Выпуск №9
Перевела с английского: Мария Малиновская
В этой подборке в переводе на русский язык представлены тексты некоторых авторов антологии «Ликование! Стихи, посвященные 50-летию независимости Ямайки» (Лидс : Peepal Tree Press, 2012, сост. Кваме Доус).
КТО СКАЗАЛ ЧТО СЭММИ МЁРТВ?
в трёх частях, сбежавшей обезьянке
В июле 2002 обезьянка сбежала из зоопарка Хоп
на Ямайке и была найдена мёртвой два дня спустя
под манговым деревом. Собаки растерзали её.
1. Сэмми посадил зёрнышко на дне оврага
…поведай им, что зёрнышко не было таким уж зёрнышком,
а было чем-то, что ты посеял, как, может быть, дред
из твоих бунтарских дней в Гондурасе,
запрятанный в землю, чтобы однажды ты вспомнил
огонь
ярость
что некоторые города заслуживают сожжения —
это было до того,
как они накрыли тебя рыбацкой сетью и заставили
отбивать let-me-guh танец джунглей,
человек в хаки хлопал:
танцуйобезьянкатанцуй!
а ты вскрикивал
мммммааааммммммаааааа!
или может быть зёрнышко было твоей пуповиной —
называй его как хочешь — оно было посажено
в овраге, который не был оврагом,
но этот вавилон наш дом,
не их
Сэмми, как сказать ‘дом’ по-испански?
2. И оно плодоносит, пока не убивает бедного Сэмми
…поведай им, что дерево, однажды посаженное, будет приносить плоды.
Они думали, ты забыл Гондурас,
думали, ты привык к однообразной
железной решётке, к бананам Сент-Томаса и вялой
немузыкальности нашего диалекта —
они думали ты был согласен корчить обезьяньи
рожицы за сникерс или леденцы,
согласен подавать шляпы с выручкой
слепым шарманщикам, согласен чесать
яйца на камеру.
…поведай им, Сэмми, как в конце концов ты услышал шум
дерева ночью — как тебе снились джунгли,
и воспоминания, умершие в твоей тюрьме, поднимали,
словно Лазарь-зомби, руки, чтобы тебя задушить.
В эти минувшие ночи ты просыпался плача
о маме,
плача о мамбо, и меренге, и гарифуне,
плача en español,
Libertad! Libertad para mi!
3. Сэмми мёртвый Сэмми мёртвый Сэмми мёртвый-о!
…поведай им, что твоя смерть на самом деле не смерть,
потому что не было в ней стыда, — стыд
испустить дух за решёткой,
когда твои братья встречают вечность
в зубах кугуаров.
Твоя смерть не смерть,
только отделение духа от шкуры,
способность летать,
обезьянья мечта en español
возвращение домой, вечеринка, фиеста.
Твоя смерть это амен и амен,
набухание цепей до разрыва,
dugu, kumina, bienvenidos
Гондурас otra vez!
Кто сказал, что Сэмми мёртв? Кто сказал, что Сэмми мёртв?
Поведай им…
поведай им…
Аз несмь мертв-о!
САМОУПРАВЛЕНИЕ
В прежние дни
Это не было нашей виной
Босой чернокожий мужчина с тропическим сифилисом
Волочащий ноги по гравию
Или маленькая девочка балансирующая
С банкой воды на макушке
Псих бормочущий за решёткой
Или женщина с беззубой улыбкой.
Это была их вина
Тех из-за океана
Потных, с багровыми лицами
Проносящихся в пыльных авто
Это была их вина; они подчинили нас
Перевезли нас, изнасиловали нас
Когда мы жаловались
как делали Шарп и Богл
Они убивали нас.
