Выпуск №8

Автор: Андрей Резцов

 
У меня чужие ноги

Мои выставил в отеле за дверь,
Чтобы их привели в порядок.
Утром обнаружил там чужие.
Не скажу, что хуже моих,
Но не те.
Мои были родные и надёжные.
Эти надёжные, но не родные.
Мои были мужские и волосатые.
Эти так и не понял какого пола,
Слишком красивые, длинные и гладкие.
Ногти на моих были в порядке, но таком,
Что лучше без носков не ходить.
И не спать без носков,
Если с прекрасной незнакомкой.
А эти и не на пляже выставляю на обозрение,
Смело, словно они мои.
Мои ноги мне раньше не очень нравились,
Но привык к ним.
Эти же непривычно милы.
Пошёл этими ногами в футбол поиграть.
Пожалел их,
Остался играть с пенсионерами в шашки.
Один пенсионер начал рассказывать,
Как он в Гражданскую потерял коня
Случайно рубанул его шашкой.
Нашёл скоро коня себе другого и более прыткого.
У меня аж слёзы на глазах,
Комок к горлу подступил.
Сопереживаю.

 
В те дни, когда они никому не нужны

Вентиляторы никогда не бывают так спокойны, как в те дни, когда они
никому не нужны.
Просыпается вентилятор в объятиях симпатично округлой решётки,
которая и есть его семейные узы.
Не улететь ему в виде пропеллера с лётчиком Толбобобоевым!
Но и не выспаться на сеновале, когда над тобой чёрная от времени
крыша, а на дворе добрый летний дождь.
Вентиляторы крутятся, словно сумасшедшие хомячки, но их тела
проткнуты (не расскажу, куда вставлены оси вращения).
Каждый молодой вентилятор сначала верит в своё предназначение,
потом перестаёт надеяться, начинает скрипеть или уныло постукивать.
Вентиляторы не объединены в профсоюзы или писательские
организации, их не позовут в школу наставлять второклашек.
В День Выборов вентиляторы дуют отрешённо, им наплевать на
будущее, которого у них нет, которое они продуют.
Они даже тихонько поют, почти воют:

Дядя Юлиус лёг в кровать
И был он такой упругий
Что тётя Марта не могла с ним спать
Как, впрочем, и её подруги

— «А тётя как? Подруги её?»
— «Все пенсионерками давно стали.
Одна в хоре каторжанок поёт,
Нацепив за Перекоп медали».

Старый вентилятор с пожелтевшими лопастями лежит на боку у
мусорных баков, рассматривая ножки проходящих женщин, но уже не
может он приподнять своим мощным дыханием их юбки.

 
Марципанские войска

Марципанские войска вошли в город на рассвете,
Когда разбитые вдребезги Помидорки уже покинули его,
Бросив помогавшие им до этого Фасоль и Горох.
Население города никак не реагировало, оно спало и даже улыбалось
во сне.
Генерал Марципанов приказал всех согнать на главную площадь,
Но никто из его солдат не знал, где же она.
Главность не бросалась в глаза, а пряталась, словно Фасоль и Горох.
Марципанские солдаты вытащили из тёплой постели старичка-
запевалу местного хора Клуба Саботажников,
Он указал на Сквер у Городского Театра, но там всё было перекопано.
Решили считать главной площадью пятачок у автовокзала, но и там всё
было перекопано.
Генерал лично расстрелял старичка-запевалу местного хора Клуба
Саботажников, но сразу же горько пожалел об этом.
Жители городка от возмущения отказались сотрудничать с
Оккупантами-Марципанами.
Они даже послали гонца к Помидоркам с просьбой вернуться,
старичка-запевалу местного хора Клуба Саботажников, он оказался
жив, стреляли в него марципаном.
Тот осыпался с булочек пистолетов захватчиков, сами крендельки
крошились, превращались в сдобную пыль, но становились
невкусными.
Помидорки пообещали вернуться, но в виде кетчупа, развернуть
гибридную войну, утопить город в кровавом соке.
Теперь уж без союзнической помощи Фасоли и Гороха.
Старичок-запевала местного хора Клуба Саботажников вернулся в
тёплую постель, но никак не мог заснуть.
Его мучили, щекотали марципановые крошки, на душе скребли кошки.
Подлый генерал Марципановых войск знал своё дело не по учебникам,
он просчитал все ходы наперёд.
Генерал ещё и поэт, но стесняется в этом признаться даже своему
биографу:

Я штаны себе раскрасил
(Извините) в цвет стареющих Малин
Помню ту, где я колбасил
С самой тощенькой из Нин

Я их спрашиваю честно:
«Дайте баб и марафет!»
Бабы в кухнях месят тесто
Беляшей же нет как нет.

Назад ему дороги не было, мешали перебежавшие на сторону
Марципановых войск Фасоль и Горох.
Не давала покоя и мысль о расстрелянном старичке-запевале местного
хора Клуба Саботажников. Как он там? Не обиделся ли на генерала?
Было ли при Помидорках лучше?

 
Наш друг работает профессором физики

Путешествуя по Словении, остановились в Любляне не в гостинице
(что мы обычно делаем), а у знакомого. Уж очень он уговаривал, звал
(Гад такой! Как выяснилось позже). Этот наш друг работает
профессором физики в университете, поэтому и дом свой обустроил
всяческими экспериментами и демонстрациями феноменов великой
науки. Открываешь дверь, собираешься входить, а мимо тебя со
свистом проносится маятник Фуко. Полсотни килограммов веса «бандура». И через пары секунд она же летит в обратную сторону,
словно электричка Москва-Петушки.

Забегаешь внутрь, дверь захлопывается, можно идти только вперёд.
Каждую секунду ждёшь удара в спину маятником Фуко. Но это лишь
цветочки, рассчитанные на детей – школьников младших классов.
Впереди ждёт анфилада иссиня чёрных комнат. В каждой из них может
быть Кот Шрёдингера или Демон Максвелла. Все эти монстры из
Квантовой Механики норовят омрачить твоё проживание в квартире
профессора физики.

Вырвешься из бесконечной череды тёмных комнат прямо на кухню. А
там тебя ждёт Электрофорная Машина, на которой предполагается
готовить еду с помощью голубых молний и щёлкающий
электростатических разрядов.

«Да, иди ты в свою лабораторию, Люблянский профессор физики!» —
Вежливо подвели итоги мы и выпрыгнули из окне прямо в объятия
водителя такси, увёзшего нас в Хорватию.

 
я служил в венеции маской

я служил в венеции маской
белой, мужской, с длинным носом
традиционной
пользовался успехом, популярностью
нависал над лицом
мешал смотреть и дышать
но меня терпели
и даже любили
и тут вдруг случилось непоправимое
я поправился
потяжелел
лица не выдерживали
уставали
меня срывали
бросали в гранд канал
на растерзание теплоходам вапоретто
пытались сплавить по течению в албанию
а там я был не нужен
я цеплялся за венецию
за каждую сваю
зависал на мосту риальто
а я служил мотоциклиста каской
белой, мужской, с золотистыми разводами
традиционной
пользовался успехом, популярностью
нависал солнцезащитно над лицом
мешал смотреть и дышать
но меня терпели
и даже любили
и тут вдруг случилось непоправимое
я поправился
потяжелел
лица не выдерживали
уставали
меня срывали
бросали во встречный поток
на растерзание грузовикам камаз
пытались сплавить через кольцевую в подмосковье
а там я был не нужен
я цеплялся за мотоцикл
за каждую спицу колёс
зависал на на выхлопной трубе

 
Вы когда-нибудь в прошлом были в будущем?

«Вы когда-нибудь в прошлом были в будущем?» – спросили меня в
настоящем и по-настоящему, поэтому вопрос не показался смешным,
шуточным, а спрашивающий не выглядел по-скоморошному
потешным.

