Выпуск №6

Автор: Елена Георгиевская

«Лесбийский дневник» Лолиты Агамаловой, частями опубликованный на «Снобе» и «Полутонах», был хорошо принят в литературном сообществе, точнее, в том его кластере, где основополагающими критериями считаются язык и стиль. Мужчины-авторы, игнорируя демонстративную мизандрию молодой писательницы, охотно рецензируют и читают её тексты, а в харьковском издательстве «Контекст», один из основателей которого — мужчина, скоро должна выйти дебютная книга Агамаловой. Поневоле задумываешься, почему события развиваются именно так: ведь агамаловскую прозу отличает непривычный для русской литературы мотив ненависти к матерям и мужчинам. Если женоненавистничество считалось нормой ещё во времена «Крейцеровой сонаты», то мужененавистничество жёстко пресекается даже сейчас: заподозренная в искренней, а не надуманно-игрушечной мизандрии писательница становится персоной нон грата.

Брезгливый читатель отшатнётся от «Лесбийского дневника», едва открыв его: эта книга, наследующая подчёркнуто вызывающему, натуралистическому «Лесбийскому телу» Моник Виттиг — лесбийской иконы нескольких поколений, — проверяет его на прочность. Кровь и другие телесные выделения тут соседствуют с обрывками квазинаучных рассуждений об искусстве и философии. У человека, знакомого с историей философии лучше среднестатистической третьекурсницы, это патетическое наукообразие может вызвать улыбку, и, тем не менее, сбивчивый, претенциозный и раздражающе наивный текст Лолиты очень талантлив. Но это ни в коем случае не «саботаж языка», заявленный самой автрисой, а саботаж логики.

Героини многих ключевых феминистских текстов («Золотой дневник» Дорис Лессинг, «Любовь» Анджелы Картер, «Под стеклянным колпаком» Сильвии Плат, «Малина» Ингеборг Бахман и др.)  — слабые, часто психически нездоровые, загнанные в угол и патологически зависимые от мужчин. Этот сценарий неизбежен: слабым нужен феминизм, чтобы стать сильнее. Но хотелось бы разнообразия: к сильным протагонисткам массовой литературы аудитория уже привыкла, однако и русский литературный мейнстрим, и неомодерн словно отказывают таким героиням в репрезентации. Силу простят могущественной ведьме или эльфийке, но обычная человечица не должна быть даже кем-то вроде Линдсей Гордон — героини детективных романов Вэл Макдермид. Попробуйте изобразить решительную, логичную, саркастичную, плачущую раз в несколько лет и не воспринимающую мужчин как смысл жизни героиню, не сделав её при этом злобной  чиновницей, пелевинским оборотнем-проституткой или карикатурной тёщей — и вы надолго исчезнете для критиков. Даже если эта героиня — не чемпионка мира, борется с ментальной болезнью и обожает котиков, она будто находится в ином измерении, существующем по своим законам, и на каком языке об этих законах говорить, не совсем понятно.

«Лесбийский дневник» написан не издевающейся вивисектрисой вроде Виттиг, которая деловито выкладывает перед читателями женские потроха: смотрите, я и то люблю в женщине, и это, и что вы мне сделаете? Текст Агамаловой — не крик победы, а крик о помощи. Ещё и потому, что российская литература этически и стилистически находится на уровне Запада восьмидесятых (например, наследующая французскому неомодерну книга Виктора Лапицкого «Пришед на пустошь», написанная много лет назад и опубликованная совсем недавно, выглядит совсем не устаревшей), и если Запад проблему активной женской субъектности на уровне художественного нарратива уже решает, то российская профеминистская литература, за редкими исключениями, — несмолкаемый плач под стеклянным колпаком. Несколько архаичен, по западным меркам, и «Ветер ярости» Оксаны Васякиной, но он наследует несколько иной традиции — второй волне американского радикального феминизма, неожиданно открывшей для себя свободу гнева.

Коллективное женское тело у Виттиг бесконечно любимо даже во время препарации, у Агамаловой же оно страдает, подвергается насилию и путается в желаниях. Героиня ненавидит «Матерей и Мужиков» — скорее как символические фигуры, отсюда и заглавные буквы, но при этом мечтает о некоем абстрактно-духовном материнстве:

«Каждый раз, когда любимая истекает кровью, я облекаюсь в железо, я обещаю, ступая на вашу землю с натянутой жилой чтоб возвестить что нигде нет вашей земли, что каждая будет

пропитана черной кровью, и каждая будет большой железный завод, а позади пойдут наши огромные дочери. Так будущее и прошлое соединятся, возвестят настоящее, где, кроме него самого, иного больше не будет»*.

