Выпуск №11
Автор: Анна Голубкова
Это третья и последняя часть статьи, первая опубликована в 9-м, вторая – в 10-м выпуске «Артикуляции». Первоначально я ставила перед собой задачу рассмотреть в поэтических книгах прежде всего репрезентацию женского и переживание гендерной травмы. Но в конечном итоге все оказалось гораздо шире и сложнее. И хотя форма книжного обзора именно для этого проекта мне кажется исчерпанной, сам по себе этот замысел будет продолжен в других работах.
Бонч-Осмоловская Татьяна. Вдоль лисьих следов / Татьяна Бонч-Осмоловская. — Чебоксары, Москва : Free poetry, 2020. — 62 с. — (Поэтическая серия Free poetry).
Стихи Татьяны Бонч-Осмоловской раньше публиковались в совместных поэтических книгах, также было много публикаций в разных журналах, в том числе англоязычных, но вот отдельная книга у нее, как ни странно, выходит впервые. Она много занималась поэзией формальных ограничений. И не случайно эта книга открывается стихотворением «Абецедарий отчаяния», в котором на самом деле далеко не сразу можно обнаружить этот интересный формальный прием:
верно, что в стихах английских метафизиков:
Герберта, Траена, Марвелла, в их сложных сопоставлениях
разнородных сущностей
в утонченных философских спекуляциях
в доводящих до озноба умопостижениях
насилие над духом поэзии
Вернее, стихотворение это воспринимается в первую очередь как сложная философская монтажная конструкция с многоплановыми внутренними пересечениями и перекличками. В своих критических статьях Татьяна Бонч-Осмоловская очень часто как раз и занимается распутыванием сюжетных и смысловых взаимосвязей, недаром два раздела книги ее критических статей так и называются – «Распутывать клубок». И точно с такой же дотошностью следует подходить и к этому большому и очень непростому стихотворению, в котором зашифрованы и вневременные философские категории, и отсылки к волнующим автора событиям новейшей истории.
Еще одной характерной чертой стихов Татьяны Бонч-Осмоловской является включение в текст большого количества мифологических образов и мифологизированных исторических персонажей. Поэт как бы прозревает вечное сквозь сиюминутные события, постоянно меняя точку зрения от вовлеченности в настоящее до вневременного мифологического пространства. В этом сборнике такие стихи тоже есть (например, «как писал Магеллан – отправившись в путешествие…»), однако их не так много. Текучесть смыслов и образов, подмена одного другим уступают здесь место суховатой и последовательной ясности видения. В этой книге очень много жизненных подробностей и австралийских пейзажей. И ритм у этих стихотворений тоже становится более сдержанным.
Давай отменим
Теорию пяти рукопожатий
На другой стороне океана
Завели граммофон
Ты слышишь?
Портрет на стене
Протяни мне руку
Лепестки кружатся по воде
Неважно в какую сторону
Запиши формулу их вращения
Не нужно быть близким
Чтобы встретиться наяву
<…>
И тем не менее переживание хрупкости бытия, стремление как бы пересчитать и заметить все наиболее существенное, все эти характерные черты поэтики Татьяны Бонч-Осмоловской не только сохраняются, но еще даже и усиливаются в этой поэтической книге.
Глазова Анна. Лицевое счисление / Анна Глазова. — Москва : Центр Вознесенского, 2020. — 72 с. — (Серия «Центрифуга»).
