Выпуск №2

Автор: Анна Голубкова

 
В современном контексте стихотворение Николая Заболоцкого «Некрасивая девочка» прочитывается как однозначно сексисткое. Лучшего примера объективации женщины и сведения всей многосторонности ее человеческой личности исключительно к внешнему благообразию, пожалуй, и не найти. Но если как следует вчитаться в этот текст, то окажется, что поэт не хотел никого оскорбить и стихотворение, хотя оно и вполне вписывается в рамки патриархальной культуры, написано совершенно о другом. Заболоцкий говорит здесь о божественном смысле красоты, то есть приравнивает красоту к Вечной Женственности. И некрасивая женщина, таким образом, по сути дела является существом богооставленным и не может выполнить своего предназначения – быть этаким надмирным идеалом, носительницей трансцендентного начала, которому в ее лице и поклоняются мужчины. В этой связи сразу вспоминается Любовь Дмитриевна Менделеева, Прекрасная Дама символистов, женщина, которая была интересна окружению исключительно своей внешностью и внутренний мир которой никого не интересовал. Но ведь, действительно, достаточно сложно представить Вечную Женственность воплощенной в условно некрасивом существе женского пола. Так что с этой точки зрения Николай Заболоцкий совершает чуть ли не революционный шаг: он предлагает считать вечноженственным, божественным именно внутреннее содержание – «огонь, мерцающий в сосуде», а не сам сосуд, то есть не внешность женщины.

Интересно так же и то, что поэт особенно останавливается на способности «некрасивой девочки» искренне радоваться счастью двух мальчиков, которым подарили велосипеды. Именно эта способность забывать о себе, впитывать чужую (мужскую) радость и полностью ей отдаваться, скорее всего, и представляется поэту божественной, истинно женской чертой. Впрочем, это не отменяет того факта, что и некрасивая внешне, но с удивительной «грацией души» девочка в будущем все равно будет представлять для мужчины исключительно объект потребления, пусть и в высшем духовном смысле. Нелишне вспомнить, что Любовь Менделеева вовсе не хотела быть Прекрасной Дамой, более того, весь склад ее характера и логический, рациональный способ мышления прямо противоречили принятому в кружке символистов мистицизму. Тем не менее ей пришлось стать воплощением Вечной Женственности, и ничем хорошим это ни для кого не закончилось.

Но вернемся к стихотворению Заболоцкого, которое, будучи ориентировано на высшие материи, точно так же полностью противоречит жизненной правде, как и навязанный мужчинами образ Прекрасной Дамы противоречил характеру Любови Менделеевой. Во-первых, невозможно предсказать заранее, что некрасивая девочка вырастет в некрасивую женщину. На самом деле все меняется и может получиться совершенно по-другому: например, длинный «лягушачий» рот с какого-то исторического момента, наоборот, становится очень даже красивым. Во-вторых, кроме внешности, есть еще и сексуальная привлекательность, о наличии которой в столь маленьком ребенке, естественно, судить невозможно. В-третьих, некрасивые девочки менее требовательны, и потому они быстро выходят замуж, рожают детей и обретают то предписываемое патриархальной культурой счастье в семейной жизни, которого может так и не выпасть на долю какой-нибудь капризной красавицы. То есть в житейском прагматическом смысле вот это сожаление, с которым Заболоцкий рассматривает «некрасивую девочку», не имеет под собой особых оснований. Ведь даже то, что из нее никогда не получится настоящего воплощения Вечной Женственности, вовсе не означает личной катастрофы для самой девочки.

