Выпуск №8
Автор: Анна Гальберштадт
ОДОМАШНИВАНИЕ
Входишь в красный кирпичный угловой дом –
Ravenswood projects
угол Тридцать Четвертой авеню и Двадцать Четвертой стрит
они всегда выглядят одинаково – стоят рядами
из них выходят разные небогатого вида люди
чаще всего с кожей от оливкового до цвета жареного
ямайского кофе
стены внутри исписаны граффити
в лифт лучше не заходить по одиночке
особенно, когда стемнеет.
Входишь в пустую, двух-бедренную,
как говорят на Брайтоне, квартиру
для разнополых родителя и ребенка.
Светло, и есть куда поставить мебель
но мебели нету.
Продали пианино, кажется, фабрики Октябрь
я больше не играю
а отпрыск не проявляет интереса.
На деньги от ХИАСа купили два матраса.
В воскресенье пришла Любка, московская подруга
у нее в подьезде выбросили матрас и матерчатое кресло
перетащили матрас к Любке
а голубое кресло– к нам.
На следующий день в подьезде увидели записку
оказалось, по ошибке взяли вещи
принадлежащие вселяющемуся в дом студенту.
Наконец-то заказали мебель–зеленые диван и два кресла
в магазине на Стейнвей стрит.
Через неделю привезли ее, только диван был белый,
а кресла – одно зеленое, другое – цвета синей сливы.
Оказалось, магазин разорился.
Американский бойфренд, кудрявый адвокат
повел переговоры с магазином
те предложили взамен белый гарнитур с витрины.
Белый диван, на котором играет девятилетний мальчишка,
вскоре был разрисован чернилами и малиновым соком,
практически, Поллок
журнальный столик был слегка изрезан
перочинным ножичком ребенка,
скучающего по бабе Мане, другу Мите и коту Грише,
видимо, у меня было психологическое сопротивление
к обживанию этой
шестой за полтора года, квартиры.
Купили цветы в горшках, дешевое стерео
телевизор нашли на тротуаре,
повесили пару фотографий и плакат на стенку ванной
но квартира все равно не обживалась.
Сходили с сыном на выставку кошачьих,
пушистых ангорских, длинных и тощих бирманских,
с капризно-пресыщенными мордами– персидских
и наконец увидели простого полосатого
типа Васьки,
называется American Shorthair.
С ребенком произошла истерика, вспомнил нашего кота Гришку
который остался с другим родителем в Теплом Стане.
Пришлось срочно с американским другом поехать
в приют кошачий и усыновить котика
тоже полосатого, с перебитым носом
и недостающим зубом.
Йосик полдня просидел под диваном,
а потом вышел и замурлыкал
потерся о мои колени, дал ребенку себя почесать за ухом.
Жилье в проджекте стало почти-что домом.
Ребенок заснул с блаженной улыбкой
и во сне не хныкал.
* * *
Улица Комьяунимо
Дом, напротив Военторга
Я люблю играть с маленькими
Танками и самолетиками для погонов.
Мама всегда в командировке
И привозит мне то компот в банке,
То целлулоидную обезьяну.
Папа пишет диссертацию
За круглым столом на четырех лапах
Я сижу у него на колене
И прошу нарисовать мне принцессу
Он иногда жонглирует тростью
И показывает фокусы
Говорит, что работал в цирке
Он однажды откусил мне мордочку
Мама потом мне объяснила
Что это подбородок
А я стояла у зеркала и рыдала,
Умоляла, чтоб мордочку мне отдали.
Домработница Надька
Со мной ходила в садик
В Вильнюсе парки все так
Назывались.
Там ее поджидал солдатик
У него в руке был кулек с
Раковой шейкой.
И меня тоже ведь угощали.
Однажды Надя
Торопилась к Васе
А я медленно одевалась
И по правде говоря
Немного упиралась
Мне хотелось дома остаться
Почитать книжку про ласточку Бианки.
Надька дернула меня за руку так сильно
Что она поднятой осталась
Потом мама говорила, два врача
Не сумели в плечо ее вправить
Только третий сумел в сустав
Ее вдеть.
Помню, мама сказала Наде
Что увольняет ее с работы
А я сидела в розовой пижаме
На диване
И рыдала, чувствовала себя виноватой.