Поэзию Анны Глазовой нередко и, на мой взгляд, совершенно справедливо называют метафизической. Иван Соколов в 2013 году прямо в начале рецензии на книгу «Для землеройки» написал: «Тексты Анны Глазовой неуловимым образом пребывают одновременно в двух измерениях: с одной стороны, это ситуация говорения из некоего метафизического поля, какой-то трансцендентный взгляд на вещи (и на тело как вещь, конечно), с другой — именно телесное в ней всегда горячо и дрожит, никого и ничто не символизируя, не являясь и вещью в себе, а только и умея, что болеть и стонать»1. Примерно об этом же в рецензии на книгу Анны Глазовой «Земля лежит на земле» пишет Елена Зейферт: «Подлинные метафизические стихи хранят в себе моменты своего рождения, следы тех вспышек и срастаний, когда слово превращалось в вещь»2. И еще одно любопытное замечание о поэтике Анны Глазовой в статье Геннадия Кацова: «По моим ощущениям, стихи Глазовой – суть бифокальное зрение, которое одинаково хорошо видит как на малое, так и на большое расстояние. Оно перестает фиксировать, в итоге, разницу между предметами, границу перерастания объекта в субъект, линию сращивания живого с неживым»3. К этому следует добавить высказывание самой Анны Глазовой об адресате своих стихотворений: «для какой-то утопической землеройки, которая сидит и читает человеческую поэзию по-русски эоны спустя в, допустим, высокотехнологичной подземной библиотеке, когда уж ни одного человека на Земле не осталось. <…> Так, по крайней мере, можно говорить об Ином и обращаясь к Иному, пусть и сводя его к чему-то, чем он не является»4. И еще одно высказывание поэта, которое помещено в самом начале книги «Лицевое счисление»: «Время (приборами) исчисляемое и время (человеком) проживаемое имеют разную природу и потому – разную структуру: исчисляемое линейно; проживаемое то замедляется, то ускоряется, в своих крайних состояниях приближаясь к тем противолежащим пределам, за которыми по одну сторону – экстаз бессмертия, по другую – безжизненность безразличных повторений. Письмо делает шаги между этих сторон, тексты – пошаговые единицы его времени. Письмо слагает собственное счисление».
Мне кажется, все приведенные цитаты дают четкие координаты тех точек, опираясь на которые, следует рассуждать о поэзии Анны Глазовой. И это, безусловно, задача не маленькой заметки, а целой большой монографии. Поэтому напишу только о том, что поразило меня при чтении этой книги. Больше всего впечатлила даже не попытка, причем вполне успешная, при помощи слов сказать о принципиально словами невыразимом, а пустота и прозрачность, которые присутствуют у Анны Глазовой буквально в каждом стихотворении. Если сто лет назад говорили о тесноте стихового ряда, то здесь этот вектор направлен совершенно в другую сторону – наоборот, создания дополнительной дистанции между отдельными элементами этого ряда:
не выше не ниже чем эта размытая середина –
кто в ней моет золото
сходит с ума
от её непроглядности –
просто серого вещества –
но в нём спрятаны –
от внешних глаз –
все прозрачные краски
Понятно, что невыразимое проступает в этом стихотворении именно между образами и что для его правильного прочтения нужно выработать какую-то совершенно другую, может быть, даже не совсем человеческую оптику. В общем-то, автор сама честно нам об этом и сказала – ее стихи именно «для землеройки», то есть для абсолютно иной, практически непредставимой сущности. И тот трудный путь, который проделает читатель для понимания стихотворений Анны Глазовой, непременно в конечном итоге изменит и его самого. Но что самое интересное, этот трудный путь, как мне кажется, не подразумевает усилий, даже наоборот – нужно освободиться от всего лишнего, отбросить пережитый опыт, чтобы в полной мере ощутить всю ту огромную и в каждый наступающий момент все более расширяющуюся пустоту, ради которой автор и пишет свои стихотворения:
как писать нетяжёлые книги:
под языком вынашивать
плёнки сухих и давно
сокрушавшихся кораблей
и ими выкладывать
поддон на основе бумаги
из зубов и когтей –
и потом дело только за тем
чтобы вскрыть, выбить
русло и устье
не смочив губ: по бумаге текло,
а попало – живым.
В этом контексте, разумеется, все сугубо человеческое, в том числе и гендерная проблематика, отходит на десятый план и практически полностью снимается. Анна Глазова ведет разговор о сущностях, об отвлеченных категориях, так что все эти социальные конструкции становятся абсолютно незначимыми. Разве что можно усмотреть женский опыт в ее внимании к деталям, в поистине любовном описании некоторых предметов и явлений, в своего рода культе мелочей, который неожиданным образом напомнил мне прозу Сэй Сёнагон. Но в этих стихах, безусловно, можно найти много самых разных перекличек, которые заслуживают отдельного подробного описания.
Малиновская Мария. Движение скрытых колоний / Мария Малиновская ; сост. Е. Симонова ; послесл. А. Порвина. — Екатеринбург : Москва ; Кабинетный учёный, 2020. — 58 с. (Cерия «InВерсия» ; вып. 3).