Как видим, несмотря на то, что прошло уже более полувека, в этом стихотворении содержится целый узел актуальных проблем, которые становятся еще более заметными из-за того, что само по себе это талантливое и с литературной точки зрения хорошее произведение. Именно поэтому заключенный в нем смысл требует от современного читателя какой-то адекватной реакции. Например, лично мною в стихотворении о страшном мальчике была сделана попытка зеркально перенести описанную здесь ситуацию на противоположный пол. Попытка эта, к сожалению, оказалась неудачной, потому что концепт красоты для мужчин является нерелевантным. Следовало, наверное, сочинить стихотворение о трусливом или плаксивом мальчике, тогда это соотношение примерно бы выровнялось. Об актуальности стихотворения Заболоцкого свидетельствует и то, что предложение написать на него кавер-версии вызвало такой интерес не только у участников челябинского фестиваля «Инверсия», но и у других присоединившихся к ним поэтов, а сам сборник получился не только целостным, но и во всех отношениях примечательным. Рассмотрим же поподробнее способы работы с текстом Заболоцкого, выбранные участниками этого проекта (поэты женского пола далее называются поэтессами специально для различения гендерного подхода).

Римма Аглиуллина в своем стихотворении пишет о жизни как коротком миге от первого младенческого крика до «выжженных временем лиц» и том, что внутренний свет горит ярче внешнего и его свечение длится тоже чуть дольше. Фактически поэтесса переводит разговор в отстраненную философскую плоскость, и эта дистанция помогает выйти за узкие рамки, предложенные Заболоцким. Действительно, какая разница – красивая девочка или некрасивая, если у нее есть внутренний свет и вообще жизнь сама по себе так коротка. Ростислав Амелин, как бы в противовес Заболоцкому, рисует в своем стихотворении образ прекрасной молодой девушки. Впрочем, это изображение не выходит за границы обычной для мужской поэзии объективации, что заставляет подозревать наличие здесь иронического подтекста. Амелин пользуется типичными для подобного рода лирики эпитетами: чувственная, спокойная, нежная, женственная, элегантная. Героине стихотворения близки природные стихии, она общается с птицами, к ней во сне прилетает голубой дракон и т.д. В общем-то, в стихотворении представлено банальное изображение женщины как объекта, и именно эта типичность, очевидно, и содержит в себе насмешку над Заболоцким, точно так же воплощающим в своем тексте привычные штампы патриархальной культуры.

Ирина Аргутина пытается избавиться от естественного раздражения, возникающего у любой женщины при чтении стихотворения Заболоцкого, путем дискредитации позиции имплицитного автора. Во-первых, красавица (=Вечная Женственность) поэту не достанется, потому что он ее не достоин, красавице нужен особенный мужчина, «один на миллион». Во-вторых, по биографическим причинам поэт просто не способен испытывать какие-то чувства: «замерзли старики / под небом Магаданьим – / их более уже / ничем не отогреть». В-третьих, поэт оказывается слишком старым для того, чтобы распознать и оценить истинную красоту. Именно поэтому, по мнению Ирины Аргутиной, его привлекает «огонь, мерцающий в сосуде», то есть добродетель. А в описанной Заболоцким девочке поэтесса усматривает будущую секс-бомбу, за которой еще на всех парах помчится «тот велосипед». Вариант Елены Баянгуловой сделан как реди-мейд – стихотворение составлено из заголовков любовной лирики Заболоцкого. Безусловно, это тоже является способом остранения и выхода за границы очерченной Заболоцким, типичной для мужской культуры ситуации. Поэтесса оказывается в метапозиции по отношению и к описанным Заболоцким чувствам, и по отношению к мужской культуре в целом, она строит из них свой собственный метатекст, как бы играет ими по своему усмотрению, переходя таким образом на совершенно иной уровень.

Артем Быков следует наметившейся тенденции и изображает весьма привлекательную с мужской точки зрения девушку. Со стихотворением Заболоцкого его связывает строчка «тупой велосипед, два мальчика с моста». Кроме того, поэт полностью переосмысливает первоначальную концовку: «Что пламень допивая из сосуда / В сосуде проступает пустота». И таким образом выясняется, что не только внешняя привлекательность (о красоте в стихотворении речь не идет) исчерпывается привыканием, но и что исчерпаемым оказывается внутреннее содержание, которое у Заболоцкого было божественным. Здесь же оно тоже становится конечным. В следующей версии, автор которой обозначен инициалами В.Ч., меняется пол героя стихотворения – им теперь становится «некрасивый пока еще мальчик». И точно так же, как и в моем собственном опыте, сразу же исчезает весь пафос Заболоцкого. Да, мальчик пока некрасивый, он даже не напоминает поэту его возлюбленного, но все равно между ними возникает какая-то точка соприкосновения. И этого достаточно для того, чтобы мальчик стал субъектом и возникла эмпатия: герой-повествователь даже невольно приписывает мальчику свои собственные чувства. И та же самая «тьма внутри», как бы противостоящая свету Заболоцкого, все равно оказывается для поэта какой-то чуть ли не родной и вполне понятной.

