08 августа 2020 г. состоялся круглый стол на тему «Homo interneticus: выдуманный персонаж или реальная личность». Участники двух предыдущих обсуждений говорили о том, что и позиционирование, и восприятие человека на онлайн-площадках работает не совсем так, как в офлайне, то есть в обыденной повседневной жизни. И на этот раз мы хотели специально обсудить принципы, по которым конструируется образ человека в интернете, как они работают, можно ли на них как-то воздействовать и отдельным вопросом – насколько ожидания публики могут повлиять на формирование личной онлайн-стратегии. Однако обсуждение вышло далеко за объявленные темы.
В обсуждении участвовали: Евгений Никитин, Михаил Немцев, Анна Резниченко, Александр Марков, Гали-Дана Зингер, Игорь Левшин, Анна Мурашова, Полина Копылова, Ия Кива, Людмила Вязмитинова. Модерировали дискуссию Татьяна Бонч-Осмоловская и Анна Голубкова.
Евгений Никитин опубликовал свою реплику в фейсбуке:
У Вальтера Беньямина есть рассуждение том, что актер в кино сталкивается с новой ситуацией по сравнению с театром: он вынужден взаимодействовать не с аудиторией, а с механизмом — с камерой — и это должно вызывать в нем чувство одиночества и беспомощности. Точно так же писатель в Фейсбуке оказывается в новой ситуации: он взаимодействует с алгоритмами выдачи постов, лайками и комментариями. Когда мы говорим об «аудитории Фейсбука», на самом деле речь идет об этих алгоритмах.
В моем случае я для взаимодействия с этой условной аудиторией вынужден был изобрести жанр псевдопоста. Это короткая проза, которая притворяется, что она — пост.
Как я к этому пришел? Я провел эксперимент. Если я вывешивал в фейсбуке текст, который маркирован как рассказ, т.е. у него есть заглавие, он начинается от третьего лица — то его не прочитывали. Зачем нужен еще один рассказ, мало ли в ленте графомании? Если же я маскировал рассказ под пост о своей жизни, то его лайкали массово.
Замечу, неважно, основан рассказ на реальных событиях или нет. Я основываю рассказы на реальных событиях. Но когда я подавал их как рассказ, с персонажами и всеми атрибутами жанра, это был дохлый номер. А когда я подавал их как пост на тему «как я провел день» — это был успех. Впоследствии, как вы знаете, я собрал из этого книгу, в которой дистанция между автором и лирическим героем была максимально сокращена.
Как я маскировал? Я тот же самый текст начинал со слов «вчера я заметил» или «на днях я пошел туда-то» и дальше вел речь от первого лица. Догадаться, что это рассказ, можно было ближе к середине, когда появлялись определенные литературные маркеры (откровенный абсурд, сатира, гротеск). Я достиг в этой маскировке определенного мастерства, обманув, к моему сожалению, даже профессионалов: на премии «Нос» не догадались, что это новаторский тип текста, а решили, что книга — это собрание постов, наподобие ЖЖ-шного сборника Горалик, выходившего на бумаге в 2000-х. А недавно подобный псевдопост (про поиск работы в Израиле) так сильно задел пользователей, что привлек огромную массу совершенно посторонней и далекой от литературного сообщества публики — там было больше 8 000 лайков, более 1000 комментариев и более 1000 перепостов. За неделю у меня появилось 4000 новых подписчиков. Но все они сразу же схлынули, когда я начал вывешивать рассказы, маркированные как рассказы, а тем более критические статьи о стихах. С 8000 лайков я моментально спустился обратно на свои законные 50-100 лайков.
Вывод из всего этого следующий: Фейсбук — это антилитературное место, несмотря на то, что все сообщество здесь «сидит». Мы, в большинстве своем, идем в Фейсбук не за литературой, а за сплетней. Для этого он и предназначен. Это такое место, где жители небольшого виртуального поселка встречаются, чтобы обсудить, что нового и у кого произошло. При этом у нас есть огромный голод коммуникации, поэтому каждая ерунда гиперболизируется до скандала, пара неприятных комментариев — до «травли». Это игра, в которую мы заигрались и позабыли о том, что играем.
