Выпуск №13
Автор: Оксана Ключинская
Утро в марте. Проклятые росстани.
Небосвод от тоски голубой…
Ты здесь был. Тебя помнят здесь простыни.
Эта комната пахнет тобой.
Буду сильная. Буду строгая.
Не реви, не реви, не реви! –
И зароюсь лицом в то немногое,
Что осталось мне от любви.
если разные люди и разный градус
если трудно им перевести свою радость
кто же нам установит последний традос
версии «неизменно»?
когда Он удаленно заходит свыше
убедись, что он точно не карлсон с крыши
сними руки с клавиатуры и мыши
и дай обновить систему
мой город тихий, город сонный
во тьме лесов, во мгле болот —
я так хочу туда, где волны
пронзают иглы. лед встает.
чем дни темней, чем холодней,
тем злей во мне прилив горячий —
мне больно без тебя. я плачу.
москва, пусти на пару дней…
Очень страшно мне, братцы,
и темнеет окрест.
Все, что нужно сейчас, — это просто стараться
Do your personal best. Be your personal best.
Я не каждый день помню о высшем чуде.
И проходят дни и проходят люди…
Надо думать весь день о насущном хлебе
И всё сдать к шести…
А ведь я богатырь — хоть на вид Емеля.
Я боюсь, чтоб гадюки меня не съели.
Мне бы взяться за кольца в земле и в небе —
И руки свести.
…и отпели бы капели,
пряча вглубь родной земли,
нас, что сделали-успели
хоть и меньше, чем хотели,
зато больше, чем могли…
сдохну когда (это ж будет со всеми?..),
на сэкономленное с именин
вы за меня подавайте всё время –
сорокоуст, год аль вечный помин.
в утреннем правиле, ставя кофейник,
или в вечернем – вздохните хоть раз…
я бы вам даже оставила денег –
только ж растратите, знаю я вас.
нельзя рассказывать всем о Боге
у всех в эту тему свои дороги
есть дурни, есть циники, есть недотроги
потом пожалеешь сто раз
но в небе морозном месяц двурогий
и дальний огонь на родном пороге
шепчут можно рассказывать всем о Боге
просто каждому в его час
Вы знаете меня. Немного, с краю,
По-своему ругая и любя.
И я, общаясь с вами, собираю
Как будто пазл из самой себя.
В метро чудесно утром, прямо скажем:
Все женщины со свежим макияжем,
Уютно пахнут кофем мужики…
Жаль, сплю — на них мне зырить не с руки.
чай с сахаром и со слезами.
и этот лист и этот дом
ломаются перед глазами.
ломаются последним льдом.
я таю от воды горячей
быстрей, чем лепесточки льда…
не знаю, почему я плачу.
но плакать — надо иногда.
чтобы всех тех, кто сегодня в беде,
ты, сильный, расслышать смог,
забей уже гвоздь в своем сапоге.
или на гвоздь и сапог
даже если у тебя
те или вот эти;
если мозги теребят
небольшие дети;
если больно и темно;
если друг не верит;
если воет ветр в окно
и потом из двери;
денег нет; мосты пусты;
дни сползают в ночи…
Бог упорно любит ты.
очень.
а все думают: «я другой.
я вот к этим всем — ни ногой.
мне бы сил и дух — я бы сразу ух! —
но пока я шут и изгой».
а все думают: «я другая.
Бог глядит на меня не моргая.
мне б забыть свой страх — я бы сразу ах! —
но не делаю ни фига я».
когда остывает чашка в моей руке
когда человек прощается и уходит
всё это как будто незримые мини-смерти
которые я не в силах остановить
Так всегда. Проснувшись утром рано
С мыслью сделать что-то для страны,
Сидя спишь на краешке дивана,
А в руках — пижамные штаны…
…и напьется народ-победитель,
и раскинет средь свежей травы,
как антенны, тончайшие нити,
что растут из его головы…
решайтесь на все внезапно —
не дав испугаться, забыть!
не откладывайте на завтра:
завтра может не быть!
пусть сбывается, что может сбыться!
пусть дурное уйдет в анналы!
жизнь не место для репетиций.
carpe diem! the time is now!
в кровь ноль тридцать три «доктор пеппер» — и дуб-мне-ясень:
меж сосен шар красен, пьет Осин, спит мопс дядивасин —
стою офигевше и думаю: «мир — прекрасен!»
тут кто-то мне впился в локоть. небось согласен.