Теперь это наша вина
Наша вина трущобы
Голод и наркотики
Наша вина уровень убийств
И крохотный ребёнок в лохмотьях
Босой на горящей дороге
Наша вина если только не винить
Уолл Стрит, Кремль
И Ватикан, сатанинский триумвират
Между тем зелёная ящерка
всё ещё припадает к земле в молитве
и мангуста перебегает дорогу
ДЕВУШКА ТРЕТЬЕГО МИРА
я девушка третьего мира
неогранённый алмаз
ненайденная жемчужина
пробуждённая от иллюзий
слишком рано
с башкой разрывающейся
от нерассказанных историй
молодая дура
слишком взрослая от рождения
ещё вчера
по-ребячески
я подглядывала за тобой сквозь кусты
когда ты жарился на моём пляже
и уплывал за пределы моей реальности
меня удерживали заборы вдоль моих берегов
мою воду перекрывали когда ты принимал душ
когда ты просил добавить льда с меня градом катился пот
твоя дорога была освещена
когда я дралась в темноте
я продиралась с мачете через джунгли
пока ты прогуливался по парку
сейчас подстриженная как болонка
я подаю тебе пироженку с чаем
я девушка третьего мира
когда ты взял меня в свой мир
ты сказал что дашь мне образование
что я не принесла с собой ни традиций ни истории
ни культуры ни религии
ты заметил что я могу петь и танцевать
но что у меня напрочь отсутствует логика
поэтому ты не позволишь мне распоряжаться деньгами
ты хотел чтобы я оставалась ребёнком
с широко раскрытыми глазами иногда диким
но всегда бесхребетным
я девушка третьего мира
ты не можешь любить меня потому что
ты владеешь мной
потому что твой доллар покупает мои истории
и мой рай всего-навсего твой отель
я девушка третьего мира
попавшая в экономический ад
потому что ты украл все мои сокровища
чтобы построить свои башни из слоновой кости
где я теперь домработница
и мой мужчина в твоей тюрьме
всё что ты знаешь это что я чищу-мою-убираю так здорово
и стоит тебе заметить как подрагивает моя грудь
я стану шлюхой с набором наслаждений которые могу продать
нет пожалуйста не прикасайся ко мне
не будь нежен
разве ты не видишь
я не посмею сдаться
без уверенности в равенстве
мы впервые поцеловались на Звёздном пути
на экране
надо быть под инопланетными чарами чтобы это увидеть
наши мужчины ваши женщины разыграли красивую сцену
но я останусь волосатой царицей джунглей
если не побреюсь и не распрямлюсь на подиуме высокая и худая
эта девушка третьего мира стала женщиной
гордой своим телом и волосами и кожей
она не ищет твоего внимания
но если завяжется разговор
брось чувство вины в ближайшую урну
я девушка третьего мира
рождённая на земле
где ты разворачивал флаги
империи крышка
но насилие произошло
и кровь стала моей историей
наша встреча должна случиться перед лицом нашей истории
скажи настоящему что произошло с тобой и со мной
до того как будущее даст шанс
любовь с первого взгляда
возможна лишь для свободных
ПРОТИВ ЛИНЕЙНОСТИ
Мы не признаём прямую линию.
Мы толпимся, и напираем,
и толкаемся локтями
в дверях
автобусов, почтовых отделений
и кинотеатров.
Наши автолюбители пересекают
сплошную белую линию
и обгоняют идущего на обгон.
Водитель маршрутки
выкрикивает беспорядочные остановки,
его маршрут –
это сеть
паука-анархиста.
Наши повстанцы боготворят Натти Дреда,
потому что Натти это путь
к Джа и Сиону.
Мы боимся прямой линии,
непреклонной, как смерть.
Те, кому известно её могущество,
чтут её линейные
секреты совершенства.
Другие хотят изгибать её
в деревья и реки,
в кривую, авось довезёт.
ДАР ЯЗЫКОВ
Когда папу крестили в реке Йоллас,
он поднялся, говоря
Oh-shali-waa-shali-mahi-wa.
Его глаза были зажмурены, как у младенца,
кто-то обернул его белой простынёй
и вывел из воды.
Братия хлопала в ладоши и пела об искуплении,
белые крылья летели
Mahi-shali-ma
от дерева к дереву по ветреному берегу.
