Выпуск №13

Автор: Виктор Качалин

 

+++

Проснулся. Молчание длилось днями.
Затем раскинулось между нами
цунами, заливами, островами,
и в океанах теряло вечер,
они взглянули друг в друга беспечней,
и это стало началом речи,
необрываемой и неслышной.
Лишь слышно, как дышим, как соль колышет
в созведиях света

и тьму, и крыши.

 

+++

Цвет для каждого мига и слова

свой. Слова – отдаляют от боли,

а образ её снимает. Сирена

переплывает с болью внутри пространства,

без цвета и мига.

Сверлит городом ветер.

Праздник первого входа осени в лёгкие бытия.

С полей сметена,

к нам, непременно к нам

тянется даль.

 

+++

Ты молча колышешь время,
а я напишу поэму,
что дойдёт до сердца каждого человека
и уйдёт из сердца каждого человека,
она на сильнее света, не тише ветра,
не лает, словно собака со звёздочками в глазах,
не сверлит отверстия на балконе осенним вечером,
и не поднимает со дна моря всех мёртвых

от острова к острову слились в одно
и когда возвращусь, не знаю

 

***

Гром, гром,
выбели кругом
океан и мой
нелепый ком,

а внутри земли
корабли
поплывут по лаве,
вынырнут ничком.

 

+++

Обернись, и увидишь
будущие броски,
с полдороги не выйдешь
ловить в пески

свет, пронзающий
палевые поля,
никого не терзающий
ни зря, ни не зря.

 

+++

Умерли все, говорившие «да»,
оставшиеся в живых,
и смертью-водой запотела слюда,
и в них

ожили все, говорившие «нет»,
пальцем любившие свет,
гор проводами замотан орех,
нет, не для всех, не для всех.

 

+++

Идём спать с громом и шумом дождя,
тишина никому не жена и значит жива.
Свет какой-то брезжил, закатываясь то на западе,
то на востоке. А затем наступила тьма,
сходи или поднимайся – темно, необъятно, необходимо.
Отрывая от сердца слово за словом,
ночь не сделала его ни мотыльком, ни новым творением,
и лететь никуда не надо,
в полной тьме оказался свет внутри сердца,
огонь сжёгся на огне. Это молнии бились снаружи о стёкла,
вылетели из пазов, которых нет.
Это любовь в лесу, под солнцем, у озера на закате,
любовь, от которой никто не умирал,
уходящая сразу, как только настигнет желание
быть одному и не одному,
быть ночью в свете, который мрак
для глаз и тела, но не для сердца.

 

+++

Когда корабль разломился надвое,
внутрь хлынула вода,
в ней было ещё больше кораблей.
Когда корабль кормой коснулся дна
и стал как дерево,
внутри кричали переборки,
обрушивались люди,
как листья.
Когда у корабля сломался нос,
он утонул в волнах других носов.
Когда корабль сел на камни,
он сам стал, словно камень
с гнездом молодого альбатроса,
анахорета с травой морской,
летать ещё не научился.
А тучи подражали кораблям,
и корабли молились тучам,
пока их не выбросило на берег.
И подбирали их обломки, железом
подбили небо.

 

+++

У ангелов нежные лики
грознее нет
стёрты, сбиты, пылают

в каждой ямке по тьме костей
белизна, изрисованная на черепках
запах винного света и неба в муке

ночью ты здесь танцевала одна
но никто не пришёл
распахнуть твой ветер

 

* * *

Дом-сердце бьётся
высоко в небе
схожу из него по нитке
и отпускаю
Из настоящего
вымешан хлеб
с осколками муки
терпок на вкус
с невидимым белым вином
солнца

 

* * *

В городах отчаяния можно всё,
здесь, в горах радости
не кричим, не танцуем,
чтобы не вызвать чёрную лавину времени,
и цветы на краю скалы
отвечают тем же.
Тихо поют на закате сами горы,
перегревшись на солнце,
в дождь мы сходим в него,
не видя его и любя.

 

***

Пока было время,
мы ничего не делали,
чтобы постичь время
во всей его глубине.
А когда времени не стало,
тем более нечего делать,
и, сколько ни делай,
время всё равно будет потеряно.
Оно лишь песня
из нескольких слов и звуков
на глубине,
где не скажешь: «всё».

