Выпуск №11
В 2017 году в Челябинске во время литературного фестиваля был начат проект «Некрасивая девочка. Кавер-версии», для которого современные поэты написали свои версии известного стихотворения Николая Заболоцкого. Затем мне наряду с другими критиками и литературоведами предложили проанализировать получившийся сборник. Именно тогда я к большому своему удивлению выяснила, что восприятие этого стихотворения у поэтов-мужчин и поэтов-женщин абсолютно разное. Мужчины как-то пытались обыгрывать описанную Заболоцким ситуацию, а женщины – абсолютно все – переживали это стихотворение как наглядное воплощение травмы объективации. После чего я подумала о том, что вопрос отношения к своей внешности для женщины имеет не прикладную, а сущностную природу. Именно так его и следует понимать в рамках этого опроса. Кроме того, совсем недавно выяснилось, что вот эта гендерная атрибуция – девочка красивая, мальчик умный – возникает уже на уровне младшей группы детского сада. То есть в возрасте возникновения рефлексии это представление уже нужно преодолевать при помощи каких-то дополнительных мыслительных усилий. Вот откуда появились эти два вопроса, на которые я и предложила ответить всем желающим.
1. Существовало ли для Вас противопоставление умная/красивая? Чувствовали ли Вы необходимость сделать выбор? Если да, в каком возрасте Вы это осознали? Пытались ли Вы как-то преодолеть эту оппозицию?
2. Чувствовали ли Вы свое отличие от окружающих? В чем оно выражалось? Возникали ли в связи с этим какие-то проблемы? Можно ли сказать, что в этом могло присутствовать неприятие именно женской активности?
1. Не припоминаю, чтобы такое противопоставление существовало в моей юности. Я была достаточно умна, чтобы побеждать на олимпиадах и учиться в физматшколах, так что об этом я никогда не думала отдельно, как о приобретаемом/упускаемом качестве. Важным, кстати, в моей жизни было участие в республиканских олимпиадах, где обнаружились люди умнее меня, это было очень полезно для правильной самооценки. Но в обычной жизни ум был просто какой-то частью организма, данной от природы. Внешность меня не вполне устраивала, как любого подростка, хотелось избавиться от очков (довольно быстро удалось), иметь гуще волосы и длиннее ресницы, но это все было тоже как-то неважно, поскольку мало влияло на происходящие события. В целом, пожалуй, мне с внешностью повезло. Поняла я это в 40 лет, когда заболела, и моя внешность стала заметно меняться в худшую сторону от интенсивного и тяжелого лечения. И тогда я заметила резкую потерю интереса к себе как со стороны мужчин, так и со стороны женщин, вообще просто потерю интереса. То есть, могу сказать, что если ты теряешь часть привлекательности, шансы на успех, карьеру и общение у тебя падают стремительно. Медленное старение воспринимается, скорее всего, не так критично, снижение интереса происходит постепенно, к нему можно адаптироваться. А когда ты за три-четыре года превращаешься из юного легкого существа с мелодичным голосом в больное, несчастное и уродливое, то сама болезнь преодолевается с трудом еще и потому, что ты перестал быть приятен для людей – и они довольно безжалостно это тебе демонстрируют.
2. Видимо, оттого, что все мои подростковые комплексы относительно внешности не были достаточно остры, я воспринимала стихотворение Заболоцкого, скорее, как гимн внутренней красоте. В юности я очень старалась достичь совершенства по Чехову: «В человеке все должно быть прекрасно…», и наибольший упор делался на «душа и мысли», особенно на мысли, которые совершенствовать было сложнее всего. Стихотворение же как раз говорило мне о сиянии души и мыслей, то есть об истинной внутренней красоте, достичь вершин которой казалось невозможным. Перечитав стихотворение сейчас, я поняла, что это восприятие с годами мало изменилось, я не чувствую жалости к девочке, я чувствую горечь от того, что не в состоянии абстрагироваться от восприятия внешнего в себе и других. А мне бы этого очень хотелось, поскольку сама жизнь учит меня тому, насколько внешность не важна, потому что человек не ею определяется, – и, увы, никак не научит.
1. Противопоставление существовало. С детства – в семье было деление: моя сестра красивая, я умная. В реальности различие было скорее активная – трогательно-нежная. Ну может, на гормональном уровне было различие. В раннем детстве я огорчалась, что не мальчик. Ну и наведенное – родители ждали мальчика. Выбора умная-красивая не было – он был сделан за меня. Не могу сказать, что меня это огорчало. Красивые девочки сидели на лавочках и шушукались, а я носилась с мальчишками на велосипедах, играла в футбол-хоккей, лазила по деревьям, чердакам, стройкам, подвалам – поведение, непредставимое для девочки, озабоченной своей красотой. Так что мне доставались задачники по математике, а сестре – уроки кулинарии. Печали, конечно, были – когда бабушка, мама и сестра готовили вкусное к празднику, меня привлекали мыть посуду.
Большей частью я о красоте не задумывалась. Прически были две – паж и сессун, и то когда доросла до парикмахерской, до того – мама «под горшок». Одежда – брюки, зачастую короткие, быстро вырастала. Родителей это тоже устраивало – или скорее сначала их устраивало, при ограниченных ресурсах, а я не была против. Тем более сестре разная одежда была нужна – поддерживать красоту. А мне лет в 15 подарили настоящие джинсы, с тех пор их только и носила. Но когда на одно из взрослых уже дней рождений мама подарила штаны милитари хари – расплакалась. В тот момент хотелось более женственного. Да и не мой это стиль – милитари. Дальше были общества абсолютного мужского преобладания – школа интернет (5 девочек на класс из 28 человек), физтех (10 девочек на курс из 100 человек), где позиционирование происходило по той же линии «умная». Что я, оказывается, тогда была красивая, осознала много позже J.
Воспитания женщины из меня не было как таковой, не то что красивой женщины. Может, рано из дома ушла – в 15 лет, может, маме особо и нечего было сказать. Духи, макияж, уход за кожей, косметика, одежда, прическа, аксессуары – все самотеком, изредка, от таких же слабо понимающих и слабо интересующихся подруг. Да что там, о месячных узнала, когда они начались. Большой плюс – отношения с подругами строились не по пирамиде красоты, а через поддержку в окружающем суровом мире – не мужчин, но жесткой учебы. Минус – отношения с возлюбленными: считала, что меня одаривают и до меня снисходят. Но тут не одна оппозиция красивая-некрасивая играла роль, вообще воспитание в семье, а также совокупность «великой русской литературы».
В общем, для мамы я была недоженщина без потребности быть женщиной, для отца – недочеловек (поскольку женщина) с обязанностями и человека – профессия непременно физика, карьера, успех, и женщины – будущая семья, жена, это все. Пока верила и слушалась, пыталась соответствовать. Ломало жестко. Еще и красивую женщину мне было не потянуть. Так что преодолеть – определять себя красивой, а не умной – не пыталась. Зачем? Ум по-всякому ценила и ценю больше. Вот осознать и вылезать из траншей, проложенных воспитанием – пришлось. Да, и смешные случаи были, как-то коллега поинтересовалась, а не еврейка ли я случайно – что-то слишком красивая и умная одновременно. И да, это тоже.
2. Отличие в уме? В красоте? В женской активности? В старшесредней школе было грустно, что окружающие интересуются всякой фигней – детки старались вписаться в социум, какой уж он был в конце 70-х. Блядства было выше крыши в городе физиков, как я теперь понимаю. А я все – задачки, теоремы, побегать, полазить, понырять. Видимо, отставала в половом развитии. Зато когда поступила в интернат – о, там были свои. Другое дело, мы были такие снобы (не зная такого слова) – были мы и были «местные». Мы чувствовали превосходство. Так и дальше, на физтехе. В общем, Касталия, теплица. Пока не оказалось, что превосходство проходит по другим линиям. С неприятием особо не сталкивалась, мне местные морду не били, попытка изнасиловать на рельсах была, но это же не неприятие.
Собственно женской активности я не проявляла. Какой? Женского активизма не было. Был театр, газета, спортивные секции, поездки, любовные отношения – активности гендерного равенства или противоположности, ничего специфического. Потом с замужеством и рождением ребенка начались жесткие заморочки – но тоже как последствия установок воспитания и запутанности в стереотипах. Вот тут осознание себя красивой могло бы меня слегка вытянуть – а я была тогда безумно красивая! Но установки затаптывали в пыль, и выбиралась я оттуда тяжело и долго. И выбралась совсем без установки на красоту.
1. Не совсем как противопоставление – скорее как две разные задачи разной степени выполнимости, в принципе не отменяющие друг друга, поскольку людей, которые умны и красивы одновременно, можно было видеть вокруг во множестве. В моём случае выбора не было совсем, поскольку с красотой не задалось. Это стало очевидно, пожалуй, в первом классе, когда моя отчаянная нескладность и неуклюжесть стала бросаться в глаза со страшной силой (не помню, чтобы я задумывалась об этом раньше, хотя, может быть, просто не помню, а вот первый класс помню прекрасно). Очевидно это стало настолько, что мысль о преодолении оппозиции – о том, чтобы систематическими усилиями самопреодоления вогнать себя, так сказать, в эстетическую норму (сжав зубы, заставлять себя «красиво одеваться» – мучительно не любила! – сжав их ещё сильнее, бегать и соблюдать жёсткую диету, чтобы похудеть, – нет, ну это невыносимо) всерьёз в голову не приходила. Приходила же мысль о том, что надо использовать имеющиеся ресурсы. (Кстати: оппозиции «девочка красивая – мальчик умный» в моих глазах не было. Я наблюдала вокруг себя множество красивых и умных одновременно и девочек и мальчиков. У меня была другая оппозиция, сформулировавшаяся к последним классам школы: «гармоничность – дисгармоничность». Гендерной привязки она для меня никогда не имела.)
По идее, оставалось – чтобы что-то значить в собственных и чужих глазах – быть «умной», тем более что тут ресурсы как раз были. Однако не менее стремительно я поняла, что и это не приносит совсем никакого счастья – ни, так сказать, женского, ни человеческого. Оно не приносило симпатии, поскольку в этом нет тепла. Умствование и эрудитничанье немедленно снискивали мне ярлык выпендривающейся задаваки – что не соответствовало никакой истине, поскольку я была жгуче застенчива и самооценка у меня была очень низкой. Но примерно к средним классам школы я нашла третий путь, даже, пожалуй, два. Первый состоял в том, чтобы быть «интересной». Наряду с полными драматических страстей дневником и стихами я принялась писать фантастические истории о разумных собаках, путешествующих во времени, в космосе, в параллельных пространствах и вообще претерпевающих разные чудеса. Это оказалось счастливейшим решением – в школе, во всех пионерских лагерях и больницах, куда случалось попадать, я превратилась в популярного персонажа и оставалась таковым до тех пор, пока соответствующее чтение для моих ровесников оставалось актуальным. Ближе к концу школы стало ясно, что интересность пора искать на других путях, и я стала искать её в бравировании неприятием советской власти и высмеивании её глупостей. Это принесло мне куда меньше счастья, чем повести о разумных собаках. И это я ещё про интерпретацию характера по почерку не рассказала…
Однако был и ещё один путь. Пожалуй, я застряла в нём и по сей день. Это быть путь «хорошего человека»: раз красоты нет, а ум скорее отчуждает, кроме как «красивой» и/или «умной», можно быть доброй – понимающей, выслушивающей, сочувствующей, жалеющей… Тепло в этом, в отличие от ума, есть, когда оно не душит в объятиях (и ещё надо было научиться не душить, чему я научилась очень не сразу). В общем, и сейчас для меня актуально примерно такое решение: быть (чтобы расположение других ко мне было возможным) такой, чтобы другим было со мной легко, свободно, просто, по возможности же – уютно и тепло (избави Бог, не жгуче-жарко – такое мы уже проходили), чтобы человек со мной чувствовал себя понятым, принятым и невиноватым, чтобы он чувствовал себя ценным и чтобы ему было интересно (не чтобы я драгоценная была интересна ему, а чтобы ему вообще было интересно: процесс взаимодействия, он сам себе в этом взаимодействии… ну и я немножко. В общем, идея в том, чтобы идти не от себя, а от другого). И слава Тебе Господи, это совсем не связано с красотой, а с умом если и связано, то очень обходными путями.
2. Увы, оно так бросалось во все мыслимые глаза, что и сомнений не оставалось. То был классический случай домашнего книжного ребёнка: толстая девочка в очках, говорившая книжной взрослой речью и совершенно не знавшая, как подступиться к ровесникам, не представлявшая себе, чем (и вообще зачем) они живут. Конечно, с этим возникали сплошные проблемы, потому что вписаться в социум не получалось. Никакой женской активности при этом и быть не могло, поскольку заранее было понятно, что буду отвергнутой. Я как-то заранее смирилась с неудачей, со всеми будущими неудачами в этом отношении, хотя было, конечно, очень горько. И да, начало действительно оказалось катастрофичным и живёт всю жизнь в памяти под именем Первокатастрофы.
1. Такого противопоставления никогда не было, хотя мне все обидно, когда за поэтический текст получаешь – 50 лайков, а за заурядное фото – 250. Часто на научных конференциях мужчины, пытаясь сделать комплемент, говорят: «Ну тебе вообще можно нести любую пургу, всё равно все смотрят на тебя и не слышат, что ты говоришь». Но я на такие вещи реагирую по принципу: сам дурак. Никогда противопоставить эти качества не пытаюсь. Скорее — наоборот.
2. Как ни странно, знаю – что значит быть «некрасивой девочкой» и «красивой девочкой». Мама, опасаясь за мое раннее половое развитие, исподволь внушала мне, что я некрасивая. Так меня воспринимали и окружающие – была очень неуверенна в себе. Через месяц учебы в институте ко мне подошли двое однокурсников и сказали, что у них было голосование и я выбрана «мисс курса». Скажу одно – красивой быть комфортнее. А что касается умственных способностей – сложное понятие. Можно быть талантливым, но не очень умным, можно быть доктором наук и при этом набитым дураком… Я всю жизнь работаю среди мужчин в традиционно мужской профессии – хирургия. Им нужно самоутверждаться. Женщина – самый доступный объект. У нас в коллективе 3 женщины, и нас обобществляют. Просто говорят: это наши дуры натворили. Отстаивать себя, скандалить, говорить, что не дура – крайне глупо и стыдно. Вот и терпим. Мне кажется, чем менее остро реагируешь на оценку своих умственных способностей, тем, пусть даже в тайне, тебя умнее считают.
1. Для меня никогда не существовало противоречия между внешностью и сущностью. Уверена, что они между собой связаны. Я придаю большое значение внешности. По ней можно многое прочитать о человеке. В девять лет мои одноклассницы сообщили мне, что они выбирали самую красивую девочку в классе и решили, что это я. Но в то время красивая внешность достоинством мною не считалась. Вскоре я об этом забыла. Вспомнила, когда на меня стали оборачиваться мужчины на улицах и проявлять активное внимание. Мужчины более внимательны к красивым женщинам. С этим ничего не поделать. При этом мне всегда удавалось мягко и без последствий отклонять малопристойные предложения со стороны мужчин, да и женщин тоже.
Когда-то меня возмутила фраза одного профессора истории о том, что хороший муж лучше плохой диссертации. Не совсем умея сформулировать своё отношение к его словам, я тогда почувствовала что-то очень обидное, касающееся женщин.
2. Отличие от окружающих чувствовала всегда. Как и большинство, наверное, людей, связанных с искусством. С гендером это не связываю. Просто слишком часто задумывалась и мечтала. Смешно было бы говорить о своей тонкой душевной организации, тем не менее, могла заплакать, когда видела, что обижали старых или слабых. А уж если обижали животных! В школе, затем в медицинском и литературном институтах несправедливостей, связанных с гендером, на себе не ощущала. Знала студенток, которые ходили за хорошими оценками по вечерам к профессорам на кафедру. Не осуждала. Ни тех, ни других.
Был смешной случай на сдаче экзамена по кожным болезням на пятом или шестом курсе. К тому времени мои стихи уже публиковались, и я знала, что в итоге свяжу жизнь с литературой, а не медициной. Доцент Дядькин отвел меня, стоящую в коридоре в ожидании экзамена, в сторону и предложил войти в аудиторию, куда студенты запускались партиями, в числе последних. Его предложение меня озадачило. Тем не менее вошла предпоследней. Наконец, ответив на вопросы билета, услышала от него: «Вы, Газизовочка, ни черта ничего не знаете, но ставлю балл вам за ваши прекрасные глаза». И больше ничего…
Сейчас понимаю, что многого не замечала. Я выросла в тепличных условиях, ограждённая от многих несправедливостей жизни. Во взрослой же жизни мне просто повезло, что я не сталкивалась с гендерной дискриминацией. Но я живу не в вакууме. Невозможно остаться равнодушной к тому, что я узнала и увидела. Вот только не знаю, что делать. Не давать в обиду тех, кому я могу помочь. Наверное, так.
1) В моей семье интеллект всегда ценился больше красоты, при том, что, в общем, женщин моей семьи нельзя было назвать дурнушками. Они не были, возможно, открыточными красавицами, но в целом семейный этос был странным образом близок протестантскому: учись, работай, занимайся делом, «стань человеком». «Имей голову, и все приложится». Красота считалась приложением — есть, хорошо, нет — и не надо.
Возможно, причина была отчасти и в том, что женщины моей семьи, особенно мама и папина тетя, «вторая бабушка», с которой я проводила много времени, не ощущали недостатка мужского внимания, скорее наоборот, но сами при этом не считали замужество «социальным лифтом» как таковым. Особенно, конечно, это было заметно по папиной тете, которая после очень серьезного любовного разочарования вообще не создала семью, посвятив себя семье своей сестры, однако была человеком на редкость цельным.
Поэтому выбор «ума» был сделан за меня, и меня по этой дороге всегда достаточно решительно направляли, подчеркивая, что красота — не вечна, а вот светлая голова важна любому и в любом возрасте. Я в это искренне верила и сохранила это убеждение до сих пор, потому что, собственно, моя жизнь, которой я вполне довольна, тому подтверждение. С красотой же получилось вот как. Будучи ребенком одиноким и, как уже было сказано, решительно направляемым всей семьей в сторону развития здравомыслия и интеллекта (мне, кажется, даже говорили, что дура не найдет хорошего мужа, хотя это не подчеркивалось), с «красотой» в популярном понимании, вернее сказать, с ее стандартами и проявлениями в виде накрашенных ногтей, макияжа и пр. я начала сталкиваться в школе где-то в возрасте раннего пубертата, когда одноклассницы записали меня в «чучела».
То есть «красотой» для меня фактически был на тот момент не столько сам внешний вид, сколько атрибуты в виде модной одежды и косметики, которые могли, при необходимости, исправить внешность и создать впечатление ”красоты”.
Особенность ситуации состояла в том, что по моему «курсу» одноклассницы были глупыми, то есть красота их без ума ничего в моем понимании не стоила. Однако я поняла, что «красота» необходима для социализации и что из себя можно сделать красивую и, значит, социально приемлемую с помощью тряпок и макияжа. Семья моя этого, кстати, долго не понимала.
Поэтому задачей стал не выбор между красотой и умом, а дополнение ума благоприобретенной общепринятой красотой, чтобы «не выделяться» и при этом не вступить в конфликт с семьей. При этом, конечно, у меня были довольно сильные комплексы в отношении собственного тела, я считала себя слишком худой, хотела грудь побольше, плечи покруглее и не любила свои прямые волосы, однако (ум, спасибо!) я понимала, что другого тела не будет, жить надо с этим и желательно получать от жизни удовольствие. В 15 лет мне очень помогла поездка по школьному обмену в Париж, потому что я привезла оттуда а) понимание того, что у человека может быть стиль, и он прекрасно заменяет красоту, и вообще во всем лучше таковой, потому что создается умом; и б) чемодан одежды, которую мне подарили.
Комплексы в отношении тела постепенно, кстати, исчезли — тут была своя отдельная любопытная работа, но она не предмет данного обсуждения.
2) Свое отличие в детстве я чувствовала остро, потому что меня интересовали совершенно другие вещи, чем большинство знакомых мне детей, и вообще я полагала, что я заслуживала лучшего, чем имела — не эту унылую жизнь со школой, буллингом и дурами, а нечто более яркое и «свое», настоящие приключения, а не курение тайком за углом и так далее. У меня были и друзья в школе, но их компании не хватало для того, чтобы ощущать себя полностью «своей». До 14-15 лет это отличие было источником определенного страдания, главным элементом которого были буллинг и неправильный совет «не обращать внимания». Потом я задолбалась, начала драться и свела буллинг на нет. А в 14-15 лет я обрела две важных «отдушины» — студию юных журналистов и поэтическую студию «Пегасик», где были подростки вроде меня. Важен был и тот аспект, что в обе студии я записывалась, проходила по конкурсу и ходила совершенно самостоятельно, и это не было инициативой родителей. Поэтому, например, класс больше не был для меня ни референтной группой, ни сколько-нибудь важным сообществом. После школы, в институте и далее я продолжала вести себя «по заветам семейства» — главное ум и здравомыслие, остальное приложится. Мне самой не кажется, что мое поведение приводило к каким-то проблемам, кроме обычных, связанных с тем, что я могла заскучать, выполняя по работе какое-то задание и, грубо выражаясь, «проебать» его, что, разумеется, огорчало мое начальство — но это мало относится к делу. Сейчас, читая рассказы женщин о домогательствах, я понимаю, что в моем поведении, видимо, было что-то, что заставляло определенную категорию мужчин держаться от меня подальше — подозреваю, это были моя склонность иметь мнение «хрен оспоришь», намного больше говорить, чем слушать, обильно ругаться и внешний вид, ускользающий из привычных категорий «женственности», при том, что я любила и краситься, и одеваться, и тусоваться, и выпить могла много, и потанцевать раскованно/рискованно. Возможно, свою роль играли очки, которые я носила с ранней юности, как маркер «слишком умной», и они входили в диссонанс с достаточно уверенным поведением. А, может быть, мне просто повезло.
Необходимое пояснение. С годами я, конечно, все лучше понимаю, что вся моя семья довольно сильно отличалась от общего окружения, мы жили по ряду причин достаточно замкнуто и неписаные правила социума влияли на нас меньше, что в свою очередь не могло не оказать влияния на воспитание. Но факт остается фактом: я не выбирала между умом и красотой, я считала, что силой ума можно перевоплотить себя в красавицу. Признаюсь честно, я получаю удовольствие от того, чтобы хорошо выглядеть в зеркале, и никакого греха в этом не вижу.
1. Меня с раннего возраста считали умной, даже очень умной. Я это часто слышала. Моя мама называла меня «симпатичной», кто-то из ровесников и друзей родителей —красивой. Но, видимо, «ум» все затмевал. Признаться, оппозиции не было. Я мало думала о том, какая я в глазах окружающих. Мне была важна моя собственная самооценка.
2. Отличие наметилось еще в средней школе. Я довольно мало соприкасалась с жизнью класса: у меня была своя жизнь, круг общения, который состоял из друзей моих родителей, свои книги, очень отличавшиеся от советского мейнстрима. Это были разные репринтные издания, ксерокопии запрещенных тогда книг Солженицына, Бродского, поэтов Серебряного века, труды русских философов, Ильина, Франка, Соловьева.Библия.
В школе я носила очки в большой некрасивой оправе с толстыми стеклами. С одной стороны, я смущалась своей близорукости и некоторой отдельности от класса. С другой, это придавало мне сил. Во мне соединялась застенчивость и неожиданная дерзость, даже бесшабашность. Если мне хотелось что-то сказать, я говорила. В плане гендера —никаких ограничений самовыражения в сравнении с мальчиками я не испытывала. Никогда.
Прошло много лет… лет 13 после окончания школы, когда я впервые почувствовала, что мужчины меня вытесняют, мешают, саботируют совместный труд. Это произошло уже в начале 2000-х. Ощущение было не из приятных, более того, шокирующим. Там, где я тогда работала, в крупном американском рекламном агентстве, в моем, на 80% мужском, отделе нравы царили не то чтобы сексистские, а выходящие из всех этических норм. Это большой рассказ, и не очень хочется возвращаться памятью в то время. Сейчас, по прошествии почти 20 лет, я могу с точностью сказать, что само наличие таких «мужских клубов», практически непроницаемых для женщин, мест, где крутятся деньги, власть или слава — и есть маркер настоящего положения дел. И еще: пока не будет ясности в вопросе политических и экономических прав женщин, о равноправии говорить не приходится.
Юлия Скородумова, поэт, певица
1. Нет, никогда.
2. Да, в детстве-юности постоянно, с гендером не связано, а просто я была враг-индивидуалист-оппозиционер. Хотя сама сие не осознавала, хотела искренне быть как все, но не получалось
Наталья Налимова
1. Почему-то не было ни противопоставления, ни выбора. До подросткового возраста уж точно. Когда девочки начали краситься, стало странно. До сих пор не могу осознать, зачем они это делают. Клоунов понимаю, панков понимаю – тут внешность для создания образа. Создание образа улучшенного самого себя – вот хз, не догоняю. Иногда попадаются охрененно красивые люди, это да. Иногда попадаются те, которые неприятны. Внешность к уму отношения, кажется, вообще не имеет.
2. Совершенно так, женская активность – ужас-ужас. Видимо, потому, что дядьки и мальчики все были тихими в официальных социумных проявлениях. Детей дрючили всегда тётки. Активистами-отличницами в моём окружении были только девочки. Моя маман – эмоциональный неуравновешенный вампир, а родитель номер два – подкаблучник. Я предпочитала дружить с людьми иной активности: что-то вместе поделать. Погулять там, на великах покататься, фотографией в кружке позаниматься, порисовать. А отличие было, наверное, как раз в нежелании влезать в любые официальные отношения и желание быть просточеловекомотстаньтеотменя, не девочкой. Меня даже в садике звали «дед налим», и я была не против.
Наталья Пояркова, кандидат филологических наук, редактор
1. Долгое время, лет до 27, я вообще не понимала, что меня воспринимают как красивую/женственную. То есть некрасивой я себя тоже не чувствовала, к тому же всегда любила, скажем, хорошо одеваться. Но это была такая функция, встроенная в меня, казалось бы, по умолчанию. Тема собственной красоты была на периферии моих интересов и забот. И, соответственно, я не видела никакой корреляции между умом и красотой – ни прямой, ни обратной. К тридцати годам, уже полностью осознав, что действительно красива/женственна и какое это может оказывать влияние на окружающих, с большим удивлением стала замечать, что к моим словам и поступкам довольно часто относятся как к чему-то легковесному и требуются дополнительные усилия, чтобы еще придать им веса и убедить в своей серьезности. И это стало некоторой проблемой. Как минимум потребовалось поразмыслить и выработать некие стратегии поведения.
2. В основном я вела себя конвенционально. Так мне кажется. У меня не хватало силы духа вызывать на себя всё то, что чаще всего следует за женской активностью: упреки, насмешки и т.п.
Ольга Елагина, прозаик, кандидат филологических наук, редактор
1. Нет, не чувствовала. Я считала себя и умной и красивой. Но у многих моих подруг такое противопоставление есть до сих пор
2. Да. Считала себя непонятой обществом. Противопоставление было скорее в духе «поэт и толпа». К счастью, полностью излечилась от этого годам к 30). Упомянутое стихотворение Заболоцкого меня очень раздражало. По причине не столько содержания этого противопоставления или душевное – или красивое (хотя и это тоже), сколько по причине кондовой формульности этого противопоставления. Белое/чёрное. Я вообще многое у него не люблю. «Столбцы» – точно.
1. В моем детстве, насколько я помню, противопоставления не существовало, но была такая убежденность, что быть только умной или только красивой – для слабаков, и по-хорошему надо быть и умной на 100%, и красивой на 100%. Т.е. каким-то образом умудриться быть крутой по всем направлениям. Думаю, тут повлияли всякие семейные истории, например, о бабушке, враче экстренной хирургии, которая ходила в парикмахерскую и оставляла дома записку, где ее найти и увезти прямо недостриженную к пациенту, если она вдруг понадобится на работе, и мамины комментарии на этот счет, что бабушка не умела сама делать себе маникюр и укладку, поэтому ходила в парикмахерскую, а вообще-то могла бы и сама уметь делать себя красивой, а не только самоотверженно выполнять высококвалифицированную работу. Чувствовалось, что это как-то слишком сложно, поэтому с таким образом женщины ассоциировалось большое усилие, которое она прилагает, чтобы быть и умной и красивой одновременно. Но мы же не простые, нам нельзя выбрать что-то одно, надо и то и другое, так что вариантов не было. Впрочем, не скажу, что я чувствовала необходимость что-то с этим делать, но ощущение, что, возможно, я могла бы делать больше усилий, но не хочу, бывало. Ощущалось это как некий бунт против системы, которая требует от тебя больше усилий, а ты назло их не делаешь, тебе достаточно того, насколько ты красивая сейчас (кстати, в своем уме и достаточности своих действий по его проявлению я никогда не сомневалась, а вот красота, приоритетный вопрос женщин не моего склада личности, был более сомнительным).
2. Всегда чувствовала, пожалуй, заключалось оно в моей направленности не вовне и на какую-то межличностную активность, а скорее на мой внутренний воображаемый мир, которым ни с кем не хотелось делиться. Если вернуться к теме «умной и красивой», то уже в подростковом возрасте часто ощущалось разочарование, что «я умная и красивая, и что?», когда я узнавала о том, что ровесницы вступали в отношения и начинали с кем-то встречаться, а со мной этого долго не происходило. При этом жить их жизнью и проявлять такую же «стереотипно женскую» активность я не хотела, а моя личная активность была скорее интеллектуального свойства без гендерных характеристик и происходила исключительно наедине с собой (придумывание и написание литературных произведений, изучение языков и т.п.).
1. Для меня лет с пяти существовало противопоставление «наша» и «красивая». Понятие «наша» означало, что девочка ведёт пацанский и активный образ жизни. Такие девочки, как правило, не соответствовали в стиле своей одежды и классическим «девочковым» канонам. Конечно, маленьким детям образ чаще всего навязывают родители, но было понятно, что «наша» в розовом платьице с кружевными оборками через грязный забор не полезет – это просто физически неудобно, и моей маме со вздохом приходилось с утра выдавать мне шорты с футболкой. «Красивые» играли в куклы и плели интриги, против кого надо дружить. «Наши» играли в индейцев и строили шалаш. Они заодно считались и мозговым центром всей компании, а значит – умными. Меня такой расклад устраивал еще в те далёкие годы. Я до сих пор играю в индейцев и строю шалаш.
2. Я стала чувствовать своё отличие от окружающих, когда прибавила в весе – и тут же попала под объективы фэтфобного восприятия. С тех пор все мои поступки в глазах некоторых представителей общества трактовались исключительно через призму «это потому что она жируха». Часто выходит замуж? Правильно, кто с такой жирной долго станет жить. Открыла издательство? Правильно, чем еще такой жирной заняться, не на дискотеку же ходить. Попала в аварию? Ну да, жирные чаще всего подвержены заболеваниям. Жалуется в фейсбуке на травлю со стороны бывшего любовника? Конечно, ведь жирные всегда ущербные, злые и орут больше всех (а любовника могла бы и простить, мужчинам всегда тяжелее!)
Ну и классическое «Жирная? Постыдись и не высовывайся!» – которое означает именно неприятие моей активной деятельности. Но вроде бы почему мне это запретить? А! Выход найден – из-за веса! Ге-ни-аль-но!
1. Для меня такая оппозиция никогда не была актуальной. Хотя бы уже потому, что сам вопрос о красоте и уме более чем дискуссионный, а жизнь дает огромное количество поводов, чтобы почувствовать себя и умной, и неумной, и красивой, и некрасивой — как с точки зрения других людей, так и со своей собственной. Да и я могу считать умными и красивыми людей, между которыми на первый взгляд нет ничего общего.
Если иметь в виду противопоставление субъектной и объектной моделей поведения, заложенных в этом вопросе, то так сложилось, что вторая модель, сколько себя помню, казалась мне абстракцией. Все люди разные, им нравится разное, нравится всем невозможно. Любой наш выбор одновременно и отталкивает, и притягивает самых разных людей, вне зависимости от биологического пола и гендера. Это как-то очень быстро стало понятно, хотя и не в таких категориях, конечно.
2. Я не помню времени, когда бы я не чувствовала своего отличия от окружающих. Хотя бы уже потому, что я человек с редкими именем, фамилией и отчеством, что в обществе с низким уровнем толерантности к любой инаковости создает довольно большое количество неудобств.
Претензии часто возникают не к полу, а к наличию определенной точки зрения, готовности ее публично отстаивать, к неколлективности, вообще к тому, что ты оказываешься единственным человеком, не подписавшим донос на преподавателя, например. Комментарии типа «вы же женщина, зачем вы занимаетесь тем-то и тем-то» (иногда с добавлением «вместо того чтобы делать то-то и то-то»), конечно, не новость, но ведь мужская гендерная социализация тоже контролируется.
А вот то, что мы все еще живем в реалиях, когда о любой женщине можно сказать любые гадости, чтобы обесценить ее работу и ее саму, порой действительно выбивает почву из-под ног, поскольку, с одной стороны, это выключает из равного разговора (часто с невозможностью оппонировать), а с другой — не несет никаких репутационных рисков для говорящего или говорящей.
1. Думаю, что у нас в школе существовала иная дихотомия: мальчикам полагалось быть сильными или слабыми, девочкам — умными или красивыми. Разделение шло по другим признакам, возможно, потому, что интеллект в целом ценился невысоко. Мне хотелось быть сильной и красивой, но кто же даст? Априори меня считали умной, едва ли не отличницей (хотя я ленилась и училась вполсилы), а все попытки казаться красивой игнорировали, что было довольно обидно. Преодолеть я ничего не пыталась, ключевым желанием было – «выйти отсюда живым». Зато в Университете я оказалась в кругу таких тонких и умных людей, что у меня всё получилось — стать сильной и красивой, а главное, самой выбрать партнера!
2. Да, я ощущала, что я какая-то неправильная девочка, что не могу и не хочу отвечать требованиям общества: быть послушной, полезной, неагрессивной и т. п. Сейчас я понимаю, что меня не устраивали именно гендерные стереотипы, у меня был настолько сильный характер, что при всем желании я не могла им соответствовать. Проблемы возникали на каждом шагу — в детском саду, в школе — ровно до тех пор, пока я не научилась мастерски притворяться и скрывать свои мысли и эмоции.
Вряд ли тут скрывалось неприятие женской активности, скорее, это было неумение приспособиться к социальным условностям. Коммуникативные трудности.
1. Нет. Я поменяла несколько школ, в одной из них было противопоставление умный/тупой, а в другой остро чувствовалось другое: богатый/бедный, это не имело гендера – в 13 лет. Классная руководительница выжила меня из школы, а одноклассницы вытряхивали на перемене портфель, но я подозревала, что во взрослой жизни будут штуки покруче. В последнем учебном заведении была обязательна форма, которая только подчеркивала неравенство: девочка в криво пошитой рубашке и ровесница в блузке, купленной где-нибудь… если честно, до сих пор не представляю, где, – не могли быть равны. Я не пыталась преодолевать, просто «выключилась». Сосед по парте никак не мог понять, почему я так асоциально живу, он был очень «правильным» мальчиком и пытался меня перевоспитывать. На тот момент я бросила музыкальную школу и всячески протестовала против системы, поэтому в таких случаях просто вынимала наушник и говорила: прости, что? Спустя год меня перевели на домашнее обучение, и даже на выпускной и за аттестатом я не пошла (не демонстративно, нет, на самом деле не задумывалась).
«Красивые» мы были или «умные» – это интересовало учителей и родителей одноклассников, а не нас самих. Если что, выглядела я как типичная жертва (когда перешла в школу, и меня перепутали с пятиклашкой и посоветовали искать «своих» на линейке, подумала: ну, это точно конец, сейчас начнется).
2. И нет, и да. Я постоянно болела – многое было просто нельзя. Нельзя бегать, нельзя есть то, что едят все дети, – и не было необходимости контролировать, я была достаточно рациональным ребенком и знала, что просто попаду под капельницу, то есть это был не запрет, а… ну, такая вот жизнь. С этим проблемы возникали всюду: не могла ездить со всеми на экскурсии или в лагерь, пропускала праздники, не участвовала в школьных спектаклях (правда, никогда не хотела) и так далее. Вот эта дихотомия здоровый/больной на самом деле ощутима так же, как и богатый/бедный. Все могут, а ты не можешь.
Во второй школе я впервые, как стало ясно постфактум, столкнулась с антисемитизмом. Считалось, что я – «хорошая» еврейка, «наша», а вот другая девочка – «плохая», но опять же с красотой и умом это никак не связано.
Не ищу отличий в том, что я все это время много читала или писала, а остальные нет. Среди моих ровесниц и ровесников были каратистки, певицы, танцоры, чемпионы по боксу, были наркоманки и уголовники – мы все были особенные. Кто-то в седьмом классе еще играл в куклы, кто-то серьезно сел на иглу (в донецкой школе это абсолютно привычная история). Примерно тогда же у меня началась совершенно другая жизнь, где ровесников не осталось. Взрослый мир, в котором тоже не было «красивых» или «умных».
Неприятия женской активности я, к счастью, на себе не ощущала. Мы с одноклассником (кстати, его называли «Ромашка» со всеми вытекающими) были «редколлегией» и мирно рисовали стенгазеты во время субботников. Субботники считались крутым делом, а редколлегия – отстой, так что мы были немножко лохи, но не очень.
И – да, еще присутствовала дихотомия девственницы/не девственницы, но это, наверное, совсем другая тема.
Анна Резниченко, доктор философских наук, профессор
1. Оппозиция «умная/красивая» существовала всегда, конечно, но скорее не со стороны самооценки, а со стороны оценки окружающих. Так, к примеру, я всегда знала, что я умна, причем окружающими отмечалось, что это какой-то неправильный, неженский ум; «слишком ум». При этом лет до 25 считала себя отчаянно некрасивой (поэтому у меня фактически нет юношеских фотографий), лет с 25 до 30 мне это было попросту внутренне безразлично, а лет с 30 стала считать себя офигенной красавицей, и пребываю в этом состоянии до сих пор. Что думают по этому поводу окружающие – зависит от их пола, возраста и темперамента. Оценки полярные. Кстати, в юности очень любила как раз стихотворение «Некрасивая девочка».
2. Чувствую ли я свое отличие от окружающих? Это зависит от того, кто окружает. Если брать возрастную шкалу – в детстве и юности я, конечно, сильно отличалась от среднестатистических сверстников, потому что была «слишком умная», но как раз это обстоятельство помогало завоевывать авторитет, не ориентируясь на внешность: если человек умный, то он ведь и ведет себя по-умному, и целерационально, и ценностнорационально. Конечно, мне проще в университетской среде – больше умных и красивых людей. Неприятие чисто женской активности – наверное, да. Причем фоны агрессии разные – мужиков больше раздражает то, что я умная, тёток – то, что я красивая. Есть клинические случаи, когда я раздражаю просто так. Что в этом случае срабатывает –судить не берусь. Спасибо за опрос!
Оксана Гончарко, кандидат философских наук, преподаватель
1. Да, противопоставление умная/красивая существовало для меня с подросткового возраста, наверное. Я лет до 22-23 была не очень конвенционального телосложения (высокая, то очень худая, то с лишним весом, особенно в подростковом возрасте). Только к 22 годам я приняла какой-то стандартный вид, и даже лет до 28-ми это мне нравилось, и я этим даже как-то пользовалась. А потом беременность и роды (два раза подряд) и снова телесные метаморфозы и набор веса, из которых я уже не ставила себе задачу выходить, т.к. успела на почве тягот материнства и попыток совместить это с наукой и преподаванием просто уже наплевать на стандарты «красоты» и проникнуться феминистским дискурсом. Я почувствовала необходимость сделать выбор между умной и красивой два раза: один в 14 лет (в состоянии так называемой «подростковой пухлости»), когда поняла, что спорт и диета отнимают слишком много времени и сил, которые я могла бы инвестировать в учёбу. Второй раз после родов: когда поняла, что это опять будет ресурсозатратно – пойду лучше книжку почитаю.
Пыталась я и преодолеть эту оппозицию в тот период, когда я была, по моему мнению, «и умная, и красивая» – с 22 до 28-ми лет. Однако, как ни странно, именно в тот период в моей жизни мне попадались люди, которые пытались убедить меня в обратном: что я и не умная, и не красивая. Благодаря фем.дискурсу я теперь понимаю, что это называется обесценивание, но тогда это почему-то влияло на мою самооценку. В любом случае я, наверное, слишком ленивая, чтобы инвестировать в красоту. Даже на банальные гигиенические процедуры (голову помыть и душ принять) столько сил и времени уходит, что ещё его тратить и на приведение тела и лица в конвенциональный вид, не тобой придуманный, – это мне уже кажется совсем не разумным. Одно я знаю точно: люди, которые меня любили (что мужчины, что женщины) они меня любили именно в периоды, когда я себе меньше всего нравилась, а те, кто пытался выстраивать со мной отношения, когда я была с моей точки зрения на пике ума и красоты – почему-то наоборот стремились все это обесценить. И это стало для меня сильным стимулом задуматься, что что-то тут не так с восприятием как ума, так и красоты разными людьми в нашем обществе.
Я пыталась преодолеть оппозицию ум и красота, наверное, в неправильную сторону: доказать всем, что женщина может быть и умной и красивой: например, наряжалась ради докладов на конференциях, ходила накануне доклада к парикмахеру сделать укладку, покупала новый наряд, но это отнимало много времени и опять выбор: либо доклад лучше подготовить, либо вот это все. Тем более что коллеги иногда позволяли себе и мой внешний вид прокомментировать «отметим, какая красивая сегодня докладчица» (т.к. обычно на работе в университете я либо джинсы носила и футболки, либо вообще в университетской форме без излишеств и прикрас, и вдруг такое преображение ради доклада зачем-то). Но я довольно быстро поняла, что это не тот путь преодоления, после того как я выступила с докладами в Австрийской академии наук в Вене и в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Там почти все докладчики были в джинсах и футболках, а если кто-то и приходил в пиджаке, то обязательно его снимал перед докладом. Пиджак – это же какое-то издевательство для тела. А тело во время доклада вообще-то тоже может пригодиться (хотя бы для выразительной жестикуляции или управления техникой и микрофоном).
2. Чувствовала ли я свое отличие от окружающих? Наверное, чувствовала в школе: я была до 11 класса почти на голову выше всех: и мальчиков, и девочек в своем классе. Только классу к 9-му меня по росту догнали две девочки, а мальчики – только в 10-11 классе. Отсюда привычка сутулиться. Сейчас мой рост 176. Иногда ношу туфли на каблуках или обувь на платформе. Становлюсь при этом 182 см ростом, не чувствуя никакого стеснения: и обзор лучше, и можно на людей сверху взглянуть. Но это тоже пришло только после увлечения фем.дискурсом. В школьные годы я почему-то переживала из-за высокого роста, ведь «женщина должна быть маленькая и незаметная».
Нельзя сказать, что окружающие сильно не принимали мою активность. Мои проблемы были скорее связаны с самовосприятием и самопринятием. Я была активной в учебе и в школе, и в университете, и окружающие меня не сильно не принимали. Но иногда бывало, что кто-то скажет «Ты очень хороший человек, но почему ты не хочешь немного похудеть?» (родственница), или «побрить ноги» (подруга), или «хватит читать, иди покатайся лучше на лыжах, а то у тебя вялая осанка, толстая спина и нету талии» (папа), или «я так тебе завидую: если тебя кто-нибудь когда-то и полюбит, то это только за твои душевные качества, но никак не за красоту» (одна из близких подруг). Вот что это вот было?! Сейчас я смотрю на свои фото школьные или вузовские – нормальный симпатичный ребёнок и подросток. Не пойму, что не так! Сейчас бы я уже не переживала из-за этого вообще, но тогда, конечно, были от этого неприятные эмоции и чувства. Не думаю, что это все из-за неприятия моей активности. Но что-то зловещее в этом все-таки есть. Я вот никогда себе не позволяла комментировать чью-то внешность. Тем более что мне всегда нравились люди (и мужчины, и женщины) несколько нестандартного вида (не похожие на других, настоящие – как я считала). Потом у меня было, наоборот, неприятие людей с «идеальной» внешностью и осуждение их за то, что они пытаются соответствовать стандартам красоты. А теперь я как-то спокойно к внешности отношусь: если человек инвестирует в свою красоту – ок, это же его/ее тело – я способна даже оценить этот непростой, на самом деле, труд. Если нет, то тоже ок (я особо тоже не инвестирую).
Ещё мне казалось, что я отличаюсь от окружающих, потому что все идут и выбирают себе нормальные увлечения и актуальные работы. А я интересуюсь только древними текстами, и каждое мое следующее образование ещё менее «перспективное», чем предыдущее (скорее уж даже «ретроспективное»): сначала философский факультет, теперь вот византинистика на филологическом, а далее я планирую в платоновскую магистратуру в Русскую христианскую гуманитарную академию – единственное место в мире, где можно получить диплом платоника! Приложения – ноль, полезность для общества – ноль, но зато интеллектуальный драйв почти бесконечный!
Но если вернуться к моему изначальному философскому образованию, то даже на фоне философов кажется, что я выбрала самые неактуальные направления. «Обоснуйте актуальность исследований» – это каждый раз головная боль. А ведь могла бы современной логикой заниматься, ведь я окончила кафедру логики! Или математической лингвисткой (вторая моя кафедра – это кафедра общего языкознания на филологическом факультете, где я вместо лингвистики изучала византинистику)! Или хотя бы современные языки тогда уж учить! Или современной философией заниматься – хоть бы феминистическому дискурсу помогла бы! Но нет. Сижу читаю рукописи 12 века малоизвестного автора, который ещё и с ошибками Аристотеля излагал – и только это реально в кайф. Вот что со мной не так?!
Татьяна Левина, кандидат философских наук
1. Противопоставление умная/красивая появилось, наверное, только в университете, и оно меня мучило. Меня как-то назвали “красивой девочкой”, когда я искала работу лаборанткой на психфаке в 16, чему я очень удивилась. Мне очень хотелось быть умной. Но стереотип о том, что девушка должна быть красивой, должна ухаживать за собой и тратить на это деньги, которых у меня не было, во мне сидел, и я страдала. В универе я чувствовала себя глупой. Очень глупой. Парней я просто боялась.
В 22 года на 5 курсе из меня “слепили” очень конвенциональную красотку на телевидении. Началась странная активность мужчин. Незнакомые парни стали вести себя нагло и очень напористо. Меня стали мучать последователи пикапа. Однажды в метро парень подсел и сообщил мне, что я, конечно, не очень красива. Я от возмущения сразу же вышла из вагона. В общем, я это ощущала как буллинг и нарушение границ. Но общество кругом все это поощряло и сообщало мне, что так и должно быть. Короче, вдруг выяснилось, что я “красивая” лет в 25. Но я к этому была не готова. После серии преследований знакомыми из тусовки мне стало совсем страшно. Я ограничила контакты с той тусовкой и начала новую жизнь в академической среде.
Потом у меня начались качели умная/красивая. ЖГС тянула меня к желанию красоты, нравиться мужчинам (замуж!), участвовать на «рынке». Но больше мне хотелось быть умной, и это было ужасное страдание, так как я чувствовала себя очень глупой. Тут меня начали хвалить преподы-мужчины, но я уже не была уверена, что это про интеллектуальные способности, и постепенно убеждалась в том, что не всегда про них. Один из пожилых преподов спрашивал, не замужем ли я? Меня это ужасно оскорбило, я же в аспирантуру поступила, чтобы диссер писать. Качели осложнились тем, что “нельзя быть красивой и умной одновременно”, следовательно, я глупая. Я очень страдала от своей глупости и косноязычности. Когда я пыталась что-то сказать парням-сверстникам, то меня часто осаживали. Другие парни пугались того, что я говорю о философии, и переводили разговор на внешность и как меня можно “проапгрейдить”. Н-да, неудобно выходило, они-то ожидали стереотипного и раздражались/обесценивали. “Он сказал, а ты молчи”, – посоветовала моя бабушка, когда я пожаловалась, что парни меня обесценивают. Бабушка очень волновалась, что я не выйду замуж и, как и ей когда-то, мне придется запрыгивать в последний вагон. В 30 лет я наконец вышла замуж, и началась нормальная жизнь. Тогда же и почувствовала себя красивой (с 30 до 35), но я знаю уже, что это качели, и из зеркала на меня смотрит человек, которого оценивают совсем иначе и ожидают совсем иное. Умной я стала чувствовать себя только к 40. Наверное, ум, наконец-то, прибавился. Бабушка и дедушка на небесах молятся за меня!
2. В детстве я хотела дружить с мальчишками, лазать по деревьям, кататься на велике по окрестностям. Но моя бабушка этого очень испугалась. Поэтому она поддерживала поездки в библиотеку за книжками. В общем, я много читала. Между моими родителями не было так уж явным гендерное противопоставление. Я дома его не чувствовала. Да, нас с сестрой все время чехвостили за неубранную комнату и привлекали к работе на огороде, но не было такого, чтобы папа сказал маме “молчи, женщина!”. В результате я выросла малочувствительной к гендерной иерархии. С этим у меня все время были проблемы, как я понимаю теперь.
В школе ко мне относились плохо, я была белой вороной. Перечитала стихотворение Заболоцкого и поняла, что оно очень про меня в детстве. Вот Заболоцкий пишет «Увидит с ужасом… всего лишь бедная дурнушка». Знакомые воспоминания. Я была девочка, которая “вырубается”. “Че, ты слишком умная?”. Меня били, я из-за чувства несправедливости старалась постоять за себя, дело было худо, и я чувствовала себя плохо. Я все время плакала в школе. Мальчишки говорили мне, что я уродина. Как-то раз на школе кто-то написал мою кличку краской (и я без сожаления сменила фамилию в браке, так как меня сильно дразнили).
Училась средне (скорее хорошо, но не отлично), девочки мне доверительно сообщали, что я “выскочка” (я пыталась что-то там организовать). Учителя не вмешивались. В 5 классе я пошла на самбо, была единственной девочкой “на районе”, кроме дочки тренера. Много читала худлит, в 11 классе мне сказали, что я говорю странно – сложно и витиевато. Я все время пыталась что-то организовать и с кем-то интересно пообщаться. В 15 я познакомилась с парнем, который мне сказал, что я “очень независимая” и что так нельзя. А в школе про меня говорили “вредная”, а девчонки настраивали против меня мальчишек. При этом я хотела общаться с мальчишками, так как их интересы были мне ближе девчоночьих – про одежду или мальчиков. Но до меня донеслось, что меня жалеют, ведь у меня нет подруг.
Родители очень хотели, чтобы я поступила в университет. Но в нашей семье не было людей с высшим образованием, учиться я не умела, была совершенно демотивирована буллингом в школе, и оценки были довольно средние. Я поступила на платное и до 4 курса очень сильно чувствовала свою дефектность (пока не стала зарабатывать на свое обучение). В студенчестве мне не удалось ничего организовать, я чувствовала себя беспомощным ничтожеством. Поступила в аспирантуру и начала организовывать – сначала с друзьями, потом сама. Мой научрук взял меня лаборанткой, и понеслось! Я наладила работу кафедры, организовала студенческую творческую лабораторию. Благодаря помощи моей старшей подруги мы приглашали современных художников. В 2004 году я присоединилась к стихийной группе зрителей Музея кино, мы вместе организовали семинар Друзей музея кино. После я организовала встречи в клубе «Улица ОГИ». После этого уже много организовывала, но в 35 лет поняла, что эта организаторская деятельность не институциализируется и уходит в утиль. Я осознала стеклянный потолок и увидела, что в моей области очень мало публичных женщин, женщин-медиаперсон, а уж женщин-философов (!) тем более. Я снова “красивая, но глупая”, меня никто никуда не зовет. Проблемы, которыми я занимаюсь, неинтересны.
Сейчас у меня новый интересный период – я становлюсь умной. Кроме науки, я занята дизайном безопасной среды для себя и других женщин, где можно спокойно работать и не думать о стереотипах. Хвалю своего сына и своих племянников так, как недохвалили меня. Понимаю, что качели умная/красивая, сложности встраивания в соц. среду были связаны с тем, что я из одной соц. среды переходила в другую. Но очень интересно понять, почему гендерной иерархии в семье я не видела. По крайней мере, я не видела неравенства между женщинами и мужчинами. Наверное, потому что мои бабушки были довольно сильными и властными женщинами, которые несли на себе все, а мужчины были в целом хорошими работящими. Как-то пытаюсь это осмыслить…
1. Не могу вспомнить, чтобы противопоставление умная/красивая присутствовало в моей ранней жизни в виде или/или. Присутствовало, скорее, осознание того, что в глазах общественности девочки вообще не могут быть слишком умными. Старательными и послушными – да, красивыми или некрасивыми – да, а вот умными – нет, потому что куда им, да и зачем. Ну разве что умными по сравнению с другими девочками. Видимо, такое «общее понимание» проникло в мою голову очень рано и незаметно, что и неудивительно. Достаточно посмотреть на тогдашнюю школьную программу. Все значимые персонажи – мужчины. Писательница сначала одна – Агния Барто, потом разве что робко упоминаются Ахматова с Цветаевой. Где-то мелькает Мария Кюри, но не слишком настойчиво. Роль женщины в истории – быть красивой и музой или поддерживать и обслуживать мужчин (как жены писателей и Н.К.Крупская), а лучше и то, и другое. Это никак не оспаривается, таково женское предназначение. Конечно, я пыталась по мере сил бороться и опровергать стереотипы, однако часто убеждалась, что меня не воспринимают всерьез и приходится вечно доказывать, что я могу не только мило улыбаться, но и что-то создавать или делать на достаточно высоком уровне. Лет до 30 я объясняла это тем, что выглядела моложе своих лет, хотя более очевидным объяснением была бы патриархальность нашего общества.
2. Свое отличие от окружающих чувствуют, наверное, многие, и я не была исключением. Пожалуй, это всегда было связано с нетипичностью интересов, несоответствием их общественным ожиданиям. В детстве мне не нравились ни «игры для девочек», ни «игры для мальчиков», ни командные игры. Когда стала постарше, то неохотно участвовала в типичных «девочковых» занятиях и времяпрепровождениях, а если участвовала, то не получала от этого удовольствия, была какой-то неправильной девочкой, хоть и очень старалась стать правильной и принуждала себя во всем участвовать. Если кратко, то ощущалось, наверное, неприятие неконвенционального женского во мне, нетипичного с общепринятой точки зрения, тогда как на самом деле моя «нетипичность» – это обычное проявление diversity.
Анастасия Пяри, поэт, правозащитница
1. Противопоставления не было, как и необходимости в выборе. Я почему-то с детства знала, что меня часто считают красивой, и это было первично, а в школьном возрасте уже осознала, что умная. Дома внушали мысль, что придавать большое значение внешности глупо, а оценки не показатель ума (оба родителя – педагоги), так что мне не обязательно было учиться на «отлично».
2. Отличие своё я чувствовала постоянно, но я не скажу, что мне очень хотелось выделяться. И это отличие не было связано с умом или внешностью, скорее с особенностями поведения и характера. Я была медлительной, ленивой и спокойной, некоторые (учителя) это трактовали как высокомерие. Для меня не существовало авторитетов, поэтому я часто говорила, что я думаю, это многими рассматривалось как хамство. Но в школе учителя так и говорили (не мне): «умным хамам, как Пяри, я прощаю». Да, я участвовала в различных проектах, делала стенгазету, участвовала в постановках, мои сочинения учительница зачитывала вслух, чтобы показать всему классу, что вот так спорить с Достоевским, как это делает Пяри – это верный путь к натянутой «четвёрке», а не выёбывалась бы, была б отличницей.
1. В той среде, где я вырос, считалось, что хорошо быть одновременно «умницей» и «красавицей», а позже я поступил в гуманитарный класс, где узнал о древнегреческом принципе калокагатии. Конечно, у меня были представления о красоте, но они далеко не во всём совпадали с общепринятыми: мне нравились либо андрогинные тела без ярко выраженных половых признаков, либо женщины, которые были ближе к эстетике советских плакатов с мускулистыми работницами, чем к эстетике гламура. Противопоставление «умная/красивая» мне казалось нелепостью, сродни психопатологии. А поскольку я считался конвенционально привлекательным до того, как получил сильную травму лица, то на отсутствие внимания со стороны как мужчин, так и женщин пожаловаться не мог, и моё несоответствие идеалу беспомощного создания с тоненьким голоском было последним, что могло меня расстроить.
Позже выяснилось, что каноны красоты быстро меняются – ещё в девяностые большая задница привлекательной не считалась, а толстые пудровые брови и накачанные животы современных фитнес-моделей вызывают у бумеров шок, – и что мужчины могут назвать как глупой, так и некрасивой абсолютно любую феминную персону – просто потому, что она открыто высказала своё мнение. А значит, переживать из-за того, что ты «слишком умная», и цепляться за конвенциональную красоту тем более нет смысла.
2. Все квиры с телесной дисфорией ощущают это отличие. Мне хотелось иметь андрогинное тело, но даже сейчас доступные нам гормональные препараты скорее маскулинизируют, чем андрогинизируют. Если же речь о социуме, который пытается ограничить активных людей с приписанным женским полом, то, конечно, мне говорили, что я «мужик в юбке», и часто упрекали меня в наглости и агрессивности, хотя я скорее флегматик. Мою вежливость часто принимали за слабость, а когда выяснялось, что я плохо поддаюсь манипуляциям, легко распознаю блеф и могу накричать на человека, мне предъявляли вагон претензий, какие никогда бы не предъявили цисгендерным мужчинам. Будь я таким мужчиной, я бы считался славным парнем, уважающим свои личные границы, а не злобной сволочью. Думаю, меня бы иногда называли слишком добрым, потому что я принципиально не бью слабых женщин и занимаюсь зоовоолонтёрством.
Однако я не ощущаю колоссального отличия именно от цисгендерных женщин. Мне годами приходилось жить в пролетарских районах разных городов и стран, и я точно могу сказать, что наглых женщин там хватает. Например, на моей калининградской улице какие-то гопницы то и дело избивают мужчин и отнимают у них деньги и банковские карты; несколько таких случаев даже попало в СМИ. Не существует расклада «настоящие милые кроткие женщины vs 0, 01% агрессивных стерв»: всё намного сложнее, и в патриархальный канон феминности не вписывается большинство.
1. В явном виде противопоставление умная/красивая я не помню. Зато очень хорошо помню момент, когда окончательно решила, что некрасивая и не гожусь для романтических отношений. Это не было связано ни с какой историей. Просто когда мне было лет 15-16, я пришла к выводу, что некрасивая и меня никто никогда не полюбит. Сейчас я думаю, что отказ быть «красивой» – это как раз и был отказ от нормативной женственности. Потому что я никогда не пыталась хоть как-то улучшить свою внешность и вообще, если честно, в дальнейшем этим вопросом особенно не беспокоилась. Начинала же переживать из-за внешности только тогда, когда вступала в отношения, которые не слишком ладились. Но и в таком случае все равно ничего не делала для того, чтобы стать «красивее». То, что категория «красоты» непосредственно связана с гендером, подтверждает и совсем недавний опыт: моя четырехлетняя дочь который уж месяц упорно твердит, что «девочки – красивые, а мальчики – умные», и только совсем недавно нам наконец-то удалось немного поколебать эту усвоенную из окружающей среды точку зрения.
2. В школе первые восемь лет я училась в очень слабом, отстойном классе. И сильно отличалась от остальных. Но это было отличие в мою пользу, потому что половина класса у меня списывала, а другая половина мечтала списать. Плюс еще у меня с самого детства сформировалась милая привычка во всех непонятных ситуациях сначала жестко реагировать (например, стукнуть портфелем по голове), а потом задавать вопросы. Так что в школе проблем не было. Один раз меня пытались травить в пионерском лагере после того, как я обнаружила в местной библиотеке кучу неизвестных мне книг и почти полностью прекратила общение со сверстниками из своего отряда. Но делали они это так неизобретательно, что даже не могли отвлечь меня от запойного чтения и подробностей травли я практически не помню. Единственное что помню – они выдумали, будто я хожу во сне. Но мне эта история показалась романтичной и очень даже понравилась. Последние два года школы я училась уже в приличном классе, где было много очень сильных ребят. И в самом начале меня с подружкой тоже пытались подтравливать. Но нас было две, и мы были весьма критически настроены по отношению к реальности. «Представляешь, он думает, что очень умный», – говорила одна из нас, убедившись в том, что объект обсуждения находится поблизости. «Он ошибается!» – решительно отвечала вторая. Так что от нас практически сразу же и отстали. По-настоящему травить меня начали уже гораздо позже в литературных кругах. Но об этом я расскажу как-нибудь отдельно и поподробнее. Хочу только заметить, что даже гопники в московской коммуналке не оскорбляли меня так, как вроде бы приличные интеллигентные люди в редакциях толстых журналов. Ну а для наглядного примера могу привести то, что написал обо мне Дмитрий Плахов, сын известного кинокритика Андрея Плахова, когда его чем-то не устроила моя редакторская стратегия.