Оксана Васякина пишет свой текст от лица некрасивой девочки, причем иронически удваивает посыл Заболоцкого: толстая некрасивая героиня стихотворения учит «Некрасивую девочку» для того, чтобы поступить в театральный институт. Интересно, что по пути в школу творчества героиня через дырку в заборе проникает на территорию морга. То есть этот путь через царство мертвых должен, по идее, как в сказках, привести к ее полному перерождению. Но этого не происходит: героиня с треском проваливается на экзамене, потому что стихотворение Заболоцкого, несмотря на все приложенные усилия, после третьей же строчки изгладилось из ее памяти. И соответственно ее мечта полностью изменить свою жизнь – уехать из маленького провинциального города и стать актрисой – оканчивается ничем. Но изменение все-таки происходит, то есть контакт с царством мертвых был не напрасным: героиня просто переступает через идеологию патриархального мира и принимает себя такой, какая она есть. Сожалеет она лишь о том, что когда-то пыталась жить по правилам мужской культуры: «я ни о чем не жалею / кроме того что мне пришлось корчиться в своем нищенском костюме тройке перед мужиком / ради общежития и стипендии».

Янина Вишневская так же ставит себя на место героини стихотворения Заболоцкого. Более того, она доводит до абсурда само понятие «некрасивая девочка»: «Я была по-настоящему уродливой, отталкивающей, чудовищной девочкой. / «Некрасивая» это чтобы не обижать меня как девочку. / Но я была безобразная, неприглядная, отвратительная девочка». Но зато, когда все красивые умерли – когда их забрали «Боги Красоты», эта девочка осталась жить. Концовку стихотворения, кстати, можно трактовать и в переносном смысле: когда все ушли биться за красоту, прилагать просто чудовищные усилия для того, чтобы хорошо выглядеть, некрасивая девочка смогла жить нормальной человеческой жизнью. Мини-цикл Янины Вишневской состоит из трех частей. Во второй части используются фольклорные мотивы и приемы так называемой народной поэзии. Третье стихотворение иронически обыгрывает мотивы двух первых – мальчики на велосипедах стараются убежать от некрасивой девочки, которую в конечном итоге арестовывают и сажают в тюрьму «полицейские красоты». Во всех трех фрагментах появляется мотив внутренней пустоты и огня в сосуде: «Кажется, нет. «Кажется» это как пустой сосуд. А «нет» это как огонь в сосуде, пусть мерцает»; «мы купили существо / но оно мертвым мертво / добавили пустоты / сразу стала красота»; «соберём, друзья, если её засудят / на поддержанье огня в сосуде». И таким образом внутреннее содержание неявно противопоставляется внешней красоте, которая ассоциируется в первую очередь с пустотой.

Интересно еще в этой связи вспомнить стихотворение Марии Ватутиной «Девочка наша», в котором описывается, как некрасивая девочка приходит в бассейн и видит других красивых девочек – ухоженных «граций с синими жилками». Весь мир предметов, делающих женщину объектом мужского внимания, предстает в этом стихотворении как чудесный, волшебный мир настоящих женщин, куда нет ходу этой самой толстой, некрасивой, плохо одетой девочке. В конце стихотворения оказывается, что виновата в сложившейся ситуации мужеподобная мать девочки, которой и предъявляется претензия: «Вот ты мама, мама, где твои штучки женские, ручки бархатные, аромат на висок, / Ножки бритые, ногти крашены, губы в блеске, каблучки цок-цок». Поэтесса видит причину всего этого в нелюбви женщины к самой себе, естественным следствием которой оказывается и нелюбовь к дочери: «в условиях нелюбви / Человек сам себя не любит, и любить-то бывает нечего – не завезли». В отличие от некрасивой девочки, описанной Яниной Вишневской, которая на самом деле оказывается человеком в мире симулякров из глянцевых журналов, героиня стихотворения Марии Ватутиной, наоборот, мечтает стать идеальным объектом в мужском мире, почему-то полагая, что именно в этом заключаются и настоящее женское счастье, и высший смысл женской жизни.

