Выпуск №9
Автор: Алла Гавашели
Борис Клетинич. «Мое частное бессмертие» (Arsis—books. М. 2019).
1.
Совершенно незнакомое имя. Из бывшей советской Молдавии. Правда, сейчас живет в Канаде. 454 страницы неудобного для чтения мелкого шрифта. Далекая для большинства тема. Непривычная форма повествования. Трудные для запоминания имена. Странный язык. Десятки, а может, и сотни, персонажей, найти связь между которыми вначале кажется невозможным. Скачущее время длиною в полвека. Роман-кроссворд, роман-ребус. И вдруг такой небывалый интерес читателей и профессиональных критиков. Что-то не припоминаю такого в последние десятилетия.
Это было сумасшедшее чтение, похожее на собирание пазла на огромном полотне без заданного заранее рисунка. Только под рукой не мелкие фрагменты большой картины, а обрывки чьих-то воспоминаний, справки, доносы, рапорты, старые газеты, стихи, исписанные тетрадки, пожелтевшие от времени фотографии, кадры документальной хроники. На некоторых из них – даты с разбросом в несколько десятилетий. И география событий, начинающихся в довоенной Бессарабии, стремительно расширяется, уходя в обширные просторы СССР, чтобы потом, в ужасе от происходящего там, расползтись по всему белому свету (как на военных картах, с большой двигающей стрелкой, указывающей направление армии).
А мне, читателю, доверяется не просто с интересом наблюдать за всем этим, но и стать со-участником, почти со-автором, без внимания и наблюдательности которого из вороха бумаг и разрозненных воспоминаний невозможно будет собрать живые человеческие судьбы, да ещё и соединить их в общую картину жизни нескольких поколений, со всеми их близкими и дальними родственниками, супругами и любовниками, детьми и внуками, соседями и знакомыми.
Увлекательное, скажу я вам, занятие! Правда, вначале ничего непонятно. Но в том-то и фишка: передо мной не просто запутанная семейная хроника, а увлекательный детектив. При этом, без преувеличения, эпическое по охвату повествование о судьбе одной большой еврейской семьи в переломный для всей Европы исторический момент. И написано таким колоритным, сочным языком, какого я никогда не читала.
Это под влиянием Платонова, догадываюсь я. Но потом понимаю: нет, сам. Если этого не видишь, то и сказать так не сможешь. Вот посмотрите: «Острая молния выдала себя в темном небе» и «дождь стал опрокинуто-сильным». Или вот: «речной лёд шкварился в лучах солнца». Или вот здесь: «Иосиф Стайнберг слушал меня не перебивая. Но как-то очень странно. Как будто у меня цветные мыльные пузыри изо рта идут». Здорово!
Тем временем белое полотно заполняется живыми картинками, все ясней вырисовываются отдельные лица, из общего гула отчетливо выделяются уже знакомые голоса, черно-белые картины обретают цвет. Прямо вижу все это на большом экране, для которого, уверена, все это и задумывалось – ведь автор профессиональный сценарист, выпускник ВГИКа.
Читать безумно интересно, хотя с каждым новым эпизодом ещё менее понятно. И потом трудно мириться с тем, что люди, чьи судьбы ты с таким трудом собираешь и которых готов полюбить, начинают жить совсем непонятной тебе жизнью: писать доносы на отцов, изменять мужьям, предавать друзей, ломать чужие судьбы и начинать верить в то, что какая-то закорючка с печатью на листе бумаги может изменить все: имя, национальность, религию, родину. А если нужно будет, то и доказать, что тебя вовсе в природе нет и даже никогда не было…
Впрочем, это как раз никого из пишущих о романе не удивляет. Кого сегодня могут волновать такие мелочи? Тем более, что и в самом романе никто не рефлексирует по поводу собственного несовершенства…
Прочитано уже больше половины романа – заброшены все домашние дела, однако вопросов больше, чем ответов. Скорее, скорее, дочитать и освободиться. Открыть все шкафы. Раскопать все могилы. Разоблачить всех двойников. Узнать наконец, кто на самом деле написал роман, из-за которого весь сыр-бор.