No sweet releases,
We want him diced!
…You call him Jesus,
We call him Christ.
Ах, мне бы петь Рембо или Верленом!
Ах, мне бы пасть Верленом и Рембо!..
А вот стою немая, вжавшись в стену.
Que tu es beau
владение ведет к потерям.
летящий шар не тянет нить.
ты мне не сможешь изменить,
раз никогда мне не был верен.
Я похожа на сто миллионов женщин —
Я хочу стать меньше,
Ибо в этой культуре, воспевшей мощи,
Выжить тощей проще.
«все не то — хоть жизнь потрать, —
ропщем в небо тощее. —
даже общая тетрадь
ни фига не общая!»
не только слабым или старым…
едва шагнув на эту твердь,
мы все здесь вечно под ударом:
болезни… травмы… горе… смерть.
давайте ж, не храбрясь для виду,
заслышав ангела с трубой,
обнимемся, забыв обиды:
«ты здесь? ты дышишь? я с тобой!»
все что я с себя снимаю
мокрое насквозь
люди это называют
лето удалось
прежде чем фигней наполнить дни,
в спешке совесть принагнув свою,
вспомните: вы у себя одни
и вас очень, очень ждут в раю.
…и корнем в слове «государство»
все чаще кажется «удар»…
В комнатах этих она бродила,
Падало вниз белье…
Дай мне не знать ее, милый, милый,
Дай мне не знать ее!
Дай мне не видеть (сорвусь к вокзалам,
Девочка-егоза),
Как она губы обводит алым,
Сумеречным — глаза,
Как она ходит — конечно, феей,
Втайне, в ночи, в плаще…
В комнатах этих не пахнет ею.
Есть ли она вообще?
Надо быть четче. Надо быть проще.
Надо что-то менять…
Женщина друга. Кровавый росчерк
На сердце у меня.
и даже ножницы фалличны,
когда скучает организм
Цикл памяти С. И.
у меня на веках слезает кожа.
у него, вероятно, тоже.
если мы так похожи, зачем же, Бог,
гений умер, а червь — не сдох?
Слезы льем, сердце рвем… а потужим-потужим —
И пройдет с белых яблонь дым…
В эти дни я особенно ласкова с мужем.
Ибо ласкова я — не с ним.
Когда в квартире как в молельной,
А окоем что водоем,
Когда любые «параллельно»
Осознаются как «вдвоем»,
Не хочет время быть врачом,
А хочет быть как стекловата,
И ты смертельно виновата,
Но никогда не знаешь, в чем,
И все по кругу, все по кругу, —
Один вопрос кольнет сквозь дым:
Что я спою, представ пред другом?
Чем оправдаюсь перед ним?
Море книг, вал статей и поточки забиты —
Гори в вечности и не сгорай!
Ты там будешь завкафедрой по теорлиту,
А иначе зачем нужен рай?!
Старый дом; гостиная с круглым столом
На втором этаже.
Как-то запер ключи и полез на балкон —
Ты не помнишь уже…
В кабинете направо ковер и кровать —
Я теперь буду вечно на ней ночевать:
Я теперь тоже тень — не жена и не мать,
Не ищи меня в трельяже.
Сирота? Вдова? Фигня:
Средь тезаурусных строчек
Есть слова для жен и дочек —
Нету слова для меня.
Ладно, dura lex sed lex.
Ну-тка, быстро на коленке:
Кто я? Бывшая студентка?
Бывший друг? (Всё время «-экс»!)
Мозг в ночи скрипит натужно…
С дефиницией отбой.
Сделай, друг, ее ненужной:
Забери меня с собой!
Он был жив еще месяц назад!
Почему я тогда не почуяла,
Может быть, надо было к врачу его,
Может быть… — Не мечись невпопад.
Если жизни отрезан край,
Если лопнула главная жилочка,
Ни хрена б ты не сделала, милочка,
Уж признай.
Как зимой, когда песни пурга запоет,
Мы закутываемся в мех,
Я хочу завернуть твое сердце в свое,
Защитив его ото всех.
Чтобы не бушевала в отчаянье кровь
В русле сжатых от горечи жил,
Чтоб, куда ни взгляни, была только любовь
И все то, что ты так заслужил.
Дать тебе передышку. Жилетку. Окно
В райский сад вместо сорной травы…
Я, наверно, могла б это сделать давно…
Если б молодость знала, увы!