Ведь Надька не нарочно
Выдернула мне руку
И солдатик Вася тоже был хороший
Они не хотели.
* * *
Сегодняшний закат
золотисто-серебристый
лодка с рыбаками неспешно
рассекает гладь залива
то ли Сислей, то ли Хокусай.
И камни черные обнажены
во время вечернего отлива
светило пролагает к берегу лучистый путь.
В кустах шиповника белые цветы благоухают тайно
ожидая путника
который захочет ветку прислонить к лицу.
Сегодня утром
подруги видели
как пепел бабушки
развеяла семья
и как цветы кидали в воду
вслед.
А вечером навстречу мне
пара новобрачных
шла по берегу
шафер с букетом
чтобы невесте
дать возможность
пышные юбки подобрав
взобраться вверх
по деревянной лестнице
и с новобрачным
усатым итальянцем
во фраке и с гарденией в петлице
направиться туда
где новый цикл жизни
свыше был им уготован
и где
начало всех начал теплится.
* * *
Звуки сакса Колтрейна
и трубы Майлса Дейвиса
плывут проникают
сквозь хлипкие стены
кооператива в Теплом Стане.
Кот Гриша на подоконнике
лениво следит
за входящими в подъезд
метает о полосатой Василисе,
кошке соседа Фимы.
На полках Аполлоны и Мир Искусства
в центре гостиной японский проигрыватель
с драгоценной иголкой
бедный советский уют
обоями поклеены стены
соседка Вера пришла
к молодой хозяйке квартиры
посудачить и выпить Чинзано со льдом.
Ребенок шустрый в кудрях белокурых
притих на кухне
он Ваньке-Встаньке шею режет столовым ножом.
Соседка Вера жалеет юную мать
вдали от семьи и без работы
после университета
рассказывает ей о превратностях любви
и брака.
Военный в полковничьей длинной шинели
звонит в дверь –
кудрявый сынок уже последнего мишку
просовывает в форточку
довольно разглядывает газон
усыпанный его игрушками
там рыжий тигренок с вырванными усами
лежит бездыханно на чахлой траве.
* * *
Вот Белла ест грушу на фоне Кремля
а кот общается с кошкой и жалуется
на отсутствие человеческих отношений
а вот стихотворение гения в чудовищном
переводе толстой американки
которая вдобавок еще и читает его с выражением
Вот перед бархатным занавесом Оскар Уайльд
в белых перчатках кланяется восторженно
воющей публике
а вот его же поклонники бывшие плюют
в лицо ему, когда он в тюремной робе и кандалах
прислонив к стене бритую голову, прикрыв глаза,
ждет перевозки на вокзале
Вот Хрущев встречается с фотогеничным Джоном
Фитцджеральдом Кеннеди
Джеки в сверкающем спадающем как хитон платье
на стройной фигуре улыбается приземистой Нине
с ридикюлем свисающим чуть ли не до пола
похожей то ли на тетеньку из паспортного стола
то ли на кастеляншу в районной больнице
Пушкина так и не скинули с корабля современности
Орфей так и не сумел увести Эвридику из царства Аида
остались записи отъезжающих в московском ОВИРе
и стихи еврейских поэтов, погибших в виленском гетто.
Что остается в остатке?
Отпечатки пальцев первобытных художников в темных пещерах
лицо Марии Каллас, певицы века,
во время вступления к арии из “Кармен»?
Просто – остановка времени в объятьях близкого человека?
* * *
Там, где мертвецы
стоят в обнимку с особняками
там призраки прогуливаются под руку
не с нами
там дворник утром по булыжникам
скребет лопатой
и снег лежит тугой блестящей ватой
там дама в габардиновом пальто
с хорьками на плечах и в шляпе
три Кара-Кума и
две Белочки несет домой
для шестилетней дочки
в ридикюле с серебряным замком.
Навстречу ей рассеянный профессор
выходит и улыбается,
кланяется, шляпу приподняв,
а дворничиха во дворе
за курицей гоняется
пока Ефремка, сынок ее
в подъезде оправляется,
он хоть недавно вышел из колонии
но к жизни городской
все еще не привык.