Вариант Александра Гаврилова выходит далеко за рамки заявленной темы – это большое стихотворение скорее посвящено трагической судьбе Николая Заболоцкого. Параллелью «Некрасивой девочке» является история Джойс Мейнард и Джерома Д. Сэлинджера, вернее, их соединяют большой рот Мейнард, делающий ее, по мнению автора стихотворения, похожей на лягушку, и разница в возрасте, хотя Мейнард должна быть где-то лет на 10 старше героини Заболоцкого. На чьей стороне симпатии поэта – непонятно. Вернее, Александр Гаврилов рассматривает своих персонажей с некоторой дистанции. И даже если сначала кажется, что ближе всего поэту в этой истории Сэлинджер/Заболоцкий, то концовка стихотворения совершенно переворачивает расстановку акцентов: «жена поэта / Екатерина Васильевна. / сохранила дивную красоту / даже к пятидесятым годам / когда Николай Алексеевич Заболоцкий / уже удивительно напоминал / обрюзгшую жабу в круглых очках. // Или сосуд скудельный». Здесь снова, как и в варианте Ирины Аргутиной, острие критики обращается на самого поэта, который удивительным образом оказывается похожим на описанную им самим некрасивую девочку.

Янис Грантс так же предлагает два варианта прочтения «Некрасивой девочки». В первой части своего стихотворения он намекает на то, что любые недостатки внешности при желании могут быть исправлены и девочка превратится в писаную красавицу, увидев которую, мальчики немедленно попадают с велосипедов. Вторая часть представляет возможные варианты судьбы этой девочки, и несмотря на то, что все они не слишком-то обнадеживающие, сам вопрос о красоте девочки выводится здесь за рамки повествования. Она женщина, следовательно, всегда будет востребована в качестве объекта, ну а ее внутреннее содержание, «душа», никого не волнует. Данила Давыдов переводит прочтение «Некрасивой девочки» на уровень философского обобщения. На мой взгляд, его трактовка наиболее близка к смыслу, заложенному в стихотворение самим Заболоцким: «внешний образ / ставится под вопрос, / важным оказывается ноумен, / некий неуловимый огонь без свойств, / преображающий будто бы нас».

Егана Джаббарова в своей версии рассказывает о превращении девочки в мальчика в рамках обычая «бача-пош», распространенного в Афганистане и Пакистане. Но как только девочка становится мальчиком, сразу же снимается оппозиция красивая/некрасивая. И таким образом немедленно преодолевается вся проблематика стихотворения Заболоцкого. Николай Звягинцев так же сосредотачивается на внутренних переживаниях имплицитного персонажа, противопоставляя их совершенно непонятной внешней красоте: «У нас были смутные представления / О человеческой красоте». Внутреннее оказывается настолько важнее внешнего, что даже становится трудно соединить представление о себе с изображением в зеркале: «А все эти плевки на амальгаме / К нам не относятся, / К нам не имеют». Сергей Ивкин считает, что в будущем героиня Заболоцкого окажется весьма сексуально привлекательной. Персонажа стихотворения влечет к девушке, несмотря на некоторые недостатки ее внешности: «Не верящий в привад и в приворот, / идёшь за нею взглядом, отрицая / её широкий лягушачий рот / и прочие излишества лица». Впрочем, в конце стихотворения выясняется, что возбуждает героя еще и сознание собственного великодушия – ведь он обратил свое высокоценное мужское внимание на недостаточно качественный, по его мнению, объект: «Что жжёт тебя? Желание жалеть? / Иль жалость, пробудившая желанье?»