То ли с девятого этажа,
То ли в рот всю обойму.
Господи, как я помню тебя!..
Зачем я тебя так помню?
Сердце зазубрено что гребешок,
Каждое фото — электрошок,
И каждой книги твоей корешок
Втягиваю как порошок.
Падаю, ногти ломаю о камень,
Слезы — лишь грязь в пыли…
Господи! Если это экзамен,
То я сдаюсь: вали!
Я знаю: я сильна, мне хватит взмаха,
Препятствия сгорят в моем огне —
И я боюсь по жизни только страха,
Который подрезает крылья мне.
Сколько «недо-» у нас, Сереж,
Два столетья — и все впустую:
Я не знаю, как ты поешь,
Ты не видел, как я танцую.
Вот умру — приду к шалашу,
И затянет глаза горячим:
Ты споешь мне, а я спляшу,
Мы обнимемся и заплачем…
Скоро новая страница:
Сорок дней — как сорок бед,
Этот день задаст мне перцу —
Видно, не перешибешь плетью обуха.
Ты тревожно так мне снишься:
Ты зовешь меня к себе,
Прижимаешь руку к сердцу,
Говоришь, будто внутри тебя опухоль…
В белой ризе иерей
Отпевал тебя во храме,
И рассеивали мрак
Гимнов ангельских алмазные россыпи.
Жизнью клянусь моей:
Ты не заслужил терзаний;
Если ж Бог судил не так,
То я вымолю тебя и у Господа.
А я думала, я успею.
Двадцать лет думала, я успею.
Вот приду и возьму тебя за руку,
Чтобы нам с тобой было теплее.
А я думала, я успею.
Ты на двадцать пять старше — а я успею.
А теперь все кричу, запрокинув лицо,
И горячие слезы по шее.
«Рэпы»
Молчаливые мужчины средних лет
Женщина – форум, женщина – чат,
А мужчины молчат, и молчат, и молчат.
Знаешь, откуда в глазах его лед?
Он пытается все просчитать наперед.
Мужчина видит, что ты красавица,
Но очень боится подставиться.
Мужчине хочется чувствовать солнце –
Но не хочется опозориться.
Мужчине так нужно быть любимым –
Но так страшно стать уязвимым.
Никто не может вечно терпеть эту боль –
И мужчина теряет контроль.
Молчаливые мужчины средних лет
Говорят про секс и пиво и обед.
Наливая ему борщ – оглянись!
У него внутри дыра размером с жизнь.
И пока он взрывается как динамит,
Слушай, где у него саднит,
Дай проораться, налей ему чай,
Прокачай пониманием и укачай.
Да, тебе тоже больно до слез,
Но если ты знаешь, что это всерьез,
Если веришь, что просто где-то внутри
Его хрусталь запотел – протри!
Дай ему отдых, дай ему смех,
Просто побыть одному без всех,
Дай время, чтоб сердце поверить смогло,
Что с тобой безопасно, с тобой тепло.
Не пей один день
Ты меняешь нас все чаще
На С2Н5ОН.
Ты не знаешь, как мне страшно
Ждать, что ты опять поддашь.
Ужас входит в наши дни
На бесшумных мягких лапах.
Ты сказал мне, что ни-ни, –
Так откуда этот запах?
Не пей один день –
Как бы сильно ни проглючило.
Не пей один день –
Потому что я люблю тебя.
Не пей один день –
Дай душе своей проспаться.
Сегодня не пей –
А завтра будет завтра.
Утром не находишь места,
Ждешь друзей «на пару слов» –
Твоя дочка в знак протеста
Вызвала на вас ментов.
Я молю тебя: очнись,
Поздно или лучше рано,
Хоть зубами зацепись –
Зацепись за край стакана!
Помнишь, как все раньше было?
Не старайся все забыть!
Помнишь, я тебя любила?
Помоги не разлюбить!
И пока я не устану
Верить в нас и нас творить,
Каждый день тебе я стану
Как молитву говорить:
Не пей один день –
Как бы сильно ни проглючило.
Не пей один день –
Потому что я люблю тебя.
Не пей один день –
Дай душе своей проспаться.
Сегодня не пей –
А завтра будет завтра.
Не уходи
Ты, как пепел Клааса, стучишь в мое сердце.
За двоих пульс бьется в четыре герца.
Я знаю: ты жив, пусть твой гроб и забили.
Я сделаю так, чтоб тебя не забыли.