Вторая проблема обозначилась во время карантина: внезапно исчезла живая среда общения, осталась только виртуальная. Мы относительно хорошо понимаем, что такое виртуальный образ человека, и можем его обсуждать. А вот что такое «реальный человек» — это непонятно. Разве это не тоже некий сконструированный образ — только для среды окружающих нас «физиологических» людей. Во время карантина мы лишились этой среды, а вместе с ней исчез и «реальный человек». Произошло то, о чем писал Бодрийяр — подмена реальности виртуальностью.
В Сети не существует ни людей, ни событий — только поводы для сплетен и их герои. События в жизни происходят при «физических» столкновениях людей. Поэтому я не знаю, о чем сейчас писать. Меня всегда вдохновлял абсурд жизненных ситуаций. Сейчас вместо этих ситуаций — разговоры в ленте. У них нет художественной потенции, они мертвы для меня как для писателя, поэта. Поэтому я сейчас пишу, в основном, комментарии к чужим текстам.
Также впоследствии в фейсбуке высказалась Лариса Йоонас:
Сегодня должна была выступить на круглом столе о «Homo interneticus». Темой обсуждения должна была стать виртуальная личность и ее взаимоотношение с личностью реальной. И наше восприятие другого в сети.
К сожалению, была вынуждена покинуть круглый стол до конца обсуждения. Но коротко напишу, о чем я собиралась сказать.
Разное восприятие виртуальной личности в «анонимный» период и период социальных сетей, где идет привязка к реальной личности. В анонимный период не было справочных систем, веб-сервисы были примитивны, о большинстве анонимных пользователей было невозможно навести справки. Нынешний пользователь вычисляется легко.
Анонимный период (до середины 2000-х). Выбор ника и юзерпика (имени и аватарки), характеризующий личность. Право человека на иную личность в сети. Принятие иной личности (виртуальной). Виртуал, как проекция личности с меньшим числом измерений. Разделение реальной и виртуальной личности как признак постмодерна. Игровое поведение. Эмоции и эмпатия. Условности сетевого поведения.
Период деанонимизации. Уменьшение тролинга. Сближение виртуальной и реальной личности. Обширная развиртуализация. как следствие большей мобильности людей.
Карантинный период — максимальное сближение виртуальной и реальной личности. Перенос в сетевую среду рабочих отношений, единственная возможность общения. Новое поколение, новая искренность, отображение подробностей личной жизни и прежде скрытых мыслей и чувств.
Лень, как средство быть самим собой. Принципиальное неразделение виртуальной и реальной личности. Интернет не более чем инструмент для самореализации личности в виртуальном пространстве..
А это развернутая реплика Натальи Непомнящих:
Очень внимательно и с большим интересом слушала всех. Это не столько впечатления, сколько резонанс — то, о чем думала попутно и что все-таки решилась записать и адресовать в том числе участникам дискуссии по ее горячим следам, так сказать.
Обсуждение-таки пошло в заданном, видимо, заранее русле «есть две разных реальности: «жизнь-как-она- есть» и «Интернет», и для них есть разные субъекты в нашем лице» . Однако все время что-то не сходилось.
Я радикальный оппонент этой позиции и считаю, что само разделение на «интернет» и «неинтернет» уже довольно надумано, искусственно и актуально исключительно для поколений, родившихся и выросших, получивших образование без него. Эта проблема актуальна только для такого сознания, которое сформировалось без интернета.
Можно ли писателю, принадлежащему к такому поколению, извлечь что-то для себя из этой антиномии? — Я считаю, что не вопрос, можно. Самоидентификация в разных ипостасях, разного рода внутренние конфликты, связанные с необходимостью «разрывать» свое существование на «там» и «здесь» и прочая, и прочая.