Геннадий Каневский обыгрывает невольное раздражение, которое обычно возникает у женщин после прочтения стихотворения Заболоцкого: мол, да кто он такой, чтобы судить о красоте? В фантастической реальности, описанной поэтом, Заболоцкий оказывается учредителем тайного косметического салона, в котором не только делают красивыми «некрасивых дочерей элиты», но и вообще могут придать живому существу любую форму, которая вздумается. Таким образом становятся реальностью замысловатые метафоры из стихов того же Заболоцкого: «и мы решились форму придавать / любую. выбирайте. восемь ног / коня в его блестящем животе». Но когда читатель в тихом восторге доходит до конца стихотворения, то оказывается, что все эти чудеса происходят уже в другом, загробном, мире.

Руслан Комадей остраняет месседж стихотворения Заболоцкого путем применения формального эксперимента. В общем-то, кавер-версией этот вариант выглядит только в составе всего сборника, актуализирующего совершенно определенных смыслы. У Комадея это останавливающий движение девочки мужской взгляд: «Взгляд – это столбняк». А также упоминание «в робкой рубахе» и сокращение слова «некрасивая» – «Некра», почему-то сразу же вызывающее ассоциации с некрофилией и царством мертвых. Но меж тем заканчивается стихотворение на ноте скорее положительной: «Вдруг – исколесья рды, / игры воспламеняя, / Нутро, / Некра, – / тебе подарю». Точно так же весьма относительно связано с исходным текстом стихотворение Михаила Корюкова, которое вроде бы обращено к партнерше лирического персонажа. С Заболоцким эту версию связывают намеки на некрасивость героини: «картавить так / в предложном падеже»; «с ногами / как хруст битого кирпича».

Дана Курская, как и Оксана Васякина с Яниной Вишневской, создает свою версию кавера от лица некрасивой девочки, которая как бы выступает на специальном психологическом тренинге. Поэтесса использует сразу несколько анахронизмов: стихотворение «Некрасивая девочка» пишется не в 1955, а в 1919 году, героиня посещает психологический тренинг, чего не могло случиться как минимум до 1990-х годов, а то и до 2000-х. И таким образом это вроде бы реалистическое стихотворение приобретает некоторый оттенок фантастичности, что сближает его уже с версией Геннадия Каневского. Созданный Заболоцким образ некрасивой девочки испортил всю жизнь своего прототипа, и потому судьба поэта не вызывает у нее никакого сочувствия: «Жалко, конечно, его. / Но в этом есть что-то справедливое. / Ну, знаете, о душе». То есть в изображении Даны Курской внешность героини вовсе не противоречит ее внутреннему содержанию, а наоборот, ему соответствует. Ну, или стала соответствовать в результате жизненных злоключений, причиной которых было это самое стихотворение.

Алексей Лукьянов пишет стихотворение от лица мальчика, которому наконец подарили вожделенный велосипед. Мальчик так поглощен своей радостью, что просто не замечает ничего вокруг. И ни о какой внутренней красоте, связанной со способностью к сопереживанию, тут даже и речи не идет. Впрочем, да, это же исключительно «женское» качество. Александр Маниченко тоже уходит на философский уровень и считает «огонь, мерцающий внутри», свойством абсолютно каждого человека, символом недолговечности человеческой жизни вообще: «всякий человек / лишь искра на изнанке век / он милый но сомнительный подарок». Илья Ненко в своем варианте тоже использует уровень обобщения и ведет речь уже не просто об отсутствии красоты, а о людях с явными физическими недостатками. Поэт последовательно встречает девочку без верхнего века, толстую девушку-подростка, мужчину с одной ногой, и ему становится очень стыдно своих мнимых потерь: «вспоминая эти случайные / сиюминутные встречи / мне становится стыдно / плакать / над кашляющим / задыхающимся / сердцем своим / пористым от потерь».