Я сделаю так, чтоб тебя не растратили,
Я взорву этот мир к чертовой матери.
(Ты слышишь?) будь! будь! будь! будь!
Я кладу твою руку себе на грудь.
Я прижимаю твою руку к своей груди.
Я знаю, что ты ушел.
НЕ УХОДИ
Я помню этаж, коридор и двери,
И как ты всегда делал то, во что верил.
Ты был для многих почти что апостолом,
Как теперь пить за тебя третьим тостом?
Как теперь не набирать твой номер?
Как мне поверить, что гений — помер?
Пусть куча глины теперь твой альков —
Ты дал мне слишком много стихов,
Ты слишком часто мне начал сниться,
Чтоб я просто перевернула эту страницу.
Уберите с могилы гнилые цветы —
Ты каждый мой день! Теперь я — это ты!
Будь! будь! будь! будь!
Я кладу твою руку себе на грудь.
Я прижимаю твою руку к своей груди.
Я знаю, что ты ушел.
НЕ УХОДИ
Латы
Мужчины, которые страх свой прячут в дым сигареты.
Мужчины, которые в латах, даже когда раздеты.
Мужчины, которые тушат любую боль вермутом и коньяком.
Мужчины, которые не целуют — просто вжимаются ртом.
Мачо российских дорог, молчаливые дети улиц,
Ваша юность ушла за порог, ваши вёсны к вам не вернулись.
Вы не верите, вы не плачете, не даете мечте разгореться.
Отпустите себя на волю, иначе она разорвет вам сердце.
Вам нужен пульт — и батарейки от пульта, вы ставите все на карту.
Ваши отцы ушли от инсульта — вы сгинете от инфаркта.
Мужчины, которые знали успех, но хотели всегда еще.
Мужчины, которые лучше всех, но ведут лишь обидам счет.
Мужчины, чьи руки — оружие, чьи головы — филиал ада.
Мужчины, в которых нужно лопатами вбрасывать радость.
Мужчины, одетые строго, себе лгут — и совсем не палятся.
Мужчины, которые могут за всю жизнь не успеть расслабиться.
Горечь
Горечь — какое русское чувство! Оскомина от наболевших ран.
В каждой душе есть такой чулан, в котором темно и грустно.
Горечь — какая долгая мука, невозможность поверить, закрытые двери,
В каждой потере — паденье империй, жизнь — издевательство или скука.
Горечь сквозит в стольких взглядах и жестах, чуть лакируемая под цинизм.
Услышь ее в шуме свадеб и тризн: везде ей найдется почетное место.
Тронь человека — больно.
Тронь человека — болен.
Горечь летит на волю
Вниз головой с колоколен.
Горечь горячим упреком в глазах. Горечь грозой в темной злобе бессилья.
Сложены руки, растерзаны крылья, был человек — и рассыпался в прах.
Я видела в жизни так много горечи, вечных проблем, застарелых обид.
Сколько людей, у которых болит, пытаются ставить защиту от сволочи!
Но эти флажки — для них же самих, и горечь, увы, никуда не девается,
А жизнь — проходит, а жизнь — кончается, утекает сквозь пальцы, как этот стих.
Оппозиционеры
Ветер старые ленты полощет…
Папа, ты как там сейчас?
Помнишь, как мы с плакатом ходили на площадь,
А ты волновался за нас?
Прости, не всегда тебя понимала,
Даже хлопала дверью, грубя…
Я рада, что я похожа на маму, —
Но огонь во мне от тебя.
Эх, как мы жили — по миру кружили,
Дерзили не зная меры…
Папа, ведь мы же всегда с тобой были
Оппозиционеры.
Ты бывал порой мутен и невыносим,
Но учил меня жить по совести.
Сколько умных книжек ты мне приносил!
Я теперь сама пишу повести.
Сколько ты ошибался, искал, находил,
Помнишь? То вступал в партию, то выходил,
Так мучительно жил, столько выдал идей,
Научил меня всматриваться в людей…
Эх, как мы жили — по миру кружили,
Любили не зная меры…
Папа, ведь мы же всегда с тобой были
Оппозиционеры.
Мне казалось, что ты от меня далеко.
Я ночами шепталась с мамой.
Бунтарь и повстанец, эксперт и красавец,
Для других ты был самый-самый.
Да, с тобой было трудно тебе и нам,
Мы любили друг друга порой косолапо…
Папа, скажи мне, ты как сейчас там?
Папа…