ребенке? Какие качества из того времени в Вас сохранились, а какие оказались безнадежно утраченными?
Д.К.: Челябинск – удивительный город, он до сих пор как будто застыл в конце девяностых. Я очень боюсь, что он изменится. Это эгоистично, но мне вообще – как и всем детям – свойственна позиция: «Этого мира не станет, только если я закрою глаза». Я уехала много лет назад, но мне кажется, что город не имеет права меняться без меня. Пусть сохраняется, как бабочка в янтаре, чтобы я снова ходила по его удивительным улицам, ощущая себя еще той, юной, неуехавшей…
Больше всего на свете я боюсь уходящего времени. Ни одиночества, ни забвения, ни даже смерти не боюсь я настолько. Я прихожу в ужас, когда слышу, что у кого-то моих бывших одноклассников родился ребенок. Меня трясет, если кто-то из моих бывших однокурсников говорит: «Да нет, ну что ты, я давно не пью и не гуляю по ночам. Я работаю сейчас в приличном журнале, собираюсь жениться в следующем месяце…» На старых знакомых, которые, закатив глаза в небо, вспоминают общее прошлое: «О, это же было так давно – еще в 99-м…», я ору: «Ну как же – давно? Это вот недавно было! Ты уж скажешь – «давно»!
…Много лет моих друзей забавлял тот факт, что я застыла в своих шестнадцати годах, а теперь их это уже раздражает. Они все давно остепенились и искренне меня не понимают, когда я с восторгом рассказываю, как на днях весело перелезала через забор / радостно убегала от милиции / громко читала стихи на эскалаторе. Я глубоко фанатею от песен группы «Високосный год» именно потому, что они об этом обо всем и поют:
…у них у каждой теперь семья,
у них по воскресеньям – их безотказные друзья
и покупные приключения,
завалиться к ним домой – вот была бы подлость:
я – ваш двадцать первый встречный, я под откос набираю скорость…
Мои настоящие, проверенные друзья как будто отделены от меня стеной из детей, семейных ценностей, обязательств и стабильных работ. Наша дружба за много лет прошла испытания огнем, водой, медными трубами, но проверку на стрекозу и муравьев не выдержала. Всё чаще и чаще слышу я от самых близких фразу: «Тебе этого не понять, ты не рожала!» Или: «У меня ужин с родителями жены, а ты мне такое предлагаешь!» Или: «Ну, милая, нашла, что вспоминать – это ведь было в детстве, я тогда каких только глупостей не делала!» И даже: «Ты всё равно не поймешь, пойди лучше по Москве погуляй!» Не думайте, что я действительно не понимаю, что выгляжу дурой. Еще как понимаю. Но иначе – не умею. Иначе – я просто могу свихнуться. Я с огромным трудом, но могу смириться с тем, что когда-нибудь меня не станет вообще, но ни за что не приму тот факт, что однажды физически не смогу бегать, бухать, флиртовать, носить рваные джинсы и петь в переходах.
Вот поэтому у меня уже почти нет друзей. У меня есть отличные приятели, хорошие знакомые, чудесные коллеги и огромное количество собутыльников. Потому что их восхищает мой имидж девочки-праздника. Потому что мои лучшие собутыльники в основном такие же, как я сама – они тоже готовы пить всю ночь напролет, петь весь день напролет и во фразу «Я буду мамой» добавлять вечную оговорку «когда-нибудь». Вот только на роль Питера Пэна я, увы, не тяну, поскольку этот беспечный летающий мальчик действительно не взрослел, а я всё равно неумолимо старюсь. Зато мне вполне подходит образ его главного врага – Капитана Крюка. Если помните, однажды некая крокодилица откусила Капитану руку вместе с зажатым в ней будильником и с тех пор продолжала охоту на него, громко тикая этим будильником в желудке. Как только Крюк слышал в кустах «тик-так», он приходил в панический ужас, и его можно было брать голыми руками. Я очень хорошо понимаю Крюка, ребята. Вряд ли он – закаленный в боях грозный Капитан Семи морей – боялся какой-то острозубой рептилии. Поверьте, я-то точно знаю, что его приводил в ужас именно преследующий, неизбежно идущий за ним звук тикающих часов. Капитан Джеймс Крюк боялся уходящего времени. Думаю, что и Питера Пэна он ненавидел по той же причине – ведь тот оставался вечным подростком…
Мне тридцать три, я вешу восемьдесят семь килограммов, у меня появились чудовищные мимические морщины, и я понимаю, что такая тетка, лихо перепрыгивающая через ступеньки в переходе, выглядит просто пугающе – как старики из сказки о потерянном времени, которые на самом деле были детьми. Иногда мне становится страшно и пусто – друзья отворачиваются от меня один за другим, знакомые остепеняются один за одним, и закрадывается в сердце ледяной ужас: а вдруг когда-нибудь я останусь совсем одна на своем вечном празднике?
