Выпуск №10

Автор: Александр Альтшулер

 
***
Жизнь исчезла. Те, кто могли жить, ушли, те кто не могли, тоже ушли. Иллюзии тешили и наркотик не состоялся. В послеобеденное время натруженная тишина лишалась голоса и его заслоняли привычные шумы улицы с немым фотографированием субъекта, который никого не мог удивить. Странность цеплялась за дома паутиной и ржавчиной; медленно томится жук, веселятся мухи, подпружиненные теплом, пахнет весенним стоянием сонных изразцов, бегом серьезных муравьев и инопланетностью тараканов, призывающих на неизвестную им родину. Тишина не спит – она готовится. Никто не хочет подчиниться уже забытому ритму и каждый шаг истории очищается от археологической пыли. Туманные дети не задумываются о появлении. Бледный оттиск утра привычно ложится на сонное <...> ночных приходов и уходов. Тяжелое скольжение не в силах прервать накопленной усталости нерастраченных голосов и попоек. Верная себе мышь мудро заполняет щель. Катится велосипедист, светя глазами вместо фар; длинным ручьем исчезает необязательное. Снег изредка рисует и гора молчит памятью о случившемся. Тяжелым покоем пахнет из-за угла. Машина чувствует асфальт и ноги погружаются в самих себя. Непоказной театр изобретает зрителя; зритель не изобретает, он намагничивается и размагничивается согласно действию. Искусство залегло на прошлогодней странице. Кошки затянули паутину голосов. Ветер вздыхает нездешним воспоминанием. В подорванном салоне шаркает ушедшее.
<1990-е>

 
***
Прикосновение…
Ардальон Иванович не успел сообщить Сидору Семеновичу, что вечер начинается в 6 часов утра. Злая собака пробежала между ними, но листва не изменила цвет и запах.
Пополудни раздался звонок в квартиру Ардальона Ивановича, но его не нашли, о чем есть свидетельство в судебной хронике.
Где пропадал Ардальон – не знал и он сам, но Сидор Семенович понимал, что если он и вернется, – пенсионная игра кончилась.
Нервные стебли бойко росли и шумом создавали настоящее подражая опыту и смеясь над ним. Газетные объявления молчали о человеческой пропаже: на лысые лбы, дачный сезон и далекую политику не хватало местной воды: ее тонкий пар приставал с незначащимися вопросами. Природа настигала и в своем молчании птицы ткала звук тишины и небо голубело ковром восточных товаров и солнце водило бессмысленный хоровод стареющих лепестков и отодвигало в удобный ряд далеко рассыпанного бытия вздохами незаметного исчезновения…
8 июня 1980

 
***
Жизнь происходит и в ней и на поверхности ее обнаруживается то, чего не может быть.
Восхищение – выливается фонтаном.
Задумчивость – дымом, исчезнувшим в небе.
Красота – необъятной прозрачностью.
Любовь – жужжанием, улетевшим далеко.
<1970–1980-е>

 
***
Плачь, муза, ненастоящими слезами, ибо слезы твои всегда настоящие. Я стучу в дверь растения, закрытого своим совершенством, и наблюдаю его происхождение в темном ущелье ствола. Разве свет темноты не ошибка стилистики скрытого раздвоения. Нам дают – берем, не дают – ждем. Иные ждут множество жизней и приобретают будущее невидимое счастью как удачному слиянию, рождающему погоду. А вот попасть в сети ума столь неприятно и быть в чине майора, отдающего шутом приказы королю. Одно дело, другое дело, третье дело, мир дел и колесо машины, оставляющее за собой утрамбованное пространство. Сигареты столиков, улыбки столиков и музыка, принявшая форму тела. Разве найдется день, смотрящий в иное, чем замочную скважину любовников, здесь или там, вечно. И прикрытая одеждой ночи любовь, скрывающаяся днем в украшениях, едва похожих на нее. И запах листьев, донесенных ветром на север. Правда тронула меня за висок и мертвец взглянул открытыми глазами под черепом со снятой кожей. Упрек ли, подозрение ли? Я не хочу. Так медленно касаться плоти и плыть около нее. И видеть утро в свете тьмы. И предаться успокоению на строченом ковре. Кинуться в пропасть земли отдаленной и увидеть ту же реку, синеву, огни, мосты и вечные отражения. Броситься на колени перед гением и не преодолеть его. Или овладеть языком для свободы.
1974

 
***
Рохи́спрет, рохи́спрет
рохи́ Терпсихо́р
повернут корнями в воздушный простор
и реются бабочки в темной земле
рохиспрет, рохиспрет, усни в тишине.
<1970–1980-е>

 
***
Неграмотная пятница чужеземного неба в поиске случайных восторгов, выдворенных эмоций, стоящих дубликатов неосознанных вариантов осуществлений, без при, данности очеловеченной броскости одной природы за другой и недавнее открытие по существу отрезавшее вариант беспричинных сравнений оглядок, густого стояния прерыванием природы захлеста, ах вы умненькие – повеселились, развесили гирлянды и скомкались, скомкались скатались в мнимой значительности шляп, автомобилей гостей и выпеченного пирога известий, ах забудьте забросьте инвариантом громкого имени без фокусов и предназначений взятых взаимностью слов в тягучей попытке связать, осуществить выбросить и вставить, закинуть в ничтожество по закоулкам наблюдающей пыли с фарфоровыми чашками неиспитых осуществлений с тарелками блюд рыскающих по магазинам с блюдцами «ах простите» – все стройно, но растет, растет где и поминки по Власу, голосу в зенках пропускного пути, путами назначенной серьезности несущей останки памяти в цветах, сравнениях, горестных междупутьях наблюдений чавкающего мира по колено, по горло сверху в текучесть произносимой поверхности водомерных расположений и бросьте, но в он кивком головы галантности междусобойных сообщений, паркет, лак, теневое страдание и поверхность вылитых межобразований текущим лесом неустроенных образов терпимости
<1970–1980-е>

 
 
Публикация Галины Блейх
Соблюдена авторская пунктуация