Малиновская Мария. Каймания: стихи / Мария Малиновская ; Предисловие Виталия Лехциера. — Самара: Цирк «Олимп» + TV, 2020. — 96 с.
Из двух книг Марии Малиновской, которые вышли в этом году, безусловно, большее внимание привлекает «Каймания». По крайней мере, рецензии на нее встречаются чаще, чем на «Движение скрытых колоний». И это понятно, потому что «Каймания» как проект представляется более цельной, имеет ясные задачи, четко обозначенные границы и ставит много важных вопросов, которые так или иначе касаются каждого. Во-первых, эта книга в очередной раз проблематизирует соотношение между документальным и художественным высказыванием. Может ли стать фактом поэзии обыденная речь, если ее записать в столбик и поместить в пространство поэтической книги? И что самое интересное, Мария Малиновская не дает ответа на этот вопрос, предоставляя это сделать самостоятельно каждому своему читателю. Лично мне кажется, что фактом поэзии может стать абсолютно все, что автор обозначил в качестве такового. Но большинство читателей вовсе не разделяют эту точку зрения, требуя от автора дополнительной работы с текстом. Хотя следовало бы сразу же признать, что язык сам по себе имеет условную, символическую и метафорическую природу, что между ним и реальностью всегда будет существовать дистанция и что реальность никогда не будет равна своему словесному описанию. То есть в принципе абсолютно любой текст можно в определенном контексте представить как художественный, даже инструкцию к холодильнику. Во-вторых, благодаря проделанной Марией Малиновской большой работе по отбору и систематизации исходных высказываний «Каймания» вносит совершенно особый вклад в представления о «священном безумии». Все эти мотивы одержимости, подселения другой сущности и пр. часто встречаются в средневековых и более поздних текстах, и по этой книге хорошо видно, как это все работает и на чем основаны многие известные религиозные произведения. В-третьих, эта книга подтверждает мою давнюю догадку: нельзя достать из подсознания то, что ты туда не положил. Все персонажи этой книги оперируют достаточно ограниченным набором мотивов и преобразованных художественных образов, хотя, безусловно, все вместе это производит очень сильное впечатление. И даже, как заметил в своей рецензии Владимир Коркунов, в какой-то момент начинаешь задумываться, а не является ли их реальность на самом деле подлинной. Ну и, в-четвертых, эта книга позволяет подумать о том, что же все-таки мы, авторы, делаем с текстом. Поэтому, конечно, лучше бы сначала прочесть «Кайманию» и только потом — «Движение скрытых колоний», а не наоборот, как это сделала я.
Так все-таки что авторы делают с художественным текстом? Мне кажется, что мы просто-напросто придаем ему «объем», каким-то образом (у каждого свои методы) создаем ту точку, из которой на этот текст можно посмотреть со стороны. То есть художественное произведение еще на этапе создания включает в себя возможность рефлексии. Именно эту возможность и создала Мария Малиновская, специально разработав структуру и графическое расположение для исходных высказываний своих собеседников.
Валерий Шубинский в рецензии, тоже написанной сразу на обе книги (Новый мир, № 4, 2020), рассматривает «Движение скрытых колоний» как важный шаг на пути обретения собственного поэтического языка, в каких-то моментах, по мнению рецензента, быть может, еще недостаточно зрелого и осмысленного. Мне же, напротив, это высказывание кажется вполне оформленным и завершенным. Речь в этой книге идет о постоянной боли и смерти, о пограничной ситуации, из которой нет и не может быть никакого выхода. И, безусловно, эту книгу было бы очень интересно рассмотреть на фоне поэзии экспрессионизма, чего я в ограниченных рамках этого обзора делать, конечно же, не буду. Отмечу только, что вся эта проблематика хорошо сочетается с репрезентацией женского в поэзии последних буквально двух-трех лет. В обеих книгах Марии Малиновской бытие рассматривается как травма, и социальные позиции женщин и людей с ментальными особенностями тут странным образом сближаются, потому что все они (мы) в конечном итоге оказываются пораженными в своих исконных человеческих правах.
Риц Евгения. Она днём спит / Евгения Риц ; предисл. Андрей Тавров, Кирилл Кобрин, Василий Бородин, Дарья Христовская. — Москва : Русский Гулливер, 2020. — 120 с.