— Когда Вы начали писать стихи? Как отнеслись к этому окружающие? Что Вам дало это раннее погружение в поэтическую среду? Каких поэтов Вы читали и любили в то время и как менялись Ваши вкусы? Как-то довелось увидеть видеоролик с Вами 12-летней читающей свои стихи. Какие чувства Вы испытываете сейчас, глядя на это видео?
Д.К.: Стихи я начала писать в четыре года, и семья относилась к этому просто как к еще одному проявлению моей неординарности – а ребенком я была крайне неординарным. В пять лет выходила замуж одновременно за Портоса, Арамиса и Филиппа Киркорова, а в шесть лет изучала основы белой магии по старинным книгам и писала мистические романы. Когда мне исполнилось восемь, Господь, очевидно, сжалился над моими родителями и послал мне Константина Сергеевича Рубинского – восемнадцатилетнего челябинского поэта, который стал заниматься со мной моими стихами. Благодаря ему я полюбила на всю жизнь стихи Дмитрия Быкова и прозу Осипа Мандельштама.
Константин Рубинский был и остается главным моим поэтическим Учителем и Другом. Забегая вперед, скажу, что сейчас он известный автор самых нашумевших российских мюзиклов и востребованный поэт. А тогда, в конце девяностых, наш с ним дуэт быстро привлек внимание уральского культурного круга – про нас снимали передачи, где я читала свои стихи. Видимо, одну из них Вы и видели. Сейчас, в очередной раз просматривая фильм «Дана и Константин Сергеевич», я мысленно глажу по голове этих двух детей в кадре – потому что они там весело ржут и еще не знают, что за следующие двадцать пять лет мир покажет им, кого кушает на завтрак.
Я счастлива, что меня миновала судьба Ники Турбиной, с которой меня многие сравнивали. Но именно потому, что рядом со мной находились люди, которые меня любили, а не хотели сделать из меня звезду и считали мои особенности не Даром свыше, а данностью – именно поэтому мой путь не закончился тупиком. Нике же я сочувствую до боли, ощущаю ее жизнь подкожно и веду сайт в память о ней – www.nikusha.ru. Таким образом, плохо это или хорошо, но стихи за все эти годы стали частью моей физиологии, я не могу не писать – для меня это уже просто одна из функций организма.
А если говорить о литературных вкусах – любимым поэтом является уже восемь лет Юлий Гуголев. Раньше я тихо и преданно фанатела от него на расстоянии, но теперь уже почти три года мы общаемся, и я очень-очень счастлива от того, что могу чему-то научиться от этого удивительного человека еще больше.
А еще был период в 2013 год, когда я окончательно ушла с головой в бизнес и поняла, что никому не нужны мои стихи. Но Господь почти насильно привел меня как-то вечером на семинар Сергея Сергеевича Арутюнова, который за час сумел спасти меня как поэта. Помню, сказала ему робко: «Я ведь алкоголичка…», – а он закричал на меня: «Не смейте так о себе, слышите? Я прочел ваши стихи от буквы до буквы – там нет алкоголя, там Свет!» – и бросил мою подборку на парту. Листы были полностью испещрены чернильными буковками – Сергей Сергеевич действительно изучил каждое слово в моих стихах. Долгое время я близко общалась с поэтом Андреем Чемодановым, который сперва считал меня плохим поэтом, а теперь гордится мной: «Зай-зай! Я читаю тебя и плачу! Иногда ты пишешь даже лучше Чемоданова!»