* * *
Как удержаться на точке опоры
кругом ветер колышет кроны
летают черные птицы–может вороны
внизу плещется море не море
Тбилисское холодное море-водохранилище
посреди жарких гор и громоздких скульптур
как тает пломбир под грузинским солнцем
тетка с кривыми ногами в платке
с мешком кормовой кукурузы
соль просыпает на бледно-желтый початок
ты на привале с друзьями из бестолковой беспечной
полубессмысленной
жизни в прорыве перерыве
меж буднями, наполненными
молчаливым и немолчаливым трудом
одиночеством ученого говорящего попугая
которого кормят тогда
когда он практически без акцента
наизусть повторяет – And how do you feel about it?
а потом возвращается в клетку
и для души читает
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
про то, как на озере Чад
Изысканный бродит любимый его жираф.
* * *
Вот так наступает отмороженность
Anesthesia dolorosa
утренняя роса на крапивных листьях
они не жалят
себя не жалко
в голове вата
действуешь на автомате.
А вот бывало по-другому
тогда хотелось побыстрей увидеть
спешить навстречу и улыбаться
щекой прижаться
услышать, как сердце бьется
под тонкой клетчатой рубашкой
тогда менялось освещенье
свет тернеровский меж облаками
падал пучком лучистым
шумный город жил своей жизнью
шкодливые школьники
звонко щебетали и хохотали
по пути со школы
старушки закутанные, с ходилками
грелись на солнышке
и понапрасну волновались
обо всем на свете
воробьи шебуршали у столиков
подбирая крошки
кофе был хорош
и даже памятник уродливо–громоздкий
на горизонте
не портил впечатления
все было правильно
весна весною
осень осенью
рука в руке
всё так
все на своих местах.
СТИХИ О НЕЛЮБВИ
Написать бабские стихи –
как без тебя жить не тужить
как забыть
как решить
что без тебя
спокойней и легче жить.
Как научиться ебать
мужика
как секретаршу трахает босс
одеть халат опосля
и сказать –
время позднее
мне завтра рано вставать.
Был такой красивый спортивный ирландец
вылитый Шон Коннери
звали его
Мартин О’ Коннел.
Мне такие не нравились никогда
его углядела Кэрол
моя подружка по отдыху
в теннисном лагере
на Парадайз Айленд.
А ему почему-то приглянулась я.
(с двумя моими левыми руками –
где я, а где теннис)
Ну вот мы и стали встречаться
он выпивал за ужином виски
или бутылку вина
шли ко мне
занимались любовью
и потом я его
оперативно
отправляла домой.
Впервые поняла
что такое использовать мужика
с которым разговаривать
и не хочется
так даже лучше.
Вот закрываешь за ним дверь
и берешь книжку в постель.
Бедный Мартин дарил мне книги
по психологии и искусству
издательства
где он руководил отделом финансов
катал меня с сыном на яхте
учил рыбачить.
Безумно расстроился
когда я сказала
что не хочу больше встречаться.
Пытался понять
может быть
мне хотелось видеть его
по субботам,
а не по пятницам.
Так ничего и не понял.
* * *
Все повторяется во второй раз
не как трагедия в форме фарса
а просто
свежесть восприятия
меркнет
скука заменяет восторг
пошлость — любовь
вместо открывающихся
таинственных далей
механическое повторение
бессмысленных действий.
Разворачивание смыслов
скукоживается в грязную бумажку
на полу ресторана
где можно
еще различить буквы
я т я л лю бо е жи и.
Не спеши.
* * *
Там в сумерках
сбросив покровы
он и она
касались и ощупывали
друг друга
как слепые
слепы мы были
и находили мы
в темноте
тела друг друга
как в дом родимый
в непогоду
входишь ты наощупь
после лет разлуки
и выпуклый узор обоев
в коридоре
под рукою
и плитка с уголком отколотым
на полу на кухне слева
под ногою
и чашка мамина на полке
утренняя голубая
и запах валерьянки и валидола
у кровати
медали деда давно в коробке
на бархатной подкладке
с какого месяца какого года
а грамоты и письма бабке
давно истлели
и непогода.
А мы по-прежнему
касаемся друг друга
слепые как котята
они под теплым пузом
тянутся к соску
и урчат от счастья
дрожат, не ведая
того, что наступит дальше.