Версия Олега Пащенко так же написана с точки зрения сочувствия к девочке. Впрочем, в конечном итоге оказывается, что придуманная Заболоцким метафора оборачивается против него самого: «О бедная ты дурнушка, / прожорливое же твоё брюшко, / увидела с ужасом кузнеца / и съела его, / огого». Под кузнечиком здесь понимается сам Заболоцкий, «кузнечик стихотворений». Тут, пожалуй, идет речь уже об инфернальности самого женского начала, причем его носительница употребляет свою силу пока бессознательно. Вечная Женственность оборачивается коварной Кибелой, а женское начало само по себе представляет для мужчины большую опасность. Впрочем, тут можно придумать и более простое толкование: стихотворение «Некрасивая девочка» из-за своего сексистского смысла вызвало столько негодования, что оно чуть ли не готово в конечном итоге поглотить своего создателя и бросить тень на всю прекрасную поэзию Заболоцкого.

Юлия Подлубнова разделила свой вариант на две части – «Некрасивое» и «Красивое». В первой как бы со стороны описывается ситуация стихотворения Заболоцкого – немолодой человек в плаще «на детской площадке имени Гумберта-Гумберта» наблюдает за некрасивой девочкой. Упоминанием персонажа романа «Лолита» поэтесса подчеркивает сексуальный подтекст «Некрасивой девочки» (можно так же тут вспомнить определение «педофилическое стихотворение» из варианта Оксаны Васякиной). Но при этом немолодой поэт все равно остается в памяти девочки представителем какого-то иного, чудесного мира: «Говорил: красота внутри, и смотрел, как тать. / “От нее умирают. Но надо знать”». Вторая часть стихотворения посвящена тайне любви: «Если ты коснешься моей руки, / я готова нарушить любые нормы. / Если я коснусь твоей руки – / ничего не понятно». В общем, так или иначе радость жизни преодолевает все огорчения.

Константин Рубинский в своем стихотворении пишет о том, что некрасивые девочки для него гораздо предпочтительнее красивых: «ищу некрасивую / лет тридцати можно старше / с младенческой грацией души / ни одной не встречал за последние годы». Потому что с некрасивой девочкой можно особенно не церемониться и быть, так сказать, самим собой: «с такой не ревнуешь / не лицемеришь / не красуешься». Здесь нет даже намека на волновавшую Заболоцкого Вечную Женственность. Имплицитного персонажа интересует исключительно бытовое удобство, то есть «некрасивая девочка» оказывается таким удобным домашним агрегатом. Алексей Сальников в своем варианте тоже размышляет на тему некрасивой девочки, встраивая взятый у Заболоцкого мотив в иронический контекст: девочка некрасива, потому что похожа на отца, зато у последнего нет никаких сомнений в своем отцовстве. А что касается некрасивости, так это всегда можно исправить: «Что театр и кино спасали и не таких. / Есть же, в конце концов, Ходченкова».

Наталия Санникова, отталкиваясь от очевидного смысла стихотворения Заболоцкого, тоже выходит на уровень философского обобщения. По ее мнению, красота – это очень условное понятие: «человек рождается некрасивым / и умирает некрасивым. / а краткая его красота / может прийтись на уродливое / несчастливое время». Но кроме этого, поэтесса еще и ставит себя на место героини Заболоцкого: она пишет о том, как это страшно – быть некрасивой девочкой в мужском мире, насколько это работает против женщины, порождая у нее глубинное чувство собственной неполноценности. И здесь, кстати, эта трактовка пересекается опять-таки с мнением Заболоцкого о том, что некрасивая женщина не может стать воплощением Вечной Женственности. Интересно так же, что героиня становится красивой в тот момент, когда рождает мужчину: «мне верить хочется, что я была красивой, / когда родила сына — вот эта история / про сосуд, в котором мерцает / невыразимая новая жизнь». То есть несмотря на попытку философского переосмысления, все равно в стихотворении возникает очень тесная личная вовлеченность. Более того, героиня стихотворения постоянно испытывает чувство вины за то, что не смогла сделать мир лучше: «всю жизнь я мучилась страхом / войны и страдания, / но ни разу не попыталась / сделать мир лучше и безопаснее / для наших детей». Тем не менее она надеется, что сделать это сумеет новое поколение, недаром стихотворение посвящено Галине Рымбу.

