Выпуск №21

Автор: Павел Алешин

 
Часть I. Федерико

Никому не уснуть,
никому уже не уснуть,
даже яблок осенних сном.

Нет, не уснуть,
и сквозь мрак не видны небеса.
Не отвернуться от ужаса,
смотрящего прямо в глаза.

Я видел его,
я стоял перед ним,
и тьмою я был окружен,
но я знал, что наступит рассвет.
Услышьте мой голос.

Не отыскали меня
пусть не отыскали меня,
но я – тот, кто стоял перед ужасом,
смотрящим прямо в глаза.
Я боялся, но знал,
что наступит рассвет.
Хоть не для меня, хоть помимо меня, но наступит рассвет,
наступит рассвет все равно.
Помните, что наступит рассвет.
Услышьте мой голос.

Много я пел о смерти,
но даже песни мои о смерти
были песнями жизни
(всегда выбирайте жизнь),
но даже песни мои о смерти
были песнями света
(всегда выбирайте свет),
но даже песни мои о смерти
были песнями о любви.
Никогда в моих песнях
не пел я о тьме.

Я был приговорен,
я был безоружен,
и тьмою я был окружен,
я боялся,
но знал, что наступит рассвет,
что наступит рассвет все равно.

Никому не уснуть уже
даже яблок осенних сном,
ибо тьма отнимает у нас
даже осени кроткой печаль.

Услышьте мой голос,
голос мой безоружный.
Никому невозможно отнять
осени кроткой печаль,
никому невозможно отнять
рассвета живого надежду.
Никому невозможно отнять

Свет.
Ибо тьма – настоящая тьма –
трепещет пред светом.
Ибо тьма – настоящая тьма –
как бы сильна не была –
бессильна.
Разрушенье – ее имя,
а жизни в ней нет.
Потому так боится жизни,
потому так боится своей пустоты.

Услышьте мой голос,
мой безоружный голос,
мой всемогущий голос:
всегда выбирайте жизнь,
всегда выбирайте свет.

 
Часть II. Томас

Сгинул сентябрь.
Новый безжалостный ветер сулит только смерть.
Новый безжалостный ветер.
Братья мои и сестры, вы разве его не узнали?
Этот ветер уже давно воцарился на нашей земле.
Этот ветер уже давно пожирает тех, кто имел смелость сопротивляться.
Братья мои и сестры, прежде каждый из нас был один.

Но ветер этот – неестественный ветер тленья и разрушенья
– уже давно воцарившийся на нашей печальной земле –
теперь этот ветер,
этот безжалостный неестественный ветер тленья и разрушенья
сулит только смерть.
Этот ветер исходит из самых глубин преисподней,
этот ветер поднимают огромные крылья зла.

И больше ни один из нас не может оставаться один,
и больше ни один из нас не должен прятать глаза, когда забирает другого
этот безжалостный неестественный ветер.

Двадцать два года прошло с конца начала,
двадцать два года страх опутывал нас,
его щупальца проникали повсюду
двадцать два года,
но теперь
безжалостный неестественный ветер
сулить только смерть.

И больше ни один из нас не может оставаться один,
и больше ни один из нас не должен прятать глаза.
И если мы в пламя не войдем очищенья,
не наступит начало конца.
И если мы в пламя не войдем очищенья,
нас развеет по нашей печальной земле погибшей листвою.
И если мы в пламя не войдем очищенья,
не останется ни одного голоса, ни одного вздоха,
чтобы промолвить за нас:
Sovegna vos.

Братья и сестры мои, сгинул сентябрь.
Новый безжалостный ветер сулит только смерть.
Братья и сестры мои, вы разве его не узнали?

Только за пламенем очищенья
цветет не расцветший еще сад,
на расцветший еще сад нашей печальной земли.
Только за пламенем очищенья –
еще не наступившая ее свобода.
Только за пламенем очищенья –
жизнь и свет.

Сгинул сентябрь, и веет безжалостный неестественный ветер.
Но мы – не листва.
И если безжалостный неестественный ветер,
как листву, пытается тьмою развеять нас,
мы развеем его светом,
мы низвергнемся светом пламени очищенья.
Ибо мы в пламя это войдем.
И большей не будет безжалостный неестественный ветер
иметь никакой власти.
И расцветет еще не расцветший сад,
еще не расцветший сад нашей печальной земли.
Ибо вовеки над смертью и тьмою
жизнь и свет торжествуют.

 
Часть III. Осип

Только два неба над нами остались,
только небо войны и небо тюрьмы.
И чем бы прежде мы не занимались,
мы сегодня в объятьях – в объятьях тьмы.

Может, это невозвратная точка
(из земли соловьем я кричу всем: нет!)
Хоть свободы не было и глоточка,
из сырой земли улетел ввысь мой свет.

Летит он, сиротствуя, прославляя
жизнь, и все, чему научила меня
женщина, что нежно идет, роняя
таинство смертное – бессмертье огня.

В самый мрак, даже когда воздух давит,
и лишают последних прощальных слов,
все равно каждый голос пускай славит
Беатриче, Сафо и говор валов.

Все равно травинкою жизнь пробьется,
все равно нежность хрупкая расцветет.
Невозможно сердца, что к жизни рвется,
к настоящему небу прервать полет.