Я довольно хорошо помню предыдущую книгу Евгении Риц «Город большой. Голова болит», которая вышла целых тринадцать лет назад – в 2007 году. И потому, открыв ее новую поэтическую книгу, испытала самый настоящий шок – в хорошем смысле этого слова. Ведь эти книги и похожи, и непохожи одновременно. «Город большой. Голова болит» вполне узнается в «Она днём спит», это та же самая поэтика, но в совершенно преображенном виде. Вот для примера самое первое стихотворение из книги 2007 года:
* * *
Она всё время дышит и молчит,
Как будто пишет и молчать не хочет.
И позвоночник, зябкий, как графит,
У ней в душе так яростно стрекочет,
Как будто по-турецки говорит.
И стряхивая крошки на подол
И капли разовые с отзвуком фаянса,
Она умеет так себя бояться,
Как будто это дождь в неё ворвался
И там внутри намеренно пошёл.
А вот первое стихотворение из книги 2020 года:
* * *
В парковых дебрях не трава стояла,
Не снег лежал,
Но иной материи выверты и овалы
Складывались в пожар.
Этот парк был внутри, он был, прямо скажем,
Грудной, как жаба,
И по ходу вспомним ведьму и молоко,
И побитые яблоки в нём лежали
Близко и далеко.
Под белёсым камнем, лежачим и близоруким,
Не вода бежала, но свет бежал,
И его доверчивые подруги
Возмущались полными ртами жал.
Не правда ли, просто голова начинает кружиться от сопоставления двух этих стихотворений?! Во втором не только больше уверенности, оно еще и как бы проявляет заложенный в первом стихотворении, но почти незаметный иронический взгляд на вещи и позицию имплицитного автора. Евгения Риц берет и решительно перемешивает самые разные пласты реальности, создавая совершенно новый мир, который таинственным образом помогает читателю этих стихов лучше понять его собственную обыденную жизнь. И в книге «Она днём спит» поэт делает это с удивительной смелостью и энергией, не опасаясь ни тавтологий, ни стертых метафор – абсолютно все идет в дело и работает на мгновенное изменение сознания читающего эти строчки. Вернее, слова в этих стихотворениях как бы «оживают», словно к ним возвращается первоначальное «прямое» значение. Возможно, именно от этого и возникает впечатление какого-то безумного словесного фейерверка:
* * *
Ангелы подтягивают
Землю голосяным канатом,
Тот и этот подтягивают земле
Голосяным канатом,
Хрусталём прокуренной парусины
Белую твердь, и твердь золотую,
И смерть, и дверь, хлóпком хлопочущую впустую.
Смерь его длины, его величины,
Его крепкие нитки неразличимы,
Неугасимы,
Тянут-потянут, и так, натянутые до упора,
Неразрывно связывают горло и горлодёра.
В небольшой вступительной заметке Василий Бородин отметил, что «от внешнего наблюдателя эти стихи, кажется, совершенно ничего не хотят, как не хотело бы облако или дерево — и поэтому встреча именно с ними кажется чем-то неоспоримо сбывшимся». И действительно, еще одна важная черта поэзии Евгении Риц – это огромное уважение к читателю, которому поэт предлагает разговор на равных.
Рымбу Галина. жизнь в пространстве / Галина Рымбу ; предисл. Анны Глазовой. — Москва : Новое литературное обозрение, 2018. — 128 с. — (Серия «Новая поэзия»).
