Выпуск №22

Интервью с Ольгой Бугославской

Вопросы задавал Борис Кутенков

 

Литературный, театральный и кинокритик Ольга Бугославская сочетает эстетическую и гражданскую позиции в искусстве. Её публикации в толстых журналах и электронных изданиях («Знамя», «Новый мир», «Дружба народов», «Формаслов» и др.) — отличная коллекция рецензий о современной литературе, главным образом о нон-фикшн и прозе, в которых Ольгу интересует прежде всего происходящее с нынешним российским обществом и истоки этого происходящего. Её youtube-канал «Дополнительный тираж»  – необходимый навигