Выпуск №11

 
Интервью с Лилией Газизовой

Вопросы задавала Анна Голубкова

 

– Здравствуйте, Лилия. Спасибо, что согласились ответить на вопросы. Это серия интервью с женщинами-поэтами, которые занимаются литературно-организационной деятельностью и активно участвуют в создании общей картины современной поэзии. Но давайте все-таки начнем с самого начала. Расскажите, пожалуйста, с чего для Вас началась поэзия? Как к этому отнеслись в Вашей семье? И почему сначала Вы отправились получать медицинское образование?

 

Л. Г.: Поэзия для меня началась с томика стихотворений одного поэта, который мой папа подарил маме. Мне было двенадцать лет. Имя поэта не назову, поскольку важное для себя не делаю достоянием всех. Это относится и к предпочтениям в музыке, в кино и т. д. Итак, томик стихотворений. Это было настолько моим, что я, словно вдохнув, долго не могла выдохнуть. Кажется, я что-то поняла про гармонию и обнаружила неведомую ранее таинственную связь между словами и смыслами. Оказывается, это может быть красиво и точно одновременно.

Родители были озадачены тем, что их дочь начала писать стихи. Всерьёз это не воспринималось. Но когда появились первые публикации – я уже училась в медицинском – стали гордиться мной. А когда вышла первая книга в Татарском книжном издательстве с предисловием Анастасии Цветаевой поверили в меня-поэта окончательно.

В семнадцать лет трудно понять, кто ты. Родители мечтали, чтобы я стала врачом. А мне было интересно так много в этой жизни, что было почти всё равно, куда поступать. К тому времени я окончила музыкальную школу по классу скрипки и была кандидатом в мастера спорта по лёгкой атлетике. Я начинала входить в большой спорт, была чемпионкой России в беге на 400 метров с барьерами среди девушек. Свои способности я оценивала как очень хорошие, но не выдающиеся. При благоприятных обстоятельствах я могла бы стать чемпионкой Европы, при исключительных – чемпионкой Олимпийских игр. Но в спорте не всё зависит от спортсменов. Например, в 1984-м году СССР бойкотировал Олимпиаду в Лос-Анджелесе. И это сломало многие спортивные судьбы. К тому же спорт высоких достижений весьма вреден для здоровья, особенно для психического. Проанализировав всё это, я ушла из спорта. Окончила школу с золотой медалью и поступила на педиатрический факультет казанского медицинского института.

 

– В современной русскоязычной поэзии есть несколько поэтов, которые совмещают литературу и медицину. Например, Ирина Котова, Ольга Аникина, Андрей Грицман, Алексей Кащеев и др. И есть поэты, которые ушли от медицины к литературе и даже журналистике, самый известный пример — Елена Фанайлова. А вот Евгения Суслова, насколько я знаю, специально занималась некоторыми медицинскими предметами для революционного обновления своей поэтики. Что в литературном смысле дала Вам медицина? Повлияла ли она каким-то образом на Ваши стихи?

 

Л. Г.: Не повлиять не могла. Немного таких профессиональных сфер, в которой человек должен быть настолько внимателен к другому человеку по определению. В этом много жертвенности. Поэтому случайных людей в медицине не так много.

Врач видит глубже и дальше, чем обычные люди. Он знает физиологию и психологию человека, а также множество вещей, благодаря которым имеет представление о Homo sapiens с чёрного входа.

Андрей Грицман и Ирина Котова, прекрасные поэты и успешные врачи-учёные, говорили мне о том, что я нашла в себе силы покинуть медицину, а они нет. Но я восхищаюсь всеми, кто так гармонично совмещает эти две гуманитарные области человеческой жизни. Андрей Сен-Сеньков также имеет педиатрическое образование и продолжает работать врачом. Назову ещё замечательного поэта и прозаика Александра Стесина, который, кстати, окончил курсы по французской литературе в Сорбонне, и только потом получил медицинское образование и стал врачом. А вообще, действительно, требуется некоторое мужество: уйти из востребованной в любом уголке мира профессии, которая приносит подлинное удовлетворение. Исцелять – это круто.

У меня нет ни одного стихотворения, где упоминалась бы в той или иной степени медицина или больничные реалии… Видимо, это влияние более глубинное.

 

– Вы выросли и много лет прожили в Казани. Повлиял ли этот город на Ваше формирование как поэта? На что была похожа литературная жизнь в Казани начала 1990-х годов? Менялась ли она с годами и в какую сторону? Как бы Вы охарактеризовали казанскую литературную среду?

 

Л. Г.: О да! Казань – особенный город. Здесь проходит множество разнонаправленных социокультурных векторов. И это как прививка к восприятию иного, то есть чужеродного. В городе мирно и красиво соседствуют церкви и кирхи, синагоги и мечети, дастаны и костёлы. У каждого в друзьях представители разных национальностей. В этом много верного и просто нормального.  

Но главная его особенность для меня состоит в том, что именно здесь Николаем Лобачевским была открыта неэвклидова геометрия, сформулированы важнейшие её постулаты. А век с лишним спустя студент Казанского императорского университета Виктор (Велимир) Хлебников заявил: «Я – Разин со знаменем Лобачевского!». Пожалуй, научные традиции города для меня более интересны, чем литературные. Органическая химия, электронный и акустический парамагнитные резонансы – это всё отсюда. Казань – неэвклидовый город.

Что касается литературы, самые знаковые имена для Казани – Гавриил Державин, который здесь родился, Лев Толстой, который проучился два года в нашем университете (именно в Казани случились события, которые легли в основу рассказа «После бала»), и Максим Горький, который сказал: «Физически я родился в Нижнем Новгороде, а духовно – в Казани». Много кто связан с Казанью…

В 90-х и нулевые появились авторы, которые сейчас неплохо известны в России: Тимур Алдошин, Алексей Остудин, Анна Русс, Глеб Михалёв, Алёна Каримова, Наиль Ишмухаметов, Динара Расулева. Всё происходило вокруг литературных объединений. Собирались в музее Горького и Доме-музее В. Аксёнова, в редакциях газет, в Казанском университете.

Литературная среда Казани всегда была многоуровневой. Многие поэты даже не пересекались в жизни. Да, всё же я больше о поэтах. Их здесь всегда было больше, чем прозаиков. Не знаю, какие общие признаки есть в стихах казанских поэтов. Но у всех без исключения поэтов есть стихи, посвящённые Казани или навеянные историей Казани. Этот город почти у всех хорошо так сидит и в печёнках, и в сердце…

 

– Расскажите об учебе в Литературном институте: что она Вам дала, какие были ожидания и совпали ли они с полученными результатами. Насколько московское литературное сообщество отличалось от казанского? С кем Вы общались? Какая среда и/или литературный кружок нравились Вам больше всего?

 

Л. Г.: Литературный институт даёт среду. Это такой питательный бульон, который весьма целебен и питателен для одарённых и желающих состояться. И только потом знания. Тем не менее, запомнились преподаватели Евгений Лебедев, Владимир Смирнов, Иван Карабутенко. На моём курсе учились Афанасий Мамедов, Вадим Терёхин, Алексей Тиматков, Андроник Назаретян, Игорь Кецельман, Александр Згировский, Юрий Солодов, Мартин Гал. Поступала я при ректоре Евгении Сидорове, училась при Сергее Есине. Признаться, вся учёба прошла в некотором угаре всевозможных страстей. Мои литературные дружбы того периода почти не сохранились.

Конечно, московское литературное сообщество отличается от казанского. Настолько, насколько Москва отличается от Казани.

 

– Когда Вы начали заниматься организацией литературных мероприятий? Вас к этому что-то подтолкнуло или это было внутреннее органичное желание поработать с литературой еще и таким образом? Расскажите о самых любимых Ваших мероприятиях.

 

Л. Г.: Я начала что-то организовывать в Казани в конце 90-х. Во-первых, хотелось расшевелить литературную жизнь, во-вторых, этим не занимались другие. Хотя в конце 80-х в Казани проходили вечера, объединённые названием «Экология совести». И здесь я должна назвать ушедших казанских поэтов, которые много значат для меня и без которых нет казанской поэзии. Это Рустем Кутуй, Николай Беляев, Геннадий Паушкин, Марк Зарецкий, Сергей Малышев, Роза Кожевникова, Светлана Хайруллина…

Двадцать лет со второй половины 90-х я проводила в Казани Осенний бал поэзии, который был одно время очень популярен. Ничего особо концептуального в нём не было, но и ничего другого тогда в Казани не было. Позже стала организовывать фестивали. Семь лет с 2011-го занималась организацией Международного поэтического фестиваля имени Н. Лобачевского. Его ещё называли неэвклидовым фестивалем или фестивалем неэвклидовой поэзии. Одной из его фишек была конференция «Влияние неэвклидовой геометрии на художественное сознание». Доклады, которые там делались, были уникальны, некоторые просто сумасшедшие. Там выступали не только поэты и филологи, но и математики, композиторы, священнослужители, журналисты… Вышли два сборника по материалам этих конференций.

С 2012-го года провожу Международный Хлебниковский фестиваль ЛАДОМИР. Он стал хорошо известен в России, и можно сказать, что вошёл в виртуальный календарь самых известных традиционных мероприятий в России. Вышло несколько сборников поэзии с произведениями участников. В общем, я относилась и отношусь к этому основательно. Правда, больше не провожу «неэвклидовый» фестиваль, два фестиваля в год – это слишком большое напряжение. Всего же в этих фестивалях приняло участие более двухсот поэтов из России, Европы и Америки. Некоторые, как Олег Дозморов, называют Хлебниковский ЛАДОМИР лучшим фестивалем, в котором им пришлось участвовать.

Вообще, к концу довирусной эпохи, то есть к началу 2020-го года, в России появилось и оформилось около десятка талантливых фестивалей поэзии. На самом деле их, конечно, больше, но я говорю о состоявшихся и прозвучавших, имеющих своё лицо, в которых принимали участие лучшие русские поэты России и зарубежья. Кроме Хлебниковского ЛАДОМИРА, это «Петербургские мосты» (Галина Илюхина), «Аксёнов-фест» (Дом-музей В. Аксёнова, журнал «Октябрь» и мэрия Казани), «Волошинский сентябрь» (Андрей Коровин), Фестиваль поэзии на Байкале (Игорь Дронов, Андрей Сизых), КУБ (Татьяна Шнар), «Петроглиф» (Владимир Софиенко), Майфест (Дана Курская). Фестивали в Вологде (Данил Файзов и Ната Сучкова). Не могу не вспомнить «Киевские лавры», который, правда, проходил в Украине. Участвовать в нём и общаться с Александром Кабановым и другими замечательными поэтами из разных стран было счастьем. А есть ещё книжные фестивали, один из которых я вспоминаю с нежностью: Книжный фестиваль в Белинке в Екатеринбурге. Его организацией занималась, в частности, Елена Соловьёва. Я была там незадолго до отъезда в Турцию. Последний фестиваль, в котором я участвовала, это «ФеминаСтамбул». Он прошёл 8 марта, потом фестивальная жизнь в мире заглохла. Онлайн-встречи по определению не фестивали.

Одним из самых значительных для меня мероприятий этого года назову выступление в Нью-Йоркском ресторане «Русский самовар»вместе с Бахытом Кенжеевым, Андреем Грицманом, Мариной Эскиной и Григорием Стариковским, а также вечер на двоих с Павлом Лемберским в библиотеке Томпсона Нью-Йорке, организованный Гришей Стариковским. Незабываемым стало выступление в Иллинойском университете, куда меня пригласили профессор Валерия Соболь и директор Центра по России, Восточной Европе и Евразии Джон Рэндольф по предложению Дмитрия Бобышева, почётного профессора Иллинойского университета. Кстати, в следующем номере журнала «Интерпоэзия» выйдет наша с ним беседа. Моё пребывание было замечательно организовано. И сам вечер собрал немало англо и русскоговорящих слушателей. На меня произвёл впечатление старый кампус университета и его библиотека. Ну и как не вспомнить встречи с нью-йоркским друзьями Хельгой Ольшванг, Ильёй Бронштейном, Наташей Кривинской, Сашей Стесиным…Это было в январе нынешнего года. Я вернулась в Турцию 1 февраля. А потом… всем известно, что потом случилось.

 

– Были ли у Вас в этой деятельности сложности, связанные с тем, что организацией мероприятий занимается женщина? Как Вы считаете, насколько в картине современной русской поэзии представлен женский взгляд? Насколько его вообще можно выразить в рамках существующей литературной ситуации?

 

Л. Г.: Скорее, наоборот. К привлекательной (простите!) женщине проявляют больше внимания, ей многое позволяется, и помогают ей больше и с охотой. Возможно, это, хотя, очевидно, не только это, помогало найти деньги для проведения фестивалей в первые годы, пока они не стали финансироваться государством. При этом мне никогда не приходилось пребывать в ситуациях, именуемых sexual harassment. Полагаю, просто везло. Также я не сталкивалась ни в одной сфере с ущемлением моих прав с точки зрения гендера.

Про женский взгляд в русской поэзии: искренне считаю, что в целом значимых поэтов среди мужчин значительно больше, чем среди женщин. И та статистика публикаций, которую Вы, Анна, озвучили в своей нашумевшей статье «Некоторые аспекты гендерных стратегий современных литературных журналов», отражают реальную картину: примерно на 70 процентов талантливых мужчин-авторов приходится примерно 30 процентов не менее талантливых авторов-женщин.

 

– Вы знаете несколько языков и много переводите с татарского. Что это Вам дает как поэту и литературному деятелю? Как сосуществует и взаимодействует в Казани литература на татарском и русском языках? Ну и вопрос, без которого, наверное, можно было бы обойтись, но все-таки пусть будет: как Вы относитесь к роману Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза»? Согласны ли с теми обвинениями, которые предъявляют роману сторонники деколониализма?

 

Л. Г.: Знание языков, особенно принадлежащих к разным языковым группам, безусловно обогащает, расширяет горизонты. Ну и перевод с другого языка, естественно, становится полезным техническим упражнением, позволяет делать определённые открытия и становиться на время другим человеком. Вообще, это судьба любого русского поэта, живущего в национальной республике, – переводить местных авторов. Главное, не переувлечься. Потому что энергия, затраченная на перевод, не позволит написать что-то своё. «Ах, восточные переводы, как болит от вас голова!» – это и про меня тоже. Но если серьёзно, то мной кое-что сделано: переведено более сорока татарских поэтов, я составитель и автор предисловий целого ряда сборников переводов на русский язык современной татарской поэзии и прозы, в том числе поэзии Габдуллы Тукая. В последние годы веду семинары переводов тюркских литератур на русский язык на форумах молодых писателей и переводчиков. Сейчас перевожу значительно меньше. Теперь уже предмет моего переводческого интереса – турецкая поэзия.

В Татарстане политика в области культуры ориентирована больше на развитие татарской литературы. В Татарском книжном издательстве 90 процентов литературы издаётся на татарском языке. Объясняют это тем, что русские писатели могут издаться в любом городе России, а татары – только в Татарстане. Там много всяких нюансов. Некоторые не хочу озвучивать, другие нуждаются в подробном изложении. В целом ситуация в книгоиздании и литературе лучше, чем в большинстве регионов России. Достаточно сказать, что республике удалось сохранить государственное издательство, которое даже платит гонорары. Есть Дом Творчества, литературные журналы и т.д.

Гузель Яхина написала талантливый роман. Татарские писатели так и не смогли простить ей успеха. И с лупой искали всевозможные недочёты и несоответствия истории и традиций татарского народа… Касательно обвинений сторонников деколониализма, они, как и все, имеют право на своё видение истории. Мы довольно близко и тепло общаемся с Гузель, но говорим при встречах не о литературе. Что касается экранизации, то я её не смотрела. Мне не нравится исполнительница главной роли.

 

– Не могли бы Вы рассказать о современном состоянии татарской литературы – что в ней происходит нового и интересного, какие тенденции считаются актуальными. Развивается ли детская литература на татарском языке?

 

Л. Г.: Мне трудно судить о сегодняшнем дне татарской литературы. Всё быстро меняется. Скажем, лет 15-20 назад она была много скучнее, традиционнее. Многие «измы», через которые прошла русская литературы, прошли мимо татарской. Оговорюсь, что больше имею в виду поэзию. Те, кому сейчас 25-40 лет, создают, насколько я понимаю, новую татарскую литературу. Их поиски соотносятся с мировыми сегодняшними экспериментами. Посмотрим.

Детская татарская литература имеет давние традиции, связанные с именами Габдуллы Тукая и Мусы Джалиля, которые много писали для детей. С ней-то всё замечательно обстоит. Возможно, это связано с врождённым чувством юмора, свойственным татарам. И этот юмор – мягкий и деликатный.

 

– В настоящее время Вы преподаете русскую литературу в турецком университете Эрджиэс. Привносит ли эта работа и вообще тесный контакт с турецкой культурой что-то новое в Вашу поэтику?

 

Л. Г.: Преподавание в турецком университете стало и благом, и новым опытом, с каких позиций ни посмотреть. А уж когда пришёл вирус, турецкая изоляция выглядела просто каникулами по сравнению с той непростой ситуацией, в которой находились мои близкие в России и в других странах.

Другая культура, другой менталитет – это всегда интересно. Тем, что я видела и узнавала, делилась в своём «Турецком дневнике», который веду на фэйсбуке, и который неожиданно для меня вызывал немалый интерес. Написано и опубликовано в различных изданиях несколько эссе о моей турецкой жизни, одно из которых вышло и в Артикуляции. Касательно же поэтики, не уверена в прямом влиянии на неё турецких реалий. Скорее, оно носит декоративный характер. Но не исключаю и более глубинного воздействия.

Должна сказать, моя турецкая жизнь довольно продуктивна. Пишутся стихи и эссе, изучаются новые языки, я снова познаю себя, и это самое интересное. Не говоря уж о том, что я преподаю русскую литературу молодым туркам, и это часто делает меня счастливой.

Изучаю материалы, присланные в журнал «Интерпоэзия», где работаю ответсекретарём, составляю подборки для публикации. Завершаю работу над сборником «Современный русский верлибр», который выйдет в издательстве «Воймега» осенью этого года. Спасибо Александру Переверзину, что поддержал этот проект. Меня радуют мои дети: Сююмбике с красным дипломом завершила магистратуру по архитектуре, а Эмиль — тоже с красным — бакалавриат Технического университета Туполева. Я не видела их больше года. Наверное, выросли (это шутка). Спасибо большое, Анна, за Ваш интерес ко мне и содержательные вопросы!