Известно, что друзья называли Пушкина Протеем за его способность к перевоплощению, в том числе и в творчестве. Именно слово «протеистичность» и приходит сразу на ум, когда начинаешь читать стихи Галины Рымбу. Кажется, нет таких поэтических форм, с которыми она не могла бы работать, и нет таких тем, о которых она не могла бы сказать. Буквально недавно в фейсбуке встретилось рассуждение о том, какими прекрасными были ее ранние стихи и как сильно она изменилась теперь. И там же в посте была ссылка на эти стихотворения, которые наглядно демонстрировали, каким просто потрясающим образом Галина Рымбу работает с поэтическими формами ХХ века, одновременно продолжая их, поддерживая и обновляя. И если бы она решила идти в этом направлении, скорее всего, признание в кругу старшего поэтического поколения было бы ей гарантировано чуть ли не с первых шагов в литературе. Однако через некоторое время Галина Рымбу резко меняет свою поэтику и начинает писать совсем другие стихи – сложные, многоплановые, наполненные скрытыми смыслами – те самые, которые сблизили ее с поэзией Аркадия Драгомощенко и, видимо, побудили в свое время выступить одним из инициаторов создания посвященной ему премии. А после этого Галина Рымбу переходит к поэзии «прямого действия» и достигает тут, как показали совсем недавние события, просто поразительных успехов. Два последних этапа развития поэтики Галины Рымбу как раз и отражены в этой книге. В этом же 2018 году у нее вышли еще две поэтические книги: в серии русско-украинского журнала «Контекст» – «Время земли», в двуязычной серии проекта Дмитрия Кузьмина «Поэзия без границ» – «Космический проспект». Однако по содержанию они частично совпадают с большим и очень представительным сборником издательства НЛО.
В самом начале предисловия к этой книге Анна Глазова, со свойственным ей умением попадать сразу в суть явления, пишет: «Стихи Галины Рымбу обладают основным свойством, необходимым для непосредственного действия поэтического текста: они захватывают. Артикуляция, выраженность голоса, ясность слова и фонетическая яркость сразу вступают в восприятие читателя и влекут за собой. В то же время за их ударной силой стоит не менее энергичная рефлексия». И действительно, у Галины Рымбу просто поразительное поэтическое фонетическое чутье, которое своей безошибочной тотальностью напоминает мне герметичные и невероятно прекрасные стихи Павла Жагуна. Однако понять стихотворения Галины Рымбу, на мой взгляд, несколько проще, они чуть более развернуты в сторону читателя, настроены по отношению к нему гораздо «дружелюбнее»:
*
устройства из огня. и сообщения в волокнах растений. потоки света
по синей плоскости тянут слепого быка, и ты над ним едешь в машине
признания на один промежуток еще возвращен к пустому станку.
но есть ли там что-то от нас? то, что стало возможным
в прекращенном мышлении
Вообще следовало бы, наверное, отдельно изучить влияние на современную поэзию Павла Жагуна и проводимых им совместно с Эльвирой Жагун фестивалей «Поэтроника». Потому что интонации его стихотворений и элементы поэтики можно выявить у многих современных поэтов, впрочем, это тоже тема для отдельной большой статьи.
Последний раздел этой книги называется «Космический проспект», и в нем как раз представлена поэзия прямого высказывания, которая, казалось бы, почти никак не связана с предыдущими поэтическими практиками Галины Рымбу. Но если повнимательнее перечитать приведенное выше стихотворение, то можно увидеть, что оно выстроено по монтажному принципу как раз из хорошо узнаваемых бытовых деталей. То есть прямое высказывание как бы прорастает сквозь стихи Галины Рымбу предыдущего этапа и таким образом является для нее совершенно естественным.
Симонова Екатерина. Два ее единственных платья / Екатерина Симонова; предисл. Полины Барсковой. — Москва : Новое литературное обозрение, 2020. — 184 с. — (Серия «Новая поэзия»).
Всем рецензентам этой книги, по-моему, очень повезло – ведь в предисловии Полина Барскова уже наметила основные характерные черты этих стихотворений, и теперь остается только как следует в них вчитаться и обнаружить какие-то дополнительные оттенки смыслов. Но прежде всего, конечно, нужно сказать, что книга «Два ее единственных платья», несмотря на разнообразие своего содержания, производит очень сильное и цельное впечатление. Наверное, это происходит потому, что так или иначе во всех стихотворениях речь идет о быстротечности жизни, кратковременности переживания счастья и абсолютной недостижимости ощущения прочности и уверенности в чем бы то ни было. И потому такой уместной оказывается любовь героини этих стихотворений (и одновременно – персонажа блога Екатерины Симоновой) к хрупким и, казалось бы, совершенно ненужным в обыденной жизни вещам – старым украшениям, винтажным платьям и всем тем мелочам, которые традиционно считаются женскими. И действительно все это можно было бы приписать именно репрезентации женского как основному мотиву этих стихотворений, если бы героиня Симоновой не испытывала точно такие же нежные чувства к старым домам, полуразвалившейся мебели – всему тому, что наглядно выявляет и подчеркивает хрупкость и быстротечность нашей жизни. И потому пафос многих стихотворений из первой части книги, которая так и называется – «Пустая квартира», где идет речь о печальных событиях отечественной истории, немного смягчается общим пониманием бытия как постоянной незаметной трагедии, жертвами которой в конечном итоге оказываются абсолютно все. Возможно, стихотворение «Сволочью был М. А. Булгаков…» из второй части книги «Литература и люди» отчасти именно об этом – о том, что все так или иначе оказываются жертвами времени. И этот мотив оказывается, по-моему, очень близким тому, как это было сформулировано у Державина: «А если что и остаётся / Чрез звуки лиры и трубы, / То вечности жерлом пожрётся / И общей не уйдёт судьбы».