Я счастлива, что мне выпала честь работать и общаться с удивительным писателем и невероятным человеком Светланой Богдановой, которая ушла с литературного поля на пике популярности и вернулась через шестнадцать лет. Она – писатель-легенда, и я учусь у нее нечеловеческой работоспособности. Не устану благодарить за то, что свой эпохальный роман-антитезу «Сон Иокасты» она издала именно в моем издательстве. Я нежно и страстно люблю стихи Александра Самойлова, Олега Бабинова, Ильи Плохих, Марии Ватутиной и Анны Павловской – причем последнюю люблю и почти полностью знаю наизусть уже семнадцать лет. В общем, грех жаловаться на судьбу – она подарила мне шанс любить самых талантливых людей в мире.
— Насколько понимаю, после школы Вы стали учиться на филологическом факультете Челябинского университета, но проучившись два курса, бросили все, уехали в Москву и поступили в Литературный институт. Что было главной точкой притяжения – Москва как город и, не побоюсь этого слова, культурный центр или же все-таки Литинститут как творческий вуз? Что Вам хотелось получить от учебы? Какие были ожидания и какой оказалась реальность? Что дала Вам учеба? Нужно ли, на Ваш взгляд, настоящему поэту какое-то специальное образование? И раз уж сюда влезло слово «настоящий», то что для Вас «настоящая поэзия»? Сколько такой поэзии Вы нашли в Литинституте?
Д.К.: Я много раз, будучи тем самым «одаренным ребенком», бывала в Москве – меня возили на концерты в фонд Международной программы «Новые имена», который действительно вместо громких слов всегда помогал талантливым ребятам выжить в этом мире. Но Москва не трогала меня, не оживала во мне. И вот, когда мне было шестнадцать, я поехала на очередной такой концерт и встретила самого невероятного мальчика в мире, Вадима Морозова. Морозов жил в Ясенево, учился в десятом классе и был талантлив настолько, что его хотелось либо бить, либо поцеловать. Это была любовь с первого взгляда, и, когда мы расставались, было так адски больно, как будто что-то целое мучительно резали пополам. Он показал мне совсем другую Москву – ее темные дворы, нежные набережные, странные места и места памяти: «А вот в этой рюмочной Есенин пил», «а вот с этой горы улетал Воланд»… Я влюбилась в Москву еще и потому, что она была частью любимого человека. Но я жила в Челябинске и никак не могла найти предлог, чтобы сбежать в Москву. На выпускных и вступительных экзаменах я не о деле думала, а том, как бы сбежать в Москву и целоваться. Не уставала на лекциях в пединституте водить пальцем по карте метро и шептать как заклинания: «Арбат…Свиблово… Маросейка…» Какой там Литинститут, о чем Вы! Это просто был предлог, чтобы оправдать свой побег перед бабушкой! В Лите я проучилась два курса, он не сделал для меня ничего плохого, но и хорошего в глобальном смысле – не сделал. Остался девушкой, уехавшей в трамвае. Вспоминаю его в числе прочих тэгов, образующих ностальгию по ушедшей юности.
— Было ли тяжело выживать в Москве после ухода из Литинститута и соответственно потери общежития? По моему опыту, Москва – город равнодушный. Можно добиться успеха, можно навсегда затеряться в кривых переулках – город поглотит абсолютно все эмоции с одинаковым равнодушным удовольствием. А Ваши ощущения от этого периода неприкаянности какие?