Удивительно, что это проговаривалось лишь как личный опыт, но не называлось как возможный объект художественной рефлексии. Более того, прозвучала реплика «вот нет реальных событий, карантин, и писать не о чем». Словно писатель – только ретранслятор происходящего в офлайне. (***Как же я люблю по контрасту современную драматургию, которая уже берет в оборот события, происходящие онлайн, — они есть! —изображая их, делая их объектом художественного анализа, сюжетом, речью).
Во всех выступлениях читалось противопоставление «реальность» — «интернет». То есть для всех участников дискуссии это две разные действительности. Недаром в ходе дискуссии возник вопрос, а «интернет» — это вообще что? – Среда? Канал коммуникации? Коллекции текстов? Соцсети? Да и чего там нет из того, что есть в «реальности»? Пытаясь охватить и обозначить «видимые» участки, пропускаем те, что для нас «слепые пятна».
При таком подходе вель выпадают многие сегменты сетевого пространства: от игрового (а оно огромное, это целое отдельное поле, где как раз актуальны «виртуалы», ибо каждый игрок создает их и не по одному) до мирового финансового (которое тоже всё там и где каждый также отыгрывает свою «виртуальную роль»). А есть еще и Даркнет, где быть равным себе и собой чревато и опасно. Если говорить о виртуалах, то без этого — никак. Питательная среда для них — те интернет-сегменты, где по каким-то причинам ты не можешь говорить от собственного лица. Вот там есть разрыв и некоторое дистанцирование, но опять же они не антитеза меня «истинного» и «интернетного», а форма приспособления и игры «по правилам».
Мне думается, это противопоставление очень «поколенческое». Однажды мне задали вопрос: а почему вы, не только вы лично, но люди вашего возраста, их разделяете: интернет и жизнь? – Вопрос был задан человеком, младше меня на 20 лет. Для этого молодого человека нет противопоставления: это всё – непрерывно и неразрывно связанная одна реальность. Единая.
Для дискутантов – явно их две. Одна из которых есть некоторая «истинная», «настоящая» — «живая жизнь», а другая – набор конструктов, где моделируется и сам человек, и его «виртуальный образ», и среда общения, и каналы разного рода взаимодействий: профессиональных, личных, по интересам и т д. «В фейсбук можно заходить, а можно не заходить» — реплика. Да, у нас есть такой вроде бы выбор, некоторая свобода, как мы считаем.
У поколений, выросших в эру интернета, так вопрос не стоит вообще, для них гаджет – это продолжение их самих. Где-то попадалась статья с подсчетом времени, которое проводят разные возрастные категории с гаджетом в руках. Дети его не замечают,— писали там, — что он – продолжение их руки. Коммуникации поколений младше нас происходят в основном в интернете. Для них вопроса «заходить / не заходить в чат, соцсеть / на иной ресурс» в рядовой ситуации нет, это экстраординарная ситуация, если встает такой вопрос, поскольку «не заходить» означает выпасть из самой социальной реальности, не быть в ней физически, а на то должны быть веские причины. Жизнь для них уже немыслима без гаджета, в котором на всё будут реплики избранного тобой круга общения и тех сообществ, к которым ты формально принадлежишь. Многие ученики в режиме реального времени комментируют уроки или лекции учителей /преподавателей в параллельном, ученическом чате, успевая отвечать на уроке вживую или в «официальных чатах» при онлайн-обучении. Их невозможно оттуда «достать» и не только во время учебы, только предпринимая какие-то специальные усилия, меры.
Онлайн и офлайн – не две разных реальности, а одна. Это симбиотически связанные вещи, из которых родилась новая форма существования. Мы посредством интернета узнаем погоду, расписание транспорта, маршруты, наличие товаров, результаты своих анализов, записываемся на стрижку, к врачу, вызываем такси, читаем содержание учебных программ или развлекательных мероприятий, смотрим фильмы, лекции, ходим на выставки и в оперу, слушаем музыку и других людей, оплачиваем счета и делаем покупки – огромное количество рутины теперь в паре кликов, не нужно более искать, содержать ради одной функции разные устройства и т д. Интернет нас соединяет и дает неизмеримо большее количество самых разнообразных возможностей.
