Выпуск №8

Автор: Владимир Пряхин

Я увидел их у запертой металлической двери, ведущей к вертолетной площадке на одной из крыш — последнюю стайку открытых крылатых. Они с трудом умещались на тесном стальном технологическом балкончике, и в их осанке, манере держать голову, в их орлиных взглядах не было обреченности, скорее напротив, в их облике проглядывалась какая-то могучая сила, скрытая до поры. Они даже не прятали крылья — у двоих капюшоны были откинуты, зипперы расстегнуты, темно серые перья колыхались на черном фоне плащей при каждом порыве ветра.

Обычно я спокойно отношусь ко всему происходящему вокруг и со мной. Но тем утром очередное унижение досмотра, доведенное до предела абсурда и издевательств, нарочито медленное и многократное прикосновение чужих пальцев и приборов к моему телу в поисках того, чего, вполне очевидно, нет, вывело меня из себя. На эстакаду я поднялся в состоянии раздражения и двигался по ней нервно, часто меняя скорость и перескакивая из ряда в ряд без особой нужды. Однако неожиданная встреча заставила меня переключиться на другое.

Они посмотрели на меня и не предприняли никаких действий — не спрятались, не поздоровались, не сделали попытки вступить в диалог. И правильно — с тех пор как полеты ограничили, а фактически — запретили, всякий увидевший нарушителей и не донесший охране об этом должен был нести ответственность перед законом. Поэтому они не показывали себя и делали вид, что и меня неподалеку от них нет.

В последнее время, когда даже мысли о полетах, считанные случайно патрульным или скрытым майндридером могли привести к большим неприятностям, многие крылатые поспешно и тайно избавлялись от данных им природой органов полета. Срезанные крылья частенько находили в мусорных баках, на свалках, в оврагах и лесопосадках, и даже на лестничных клетках многоэтажных домов. Летать не следовало даже в мечтах, обществом был принят курс на хождение пешком, и СМИ ежедневно твердили о важности сохранения традиций. Наши предки, как известно, не умели летать, но совершили немало славных побед.

А я все смотрел и смотрел на них, на эту горстку безумцев, нескольких из немногих, которые не только не собирались поддерживать судьбоносные решения, принятые мудрым руководством, но с удвоенной силой противились им. Да, они были молоды, стройны и полны сил. И да, проход к тому месту, откуда можно было взмыть в небо, был закрыт. Возможно, кто-то обещал им открыть дверь к площадке, откуда имелся доступ в небо, оставить дверь незапертой или сообщить код. Но по каким-то причинам этого не произошло. И теперь единственным путем для них оставался путь по длинной стальной лестнице обратно вниз.

С расстояния ста метров я не мог рассмотреть, но знал, что на их плащах были нашиты знаки принадлежности к обществу независимых летающих — белая птица со сложенными крыльями, несущаяся навстречу земле. Уже давно небо над нами повсеместно закрыто решетками, но существует поверье, мне рассказывал о нем сосед, согласно которому в том случае если крылатый сложит свои крылья и бросится камнем вниз, он пробьет земную оболочку, твердая поверхность расступится перед ним. И тогда он попадет в иное пространство, которое есть не что иное как чистое безграничное небо. Потому что если путь вверх к чистому безграничному небу над нами закрыт, то существует путь в обратную сторону. Потому что там, под нами, за слоем земли тоже небо. И не имеет значения, куда двигаться, потому что верха и низа в космосе нет. Главное — набрать необходимую скорость.

Я подошел еще ближе и разглядел эти знаки на стоящих, они действительно были нашиты на правые рукава, детали я не мог рассмотреть, но видел очертания белых фигур — этих легендарных мистических птиц. На мгновение мне показалось, что я вспомнил их, эти знаки, вспомнил, что когда-то давным-давно, возможно, в детстве, я уже видел нечто подобное. Неужели у деда или кого-то из родных?

Между тем послышался гул приближающихся тяжелых машин. Стоя на своей эстакаде, я теперь смотрел вниз. Как и следовало ожидать, датчики присутствия сработали, и сюда приближался механизированный патруль соблюдения. Приборы сквозного видения и стволы огневых машин расчехлялись на ходу. Какие-то команды звучали из громкоговорителей, я не мог расслышать или не хотел расслышать слов. Скрыться стоящим на площадке теперь было некуда, пути к отступлению были отрезаны.

«Что они будут делать?» — вот единственное, о чем я думал в тот момент. Между тем все они расстегнули свои капюшоны, и я увидел крылья и троих остальных участников стаи. Серые, огромные, на фоне белесых пасмурных и зарешеченных высот, они впечатляли. Особенно рядами отдельных, далеко расположенных друг от друга величественных перьев на концах. Стоящие на площадке встряхнули крыльями, но не сделали взмаха — неба над нами не было. Затем они снова посмотрели на меня. Пронзительно посмотрели, каждый из них отдельно, каждый — своим особенным, индивидуальным взглядом. И от этих взглядов по моему телу прошла непонятная волна дрожи. Только один раз в жизни, давным-давно, на краю обрыва я ощутил такую волну в себе, но тогда она быстро угасла. Угасла, как мне казалось, бесследно. Но сейчас что-то явно изменилось во мне. Взволнованный и дрожащий, я продолжал наблюдать за действиями крылатых. Внезапно все они сложили крылья, серые перья плотно прижались к их черным плащам. И как по команде, почти одновременно прыгнули с площадки.

Я не следил за их падением. Не хотел. Или не мог. Я не в силах это объяснить. Но я увидел, что патрульные машины мгновенно остановились как вкопанные. Они оставались в этом положении какое-то время. Потом машины развернулись и двинулись на меня.

Я редко вспоминал о своих крыльях. Считал их атавизмом, так научили меня относиться к ним родители в детстве. Их крыльев я тоже никогда не видел, но ведь они же должны были быть, раз они есть у меня! А наличие их у себя я рассматривал просто как небольшое врожденное уродство. Которое хотя и мешает, но если не вспоминать о нем и надежно спрятать от чужих взглядов, то с ним вполне можно жить.

Поэтому капюшона для крыльев, как у открытых крылатых, у меня не было, я никогда не доставал их. Тонкие и неразвитые, почти без оперения, они оставались всегда плотно прижатыми к телу, оставались внутри, под одеждой. Снаружи это выглядело как небольшая сутулость. Никто не замечал их даже во время досмотров. Патруль приближался.

Я ничего не думал в тот момент. Не принимал никаких решений. Патруль приближался. Я быстро снял куртку и все, что было под ней. Холодный восточный ветер обжигал кожу. Далеко внизу, как и обычно, скрежетали машины. Бесцветное зарешеченное небо нависало надо мной, как всегда. Обычно я спокойно отношусь ко всему, но тем утром унижение досмотра, нарочито долгое многократное прикосновение чужих пальцев и приборов к моему телу в поисках того, чего, сразу понятно, нет, вывело меня из себя. Поэтому я не расправил крылья, не сделал взмаха, даже не посмотрел на них, а сразу прижал плотно к телу. Подошел к краю эстакады. И бросился навстречу земле.