Выпуск №13

Автор: Сергей Васильев

 

роман воспитания

 

глава двадцать восьмая

 

неделя первая

Есть землянику, шуршать неопавшими листьями: удаль и доблесть безволия в жанре хайбун.

———

Имбирный эль в день цветения всего, что ценишь в литературе, в день фонтанов, прудов, водоёмов.

———

Ты говоришь: «Первый стакан очень важен. Важно подойти к нему с решительностью и любовью». Я обнаруживаю себя ошарашенным неожиданным осознанием конца пятилетнего цикла, происками утраченного времени, в котором празднички увядают, а звёздочки и сны нам только снятся.

———

Из бутылки выпущен джин — и потерян день, только на нёбе оседает горечь апельсинных корок и кардамона — горечь чуть большая, чем можешь себе позволить.

———

Она говорит: «Я плохо хожу, но хорошо танцую». Он говорит: «Я уже большой, я могу говорить».

———

Мы кружим в ночи, и нас пожирает пламя. На критику разделения не реагировать, ликвидировать предмет обсуждения и саму постановку вопроса.

———

Ночь, и туман, и черешня.

 

неделя вторая

Мимо сыплющихся изнанок готических мелькомбинатов на Москву сквозь Москву, на Кораблик на нём же (торжество тавтологии).

———

Несколько дней подряд через не могу высыпаться до тошноты значит не бояться помыслить возможность другого мира. Пригоршня праха, пух тополиный.

———

Ты раздеваешься, начиная с линз. Ты говоришь: «Целуешь, а потом рыба». Тишина сексуальна, нежна, бережлива.

———

Он говорит: «Ни одной мысли не позволять длиться дольше, чем длилась одна затяжка». Ультрафрагментарное письмо как проза морального беспокойства.

———

Летний вечер с «Новалисом», гроза, так и не разразившаяся: j’ai mon Proust.

———

Он говорит: «Занялся я тут самообразованием. Философия нормально так зашла, я как подкурюсь, так почитаю чë-нибудь, хорошо идёт. Ницше вот недавно попался, я три дня ходил переëбанный, во мне перевернулось всё».

———

Читать о Пифагоре, есть консервированные бобы, наслаждаться триумфом безволия.

 

неделя третья

Благое благо: смотреть на лица детей, читающих Джойса.

———

Набегают выдры, шиншиллы, муравьеды. Новые времена карикатурно отплясывают. Делаешь всё, чтобы вырваться из тисков прокрустинации, но делаешь недостаточно.

———

Обречённость на честность: не что и откуда, а что и куда — и так кое-что может возникнуть из ничего, из попыток сделать камень не каменным, но бумажным (но чаще не возникает).

(каждодневные подвиги бесполезнейшие)

———

(самое-самое — — только в скобках стыдливых)

———

Поэтический реализм в высшем смысле: смотреть на город мокрого асфальта с балкона девятой квартиры по улице Гондатти, четыре.

———

Открытый воздух может быть дождём — из двух зол выбираешь неправильное — но об этом не говоришь сам с собой, уходя в тесноту речевого регистра всё глубже.

———

Она говорит: «Я много пью, но мало выпиваю». Он говорит: «Я не думаю, я надеюсь». Поэтика умолчаний, принципиальной разомкнутости, обыкновенный ташизм.

 

неделя четвёртая

Упрощённый язык, запеча́тленный андеграунд. Задыхаться от дыма на тесном чердаке, чувствовать себя живее обычного оттого, что всё лишнее.

———

Дульсинея Тобосская ли, Роза ли Люксембург, всё одно: молчи — лукавствуй — ускользай.

———

Закусывать водку половинкой камбалы, думать о Платоне.

———

Она говорит: «Смысл в бетоне, именно в бетоне». Будущее лежит на полу под звуки из прошлого, и оно лучше нас.

———

За дошираком разговаривать о молекулярном мясе. Стать однажды чем-нибудь другим.

———

Ни дня без строчки.

(scribo quia absurdum est)

———

Он говорит: «Его не надо есть, он просто был». Дневники, заметки, наброски: хроника одного лета.

 

неделя пятая

Попытки нащупать язык для разговора с будущим (бу-ду-щим) наталкиваются лишь на взаимные неловкости, на полушажки. Полулица людей — читать по глазам, не губам.

———

Он говорит: «Профессор — это просто лицензия на убийство». Листья травы съёживаются от жара, от плотного дыма язык немеет и не помещается во рту, как тогда в Томске.

———

голова пуста как ночи липки

———

Обжитый n лет назад лес уже не узнать, лишь неровный рельеф наталкивает на какие-то воспоминания, когда о него запинаешься — тогда-то и осознаёшь, что надо почаще задаваться вопросом, не мох ли я, не плесень ли, не цветная ли я капуста.

———

Только стены, да книги, да дни из грязи, нежности и грусти.

———

Он говорит: «Это не случается, это происходит». Паузы промеж необязательных реплик: ценность неосознанного.

———

Биться о невозможность устранить преграду между рукой и внутренним миром. Mind-body problem, упорная память.

 

неделя шестая

Он говорит: «Почему слова одинаковые?» Перегородка из ткани, за ней — никого. Ни шагу, ни шагу, ни шагу не сделать.

———

Идеальная вненаходимость: синдром самозванца, портвейн с пастилой на кухне коммунальной квартиры: это будет навсегда, пока не кончится.

———

Он говорит: «Большая часть дней здесь, в этой стране московитов, праздники». Городские алкаши — ангелы коломенские — растянулись на скамейках и похрапывают, выставив спелые животы навстречу спелому солнцу.

———

дорогой познания к слиянию рек — дождь с одной стороны, солнце с другой — книга «Ерофеев» мокнет, но радует

———

Он говорит: «Иногда человеку надо выехать из самого себя». Оконные рамы прячутся внутри здания шёлковой фабрики, как шелковичный червь в своём коконе — но оттуда уже не выбраться, не взлететь.

———

Ленин на фоне церквей — неотразимый, неотрезвимый. Мальчики русских провинций на берегу Москва́реки исправляют карты водных путей, пока не вписавшаяся в поворот баржа-комарик пытается выбраться из прибрежного плена.

———

Постели мне московское аканье, будь готовой, когда молчишь; яблоком бессердечным будь — и на выход через сувенирную лавку.

 

неделя седьмая

Старорусский костюм, медицинская маска: тайная жизнь ненужных вещей. Над Окой летают стаи Маринок.

———

Езда в Коломну и из неё по пряной дороге — надрывы / разрывы пространства — ведь на самом деле здесь так же, как везде — только ещё острее это чувствуешь и глубже не понимаешь

———

Осознавать себя сереньким, терять голос, но когда-нибудь всё же прийти в сознание, прийти в соразмерность с собой посреди ледяного дома в Холодне.

———

Она говорит: «Что такое искусство?» Закрыть губы на замок, плутать вокруг да около, до ручки дойти, но увидеть дерево в камне.

———

Все говорят: «Кремль, Кремль». Он говорит: «Пили, правда, много, очень много, зато с патриотизмом». Не оттого ли Коломенский кремль фантомен, дискретен, ускользает сквозь пальцы?

———

И если чёрные кариесные зубы — это признак зажиточности, то о чём говорят каждонощные салюты плюс/минус в 23:00, я определить затрудняюсь.

———

…и когда меня спросят, что я сделал для человечества такого-то числа такого-то месяца такого-то года, ответ себя ждать не заставит: для человечества я лежал

 

 

Новосибирск — «Арткоммуналка» (Коломна)