Д.К.: А я не жила в общежитии, за мной там числилась комната, куда я приезжала выпивать. Я к тому времени уже развелась с Морозовым и вышла замуж за рок-музыканта Ярослава Курского, которого любила до одури, и мы снимали квартиру в Пушкино. Кстати, взяла его фамилию, как Вы понимаете. Так-то я до девятнадцати лет была Галиева. Потом мы тоже разошлись, и я встретила странного парня Валика, который когда-то у нас на семинаре в Литинституте считался самым талантливым поэтом, влюбилась в него по переписке (смс) и стала жить с ним. Жили тяжело, но счастливо – работали на каких-то заводах по ночам, курьерствовали, ходили по рельсам вместо поездки на электричках – часто не было денег на билет. Ели раз в три дня, жили на каких-то заброшенных дачах… Потом поженились, в браке этом я состою уже почти четырнадцать лет. К сожалению, муж не очень здоров в душевном плане, да и разлюбил меня давно, поэтому брак уже много лет носит чисто фактический характер, но мы остались близкими людьми, одновременно благодарными друг другу за многое и за столь же многое друг друга ненавидящими. Я счастлива, что Москва именно и поглотила меня, затеряла в своих кривых бесконечных переулках. Я предана этим холодным камням города больше, чем людям. Как бы плохо и страшно мне не было, я вытираю слезы и твердо говорю себе: «Галиева, смотри – Москва! Чего же тебе еще надо?» – и становится в сотню раз легче.
— К моменту начала работы над фестивалем MyFest, который совсем не похож на то, что делал в свое время Борис Кутенков, Вы уже были опытным ивент-менеджером. Помог ли этот опыт при организации фестиваля и других Ваших проектов? Насколько возможно перенести методы работы из этой скорее развлекательной сферы в область литературного творчества, далеко не всегда пригодного для развлечения?
Д.К.: Так ведь я вообще за то, чтобы методы работы переносить на творческую деятельность – могут получиться самые неожиданные результаты, как показывает практика. Вот, к слову сказать, я сейчас занимаюсь новым проектом – мы с медийным поэтом и мольфаром Андреем Явным решили создать литературный тандем, в продвижении которого используем наши основные виды деятельности: ивент с одной стороны и мистику с другой. Следите за новостями, скоро наш тандем будет греметь изо всех утюгов. Рабочее название «Парламентеры от болота».
— Фестивалю в этом году, если я правильно понимаю, исполнилось 5 лет. Можно уже подводить итоги и строить планы на будущее. Что для Вас является самым важным в этом проекте? Что Вы хотели бы в него привнести и от чего отказаться? Ждут ли какие-то сюрпризы литературную публику на фестивале MyFest в этом году?
Д.К.: В этом год будет гораздо больше зрителей непоэтического круга – и это действительно прорыв, это выход к читателю, пусть еще и не совсем окончательный. Самым важным в этом проекте было и остается то, что я воздвигаю его на своей крови и своей любви. У Бориса Виана в «Пене дней» был такой образ – надо лечь на землю и согреть ее своим собственным теплом, чтобы что-то начало расти. Я уже пять лет ложусь на землю и отдаю ей свое собственное тепло. Это не просто. Но я не жалею об этом.
— Вы говорите в интервью и пишете в своем блоге, что главная движущая сила Вашей деятельности – это любовь и желание помочь. И эта позиция на самом деле считается очень женской. Но в то же время объем Вашей активности, ее основательность и многосторонность отнюдь не совпадают с традиционными представлениями о пассивности женской культурной роли. Нет ли в этом какого-то противоречия?
Д.К.: Ну сейчас ведь вообще в культуре женщины всё чаще встают у руля, чему я несказанно радуюсь. То есть женская культурная роль уже лет пять как перестала быть пассивной – по крайней мере, в области литературы. А любовь и желание спасти для меня являются внегендерными понятиями.