Вариант Екатерины Симоновой называется «Некрасивые девочки литературы». Поэтесса перечисляет объекты, на которые может быть направлено внимание самых разных поэтов, но при этом сожалеет, что сама она таким объектом никогда не станет: «Кто посвятит стихотворение мне, / Женщине среднего возраста, / Без особых примет?» – как бы намекая, что это она и есть «некрасивая девочка», на которую никто не обращает особого внимания. По этому поводу можно сказать только то, что чтение стихотворения Заболоцкого так или иначе не доводит до добра ни одного поэта женского пола, вынуждая примерять на себя образ некрасивой девочки и затем страшно страдать по этому поводу. Текст Евгения Смышляева для своего разбора требует отдельной статьи, а мои заметки и так уже чрезмерно затянулись. Скажу лишь, что как и в случае Руслана Комадея, стихотворение Заболоцкого вплетено здесь в сложно организованную словесную ткань, в которой на этот раз полностью теряется изначальный посыл текста. Артем Стариков рассказывает историю из жизни то ли полулюдей, то ли роботов. Здесь так же некрасивая девушка вдруг оказывается привлекательной, а в конце даже немного опасной: «на чужом лице / на лице Кибелы / в моём теле твои занывают стрелы».

Сергей Шабуцкий, единственный из всех поэтов мужского пола, дает в своем варианте высказаться женскому персонажу. Его стихотворение составлено из женских и мужских реплик, к которым примешивается фрагмент то ли теле-, то ли радиопередачи. Женщина подробно рассказывает мужчине о том, как она боролась за то, чтобы выглядеть красивой. Мужчина говорит, что ему тоже не нравится это стихотворение Заболоцкого, он предпочитает ранние стихи поэта морализаторству поздних. И завершает стихотворение намек на то, что такой разговор мог бы состояться между самим Заболоцким и его героиней: «Тебе в НКВД столбцы отбили. / Иди ко мне, попляшем на могиле». И заканчивает подборку кавер-версия Романа Япишина, которая иронически интерпретирует исходный текст: некрасивая героиня с нескладной судьбой является еще и алкоголичкой, так что ее внутренний огонь – это прежде всего огонь похмелья. Причина такого печального финала проста: «Да вовсе не жизнь поломала тебя, / И даже не страшный твой лик изначальный, / Не то, что росла никого не любя, / А то что ты – дура. Вот это печально». И вполне закономерно в конце все обращается в фарс – и поиски Вечной Женственности, и рассуждения о красоте, и попытки как-то переосмыслить старые символистские штампы – все это упирается в утреннюю очередь в магазине «Пятерочка», в которой стоят жаждущие опохмелиться алкоголики.

Как видим, стихотворение Николая Заболоцкого «Некрасивая девочка» не только вызывает очень живой отклик у современного читателя, в том числе и профессионального, но и совершенно четко делит эти отклики по гендерному принципу. Для мужчин в первую очередь важны затрагиваемые в этом тексте философские вопросы, неочевидные, но очень важные связи с биографией поэта и т.д. А вот главная проблема некрасивой девочки как невозможности воплощения Вечной Женственности их совсем не волнует. Более того, во многих стихотворениях поэтов-мужчин четко прописано, что такая девочка может быть для кого-то красивой или же что она будет вполне востребована даже в своей некрасивой ипостаси. Отношения поэтов-женщин со стихотворением Заболоцкого намного сложнее: тут и попытка, переработав текст, каким-то образом вывести его за рамки реалистической конструкции, и прямые нападки на моральный облик Заболоцкого, и проживание в стихотворении судьбы некрасивой девочки от имени своего лирического персонажа. Все это говорит о том, что мысль о несоответствии патриархальным стандартам красоты и как следствие – возможная невостребованность в мужском мире – является крайне мучительной абсолютно для всех женщин. Фактически «Некрасивая девочка» Заболоцкого актуализирует изначальную травму, которую наносит женщинам объективирующая их патриархальная культура. И вот как раз особое значение этого сборника кавер-версий в том и состоит, что здесь так или иначе предлагаются некоторые способы преодоления этой неизбежной женской травмы*.

 
* Статья написана для проекта «Некрасивая девочка: кавер-версия».