«Какое это имеет отношению к моему нынешнему путешествию в
прошлое?» – спросил я, будто был ошарашен, но я не был. Так,
шуганул бесшабашно.

«Имеет и очень даже большое отношение! Во вчерашнем сообщении
было обращено внимание, что у путешествовавших в прошлом в
будущее может быть перекошена шторка в окошке перещёлкивания из
настоящего в будущее. Таким путешественникам в прошлое
зашторивание от настоящего происходит слишком широко, смещается
шумовой щит, его же заглушка защемляет штырь шторки и …
путешествующий в прошлое прощёлкивается в боковушное
(параллельные миры). Проще скажу, что товарищ ощущает себя
прищеплённым к верхней полке-боковушке плацкартного вагона, да
ещё и у удушливо пахнущего туалета. Путешественники в боковушное
вместо прошлого ощущают себя неотомщенными, верещат и тащатся в
общественную приёмную, чтобы сообщить и обобщить. У
пострадавших от путешествия в боковушное просят прощение, но
тщетно, они тушуются и несчастны по-настоящему», – заявил мне
представитель компании, предлагающей путешествие в прошлое.

«Как это пошло! По моим ощущениям ваша компания не настоящая!
Никогда не буду иметь с вами дело в будущем!» – я ушёл, обобщая:

В сумраке сосен растворился Май
Руки из карманов вынимай
В глубине трясин болот спит заря
Руки вынул из карманов зря

 
Памятник Уильяму Шекспиру в окружении десятков фигур персонажей его произведений

В Лондоне в районе Сохо на границе его с Ноттинг-Хилл установлен
памятник Уильяму Шекспиру в окружении десятков фигур персонажей
его произведений. Интересный подход скульптора Грега Шилдса (Greg
Shields) – фигуры и лица литературных героев совпадают с таковыми
самого Шекспира. Ромео и Джульетта – это… Уильям и Уильям.
Шекспир – Отелло душит Шекспира – Дездемону. И так далее…
Хороший знаток творчества британского поэта и драматурга легко
определит, где кто изображён. Поверхностный читатель (школьный
двоечник по английской литературе) получит подсказку в коротком
тексте из произведения, «притороченном» к каждой группе
персонажей. Искать эти строчки приходится порой в самых
непредсказуемых местах, упоминание некоторых из которых здесь
неуместно:

Вчера мне подарили пса,
Но любит он кусаться.
Уйти ль в леса,
Оставив дом на пса?
Уйти в леса
И там остаться?

 
Последние дрова

Последние дрова
Поздние
Пахнут грибами
На вкус тоже, как они
Скользкие, словно маслята
Травинки, хвоинки прилипли к ним
Вот дохлый муравей
А рядом живой
Первый тоже живой, но хитрый
Поздние дрова чуть меньше ранних и даже обычных брутальных
От холода физические тела сжимаются
Вот и поздние дрова так насжимались
Они смеются, шумят, шутят, столпившись у входа в коровник
Только не курите там, огольцы
Я машу им рукой
Из окна бани
Дескать, идите сюда, здесь вас ждут
Не спешат
Потом один отделяется от компании и неторопливо идёт
Все ждут, смотрят выпытывающе
Как там, в бане?
Не угорим?
Припозднились поздние дрова
Уже не жарко в тулупе выходить с ружьём открывать ворота
сельхозтехнике
Сельхозтехника мёрзнет в своих железных латах
Им бы поздние дрова и по сто пятьдесят граммов
Если по пятьсот, то дрова не потребуются
Да ну их, поздних
Пусть полежат до весны
Невостребованные
Есть ружьё – должно скоро стрельнуть
Жду
Поздние дрова ничего не поняли
Они глупы, улыбаются чему-то
Словно ёжики в апельсиновой роще
Иду будить хозяйку
Пусть растопит печь
В бане
Поздними дровами