— С прошлого года на полную мощность заработало Ваше замечательное издательство «Стеклограф», о котором Вы уже не один раз подробно рассказали в интервью. Поэтому спрошу про другое: с кем легче работать – с уже состоявшимися или с начинающими авторами? Не разочаровались ли Вы в своем первоначальном стремлении помочь реализоваться поэтам, в силу разных причин не могущим издать книгу? И не кажется ли Вам, что некоторые авторы пытаются использовать ссору с издателем в качестве средства самопиара? Или же в этом можно видеть неосознанный истерический жест?
Д.К.: «Стеклограф» – моя любовь и боль. Конечно, проще и спокойнее работать с состоявшимися авторами. Они не считают себя центром Земли и с уважением относятся к своим издателям, они максимально корректные и говорящие по существу. Алина Витухновская, Сергей Арутюнов, Феликс Чечик, Сергей Круглов, Мария Ватутина, Светлана Богданова, Игорь Силантьев… Спасибо им и низкий поклон за то, что оказали мне честь поработать с ними.
С теми, кто не столь известен и гораздо менее талантлив, работать гораздо тяжелее. Есть те, кто просто считают, что я обязана им отдать почку за то, что издаю их. А есть те, кто поступает со мной так ужасно, как в том мультике, который считается одним из самых страшных. Тот, где крот ведет интересную беседу о разных взглядах на мир с цыпленком, сидящим в яйце. Они оба не видят этот мир, но каждый – по-своему. Их беседа наполнена смыслом и дружелюбна, но в финале истории крот… съедает яйцо с живым цыпленком внутри и сетует: «Жаль. Хороший был собеседник». Так поступили со мной три моих автора. Переживала тяжело и не могу отпустить эти ситуации до сих пор.
Я нарочно вспомнила настолько болезненный и страшный пример, чтобы прочитавшие почувствовали – вот так больно это бывает, вот так несправедливо порой это заканчивается. Самопиара в этом нет ни с моей стороны, ни со стороны людей, которые так со мной поступили. Им кажется, что у них своя правда. Хотя всему литературному сообществу со стороны видно, кто здесь прав. Ну и из Космоса, я надеюсь, тоже всё видно.
— И напоследок вопрос личного характера: Вы упоминали в своем блоге, что у Вас отдельная библиотека. Для Вас это вопрос принципиальный? Как Вы относитесь к библиотеке Данилы Давыдова?
Д.К.: Моя библиотека меньше, чем библиотека Данилы Михайловича. Я счастлива, что нездоровая любовь к книгам – тоже одна из наших с ним точек соприкосновений. Знаете, у парочек бывают свои стандартные романтические фишки:
– Милая, – говорит юноша своей возлюбленной, – давай в честь нашей годовщины пойдем завтра в ресторан «Турандот», а после пройдемся по бутикам на Тверской – выберешь себе подарок…
– О дааааа…, – мечтательно шепчет возлюбленная, и в глазах ее, тронутых поволокой, счастье и восторг.
У нас слегка по-другому:
– Деточка, – говорит Данила Давыдов мне, – я так хочу, чтобы тебе было хорошо. Давай завтра возьмем каждый по два рюкзака, пройдем по библиотекам в центре и наберем книжек на кросс-букингах.
– О дааааа…, – в экстазе шепчу я, и в глазах моих, тронутых поволокой, счастье и восторг.
На самом деле любовь к книгам у меня – от родителей, и особенно от мамы. Она двадцать лет проработала библиотекарем и была счастлива среди книг. У нас в Челябинске весь дом всегда был в книжных шкафах.
За пятнадцать лет жизни в Москве я множество книг перевезла оттуда на своем горбу. Семьдесят процентов книжных полок у меня занимают детские книжки. Потому что нет ничего удивительнее детских книг, которые помогают нам понять этот мир, когда мы малы, и становятся убежищем от этого мира, когда мы взрослеем.
——————————————
* См.:
http://сибирскиеогни.рф/content/dana-kurskaya-starayus-mnogoe-uspet?fbclid=IwAR1fDU7tGRHZl9fLZTGodtiNyVlm-OqzozbznWJJVSZTsoVDCAmSvgg4CJA