Вероятно, живые и несовершенные матери вызывают злобу героини из-за несоответствия идеалу амазонки, беременеющей от партеногенеза. Лирическое «я» пытается основать силу на фундаменте боли — отсюда постоянная апелляция к месячному циклу, который у женщин в «Дневнике» почему-то всегда проходит максимально болезненно, как будто крепким и здоровым не место в этом фантазматическом пространстве. Но разве могли легендарные амазонки, о которых мечтает автриса дневника, позволить себе каждые три недели надолго выпадать из привычного уклада жизни? Чем слабее героиня, разрывающаяся между букетом неврозов и выматывающим бытом, тем грандиознее рисуемая ею лесбийская утопия. Величественные лесбиянки Агамаловой так же оторваны от реальности, как персонажи фэнтези, поэтому не вызовут той читательской агрессии, на которую обречены более реалистичные героини-феминистки.

Наиболее цельные фрагменты на поверку оказываются подражанием другой книге Виттиг, «Вергилий, нет!» Этот эпизод словно заимствован из раздела, где повествовательница, тоже носящая имя Моник, и её проводница Манастабаль наблюдают за ожившими аллегориями, обозначающими патриархальных женщин:

«Я оказываюсь в пустыне, где воет песчаный ветер. Я никогда не была в пустыне, и я нигде

не была и никогда не буду, потому что я – здесь, и пустыня – здесь. Я встречаю ее в пустыне, мы сцепляемся языками, выкачивая кислород друг из друга. Это пустыня без языка, но не то ли это, что мы желали. Они едут верхом на питоне.

Женщины, обглоданные до костей, пьют мочу прохожих мужчин и вождей, заклинающих змей, заклинающих собственных змей, которые тех волнуют. Они говорят

о

любви, не зная любви, это общее место языка, общее отхожее место, где мы перепачканы

грязью и вековыми отходами, познаем любовь и судьбу и секс».

Моник, напомним, тоже оказывалась в пустыне; это далеко не единственная реминисценция на «Вергилия».

Алогичной поначалу видится и фиксация на «фаллическом», мужских телах, обозначенных как «чёрные» в противовес «золотым телам» лесбиянок (возможно, это отсылка к концепции gold star – лесбиянки, ни разу не занимавшейся сексом с мужчиной). Во многих текстах, маркированных как «радикально лесбийские», пенисам уделяется столько внимания, что ловишь себя на мысли, будто читаешь гетеросексуальное «порно для интеллектуалов», вроде Кэти Акер. О последней нередко говорят как о представительнице лесбийской прозы, хотя её произведения андроцентричны, и ничего специфически лесбийского там нет. Но Акер не занимается вытеснением гетеросексуального желания — её творчество отличает характерная бисексуальная оптика. Героиню Агамаловой тянет к мужчинам, но она борется с этим влечением, заговаривая его как болезнь. Но от фаллоцентричности (собственного мышления? языка? культуры?) ей никуда не деться, и она проговаривается:

«Истина – это ***, которым я *** себя», — тут же спохватываясь и трижды повторяя:

«Моя любимая я люблю тебя.

Моя любимая я люблю тебя.

Моя любимая я люблю тебя», — будто пытаясь словами любви к женщине стереть зацикленность на мужчинах и их телах. Это ей так и удастся сделать. Недаром в тексте до самого финала мелькают «грубые фрикции», «члены», «мужские взгляды» и «сад фаллических регалий». Бисексуальная женщина не может себя принять, потому что идеология политического лесбийства приемлет только сепарацию от угнетателей. «Бунт против фантазмов», о котором пишет героиня, оборачивается тотальностью фантазма.

«Где твоё желание, лесбиянка?» — спрашивает героиня то ли себя, то ли абстрактную читательницу («этот дневник может быть продолжен любой из нас», — говорит она чуть раньше, отсылая к феминистской концепции взаимосвязанности всех лесбиянок). Но является ли настойчиво декларируемое лесбийство синонимом свободы? Да и лесбиянка ли она?

——————————

* Цит. по: https://snob.ru/selected/entry/120776/