Осталось всего страниц двадцать… уже десять… всего две…
И все? Ничего не понимаю! У меня половина полотна осталась незаполненной! И что мне теперь делать с этими пустотами? Требую продолжения! Или хотя бы дайте мне прочитать тот роман – я сама разберусь!
– Тот роман? – хитро улыбается с обложки мальчик за шахматной доской. – Это который из трёх?
2.
О настоящей литературе говорить всегда очень сложно. А если пытаешься это сделать, то часто оказываешься непонятым: каждый видит в ней своё. Кто-то вообще ничего не видит. И это нормально, так и должно быть.
В откликах на «Мое частное бессмертие» нередко отмечают композиционную перегруженность и, вследствие этого, оборванность и несогласованность сюжетных линий.
Я же нашла в книге не отсутствие логической связи, а ту чудесную зыбкость происходящего, когда время перестаёт быть измеряемым годами, веками и тысячелетиями – оно сливается в одно целое, в котором нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. И тогда исчезает и расстояние между людьми, живущими в этом едином пространстве: они могут оказаться неразделимо связанными друг с другом, даже если никогда не пересекались в реальном месте и времени. Отсюда, мне кажется, такое количество героев-двойников. Отсюда и многослойность сюжета. Строгая хронология и четкая логика неизбежно уничтожили бы это волшебство.
Хотя, вполне возможно, ничего этого автор и не закладывал в книгу. Тогда пусть это будут мои фантазии.
3.
В «Моем частном бессмертии», без сомнения, витает дух Родиона Раскольникова. Но если Раскольников идет на преступление во имя высокой цели очищения человеческого рода от зла и корысти, то советский журналист-диссидент-почвенник Алексей Лебедев сосредоточен на себе любимом. После фиаско в схватке с первым мужем жены он приходит к неожиданному философскому заключению: «Если есть мир, то он прибил меня, как твой Пешков. А если есть я, то, значит, я первее мира». Сомнения в том, что он есть, у Лебедева нет, но и достаточного веса для реального существования он в себе не обнаруживает. А тут под рукой оказывается чужой мемуар, достойный его пера. Остаётся только убедить себя в том, что никакой кражи не будет, если он сделает из него настоящее художественное произведение и опубликует его под своим именем: «Что запомнил – мое, а папку забирайте». Поиски ответа на вопрос «Тварь ли я дрожащая, или право имею?», терзающие душу героя Достоевского, легко вытесняются убежденностью: «Прочитали тебя – ты есть. А не прочитали – нету!» Не случайно автор выкидывает его из романа.
4.
Уже самим заголовком книги автор говорит нам: «Перед вами моя жизнь, запечатленная для бессмертия. В нем мое личное «я», которое первичнее вас да и всего внешнего мира. Потому что Бог сотворил Адама в единственном числе и для него одного создал весь мир».
Выходит, «Мое частное бессмертие» – роман об одиночестве. О том неизбежном экзистенциальном одиночестве, которое не зависит от того, есть кто-то рядом или нет. Ведь именно оно, как утверждают философы, способно открыть человеку путь к истинной свободе. (Или поработить его – в зависимости от выбора).
Знаю, это очень по-детски звучит, но не хотела бы я быть одинокой в раю. Предпочла бы любые страдания. Да и Бог, мне кажется, создал Адама от одиночества. Ева это поняла. А Змей лишь укрепил ее в сомнениях. Так что ещё неизвестно, наказанием или благом было изгнание первых людей из рая. И потом, как бы совершенен ни был роман «Мое частное бессмертие», разве он просуществует без читателя?
Борис Клетинич написал книгу, у которой большое будущее не только в литературе, но и на экране. Но этим будущим она будет обязана нам, ее разным и субъективным, но предельно-заинтересованным читателям.