 

+++

Впереди слов
летят маленькие фонарщики
из мира, где мечут крылья,
и, подмигивая, слегка являют,
что там, в словах.
Или слова
проносятся как огненные орехи
трассами и морями, темным небом отбытия,
вздрагивая и не успевая исчезнуть.
Или они впереди слёз
осыпаются сами с травы,
словно роса, внутри
не удерживая отражений.

В летнем небе
мир вмещается полностью,
исчезающе-смело,
лёгким потом
пробегают по лицам
гроза и время,
а покровом
стелет осеннее,
серым вторжением
в тонкие поры,
и движется земля
по ладоням крушений,
пока зима её не отпоёт
Полярной звездой
и деревом Антарктиды.

 

***

Река понемногу вымывает из берегов
кости, пуговицы, обрывки тканей
и ещё какие-то слова,
одни потонут дудочками
на удивление рыбам,
другие — плотно на дно,
пока не осыплются все берега,
не раздвинутся, не лягут навзничь,
мне не сказали,
что это рождение.
Щекочутся травы волосами.
Пахнет илом и свежей водой,
вперемешку, неслитно,
крови будет так много,
что мне ничего не скажут,
так будет лучше.
Первые мгновения
ничего не понятно:
мир есть
или нет?
Есть жёсткий свет,
холода ожог, кровь, белизна,
или банная тьма,
но слов для них нет,
и мира нет как нет,
крик: «воооот»
окликается «яааа!»,
и пока я его пью,
мир всасывается в меня,
он сладок. Скоро я научусь
говорить, а любить
мир
я не могу,
безымянный,
он выталкивает меня
и голубит, и кормит меня,
а я на краю раскачиваюсь,
только бы не слететь, не слечь
в родную речь.

 

+++

Во сне я увидел город,

он тоже видел меня во сне,

в него вели семь дорог,

и ни одна — из него,

и ни одна не годилась

для видения со всех сторон,

а город видел меня

со всех сторон,

он был вдали,

не окружал, не топил.

В нём вспышка была – и во сне

я больше не вижу его,

а наяву обнимаю его,

леплю из него снежок.

 

+++

я не спал — докапывался до причин
голова разламывается на миры
боль разлетается на изгибы
времени —
под каждым холмиком шок
а земля — раскачивающийся мешок
с изнанки синий

я помог детям — говорит свет
перейти на красный
любоваться жёлтым
и не жечь зелёный
так меня распяли, располосовали

я помог детям — говорит Бог
быть без начала и скончанья
превратил их в фотоны
в крестики, иконы
летите ко мне

я помогаю детям — говорит бомж
по имени Евтихий
понемногу, тихо
и за то меня
разрезали — и в пакет
где всё нарисовано весело
красным, жёлтым, зеленоватым, ранним

 

+++

И с разбега –
бег и бег, сами себе крылья –
уносят перо пространства.

Камень, с него улетели –
нагретый, вытаивает звуки
внутри своей
сердцевины.

Её утешит и стешет
музыки ветер.

 

+++

Она звала меня войти в неё,
откуда выхода нет.
а я звал её в пустыню,
откуда выхода нет.

Она заснула в своём раскалённом кресле,
прохладном, как лёд,
а я осязал её раскалённое сердце,
которое никто не берёт.

Она проснулась, и я очнулся,
это был только сон.
Наяву оказалось – живём на улице,
свернувшейся в колесо.

И мы столкнулись сонными лбами
и друг в друга вошли,
а люди ехали за грибами,
срезали нас от земли,

а затем нас вытащили из корзины
и положили на стол.
И она ушла в свои палестины,
а я снова взошёл на столп.

 

+++

Колесом ходит крест и вновь оживёт,
станет наголо и сольётся влёт,
ткёт из лиц жару и разводит мосты,
среди города солнцем ночнее ты.

Сколько боли и сколько тебя — и всё
уравновесит пронзающее колесо,
не измерят ни серпантины дорог,
ни отверстия рук и ног,

а точнее иглы процарапан звук
вкруг по радужке, и замолкает стук
метронома, и листья, скрученные в сердцах,
сдуют капли крови с лица.