Папа уже никогда не был прежним —
он был переполнен,
языки постоянно пытались сорваться с губ,
Oh-shali-waa-shali-mahi-wa.
Неделю за неделей он простаивал на коленях у алтаря
с раскрытым ртом,
ожидая помазания в Дети Божии.
Теперь на ночных молитвенных собраниях по средам
папа вскидывал руки
Oh-shali-waa
в воздух,
ноги его приплясывали на красной напольной плитке.
Ясное дело, это был дар языков;
с чего бы ему притворяться?
Годы прошли, и я понимаю:
он в сердце своём говорил, а не просто от языка.
Это как женщина несколько дней рожает,
а потом маленькое тельце проталкивается между её ног.
Oh-shali.
Или как, начав подниматься на вершину Голубой горы, –
немного,
ещё немного
ещё —
и ты её достигаешь,
но не находишь слов,
Shali mahi wa.
Представляю себя старушкой на диване.
Голубой свет идёт наискосок сквозь жалюзи
и ложится на стену полосками, словно тетрадный лист.
Я заполняю строки:
Oh shali waa,
Shali mahi wa.
Shali.
Shali.
В МУЗЕЕ ХАНОВЕР
Лусеа, Ямайка, 2000
Когда-то многие верили в общую мечту
этого острова, выкладывали на рынке
разноцветные фрукты. Из малого складывается большое.
Но земля по-прежнему бедствует —
семена огненного дерева, опадающие с ветвей,
просеянная мука, которая не станет хлебом.
Стебли тростника растут, не подозревая о собственной иронии,
разбросанные по музейному дворику.
Внутри кандалы, прикреплённые к цементным блокам,
проржавели до киновари, почти что красивые.
Здесь удары волн о скалы —
голос, который можно принять за прошлое.
На въезде в город стоит дамба.
Балансируя на границе воды и земли,
дети играют в прибое. Рыбак,
различимый на расстоянии,
позже принесёт дневной улов:
морского окуня на бечёвке, скумбрию, даже барракуду.
В месте, где ветер заплетается в листьях,
где сумерки разрезают дневной свет на лоскуты,
появляюсь я, вспоминая,
как есть сахарный тростник:
выплёвывать мякоть,
до того как она становится тягучей и горькой во рту.
НА НАШУ ЧЕТЫРНАДЦАТУЮ ГОДОВЩИНУ
Лорне
Мы едем по извилистым дорогам и склонам
пригорода Кингстона, по глубоким выбоинам, загаженным оврагам,
пересекающим путь. Крохотное авто Аджоа1 — прибежище
смеха и ностальгии. Мы знаем,
люди постоянно гибнут на этих улицах — но сегодня
мы можем забыть. Полчаса поражаемся
жестокости местных порядков,
а потом целый день вспоминаем тропинки нашей любви,
кирпичное крыльцо, откуда я пел в темноту,
горную дорогу, по которой я поднимался, чтобы увидеть тебя в зелёно-
голубом платье, твоя улыбка — первый приступ хронической
нежности, от которой меня до сих пор бросает в дрожь.
Иногда дом — это жалобная песня, но сегодня
мы видим Кингстон как новорождённый мир,
кружащуюся детскую площадку. Так что после парового окуня
и влажного бамми2, кокосовой воды и сока ананаса и гуавы
в «Рыбном месте» в самом конце Констант Спринг Роад
машинка Аджоа полнится хохотом детской площадки,
и очарование наших детей балансирует на грани приличия,
когда они подпевают Хулио Иглесиасу и Саймону и Гарфанкелу.
Мы восхищаемся глубоким баритоном Кекели —
ему только стукнуло одиннадцать — вытягивающим виток каждой нотки
и заглушающим тонкий голос Пола Саймона,
пока не добираемся, прибалдевшие, на Вест Роуд.
Мы сидим в темноте до последнего гитарного отзвука,
и наши голоса сливаются в ропот блаженства:
и я понимаю, опять, почему я люблю тебя, люблю нас.
—————
1 Имя собственное.
2 Ямайский хлеб.