Онлайн и офлайн – это уже давно способы, просто технические возможности существования: в физическом теле, пространстве и времени. Офлайн существование при этом куда более ограничено нашими физически измеряемыми величинами, нежели онлайн. Онлайн же ограничен техникой, наличием электричества и специальных устройств и зависим от их технических возможностей. Всё.
Все разговоры о том, как меняется литература в интернете – это разговоры лишь о неких способах презентации текстов и репрезентации их авторов. Разговоры о технических способах и о личном опыте их освоения. Не больше. Стратегий презентаций и репрезентаций море, поэтому уход разговора в такое русло – это с одной стороны, закономерное скольжение к тому, что ближе и понятнее – эмпирике, примерам и т д. С другой стороны, это разговор бесконечный, незавершимый в силу «уникальности» наших отдельных индивидуальных опытов.
При этом пока нигде нет даже попыток типологизировать этот индивидуальный опыт освоения различных интернет-пространств (а во всем ли он так уж уникален?) или сравнить разные, но все-таки во многом типовые стратегии представления себя в интернет-пространствах и сообществах поэтами, писателями: чем отличаются страницы писателей разных направлений, поколений, мировоззрений в одной и той же соцсети? Есть ли типовые ходы и приемы, которые они используют при написании текстов, при продвижении себя, при конструировании своего сетевого образа? Отличаются ли писатели, у которых есть личные сайты от «соцсетевиков»? Канал в телегаме и страница в фейсбуке одного автора: копии друг друга или разные жанры / формы? Какого типа и вида сайты писателей есть в сети? Кому адресованы, кто их читатели? Не могут они все быть очень уж уникальными! — Чисто технически даже.
И здесь ключевой для меня вопрос. Придуманы ли именно в соцсетях и появились ли с приходом интернета какие-то принципиально новые стратегии текстопорождения и в целом новые по своей природе (то есть немыслимые вне интернет-реализации) формы, тексты, а также модели поведения поэтов/ писателей / литераторов, каких мы не знали в доинтернетную эпоху, да-да, то самое «жизнестроительство», но на принципиально иной основе?
(***Здесь должен быть абзац про искусственный интеллект. Но его не будет, иначе я не закончу этот текст).
Я пока таких не видела и не слышала о них, таких новых, ранее нам неизвестных в литературе формах, текстах, возможно, в силу ограниченности моего круга чтения и знакомств. Я пока по большей части вижу всё того же условного «Василия Васильевича Розанова», только в профиль, во множестве разных вариаций в тех же соцсетях: со скандалами, мистификациями, отменно отыгрываемыми «лирическими героями в образе», страстными полемистами и т.п. Или же, напротив, просматриваю четкую маркетинговую, практически профессиональную рекламную политику продвижения себя и своего «литературного продукта» под видом блогов и личных страниц. Очень редкое явление среди пишущих – личная страница в соцсети как личная, где человек равен себе обыкновенному, вне роли профессиональной и литераторской, то есть он о себе, а не о своем «образе писателя». (Иногда мне кажется, что именно им можно выдавать орден мужества, но это мое личное, простите). Некоторые пытаются комбинировать.
Так хочется, то есть было бы чрезвычайно интересно увидеть нечто иное, новое – то, чего не давал бумажный журнал или литературный салон. Сейчас салоны и редакции, кружки и собрания переместились в зум и другие виртуальные пространства, но они не стали же от того принципиально новыми — разве что интернет расширил их географию. Сказалось ли это на их содержательной части? Что из доселе не существовавшего принес в литературу интернет? – Помимо ощутимого засилия графоманов?