Еще я долго думала о том, похожи ли мелочи из стихов Екатерины Симоновой на мелочи Василия Васильевича Розанова, и в конце концов пришла к выводу, что нет, не похожи. У Розанова «мелочи суть мои боги», а Симонова в этой книге многократно подчеркивает, что все это символы и приметы именно «маленькой» жизни, которая сознательно противопоставляется какой-то «большой» жизни. И вот как раз этого противопоставления у Розанова и не было, для него любая мелочь – это часть именно «большой» жизни, которая проходит здесь и сейчас и соответственным образом проживается. Но в то же время главной приметой этого «маленького» мира у Екатерины Симоновой становится любовь. Пожалуй, даже можно сказать, что вся эта книга написана именно о любви. Ведь любовь – к родным и близким, к старым вещам, к своим воспоминаниям – это именно то пронизывающее все начало, которое помогает как-то собирать и удерживать весь этот постоянно распадающийся и на глазах выцветающий мир. В этой связи особенно интересным кажется мне цикл «Девочки», о котором в «Артикуляции» уже писала Юлия Подлубнова. Также весьма любопытен цикл «Уехавшие, высланные, канувшие и погибшие», написанный для проекта «Культура путешествий в Серебряном веке». Екатерина Симонова с большой вовлеченностью рассказывает о судьбах поэтов, погружаясь в эпоху и проживая события столетней давности за своих героев и вместе с ними. Ну и напоследок хочу процитировать стихотворение из цикла «Поздние уроки чистописания», в котором содержится несбывшееся предсказание, ведь буквально недавно в этом городе образовался филиал петербургской группы Ф-письма.
3
кажется, это и есть Екатеринбург:
поэтическое пространство в центре которого
никогда не будут:
насилие
травматический опыт
поиск гендерной идентичности
феминистическое письмо
отсутствие темы
подразумевающее
гораздо более острое
её раскрытие
Особенно пристрастному читателю может даже показаться, что любовь ко всему исчезающему заставляет поэта почти незаметно полемизировать с актуальными тенденциями открытого высказывания и проговаривания травмы. Можно было бы даже подумать, что грубый мужской мир, о котором почти не идет речь в этой книге (все мужчины здесь – внимательные, понимающие и поддерживающие), является необходимым условием существования мира женского, так что исчезновение одного автоматически угрожает исчезновением и второму. Но это впечатление, на мой взгляд, было бы все-таки полностью ошибочным.
—————————————————
1 См.: Иван Соколов. Вопреки закону. – https://www.nlobooks.ru/books/novaya_poeziya/928/review/9423/
2 См.: Елена Зейферт. «В подземелье тупик это боги» // Волга. – 2018. – № 3. – https://magazines.gorky.media/volga/2018/3/v-podzemele-tupik-eto-bogi.html
3 См.: Геннадий Кацов. Поэзия как «пятистопое, искусственное существо». О проникновениях поэтического взгляда Анны Глазовой // Эмигрантская лира. – 2019. – № 4. – https://www.promegalit.ru/public/22946_gennadij_katsov_poezija_kak_pjatistopoe_iskusstvennoe_suschestvo_o_proniknovenijakh_poeticheskogo_vzgljada_anny_glazovoj.html
4 Анна Глазова «Я пытаюсь исследовать скандал языка» / вопросы задавал Денис Ларионов // Colta.ru. 25 апреля, 2013. – http://archives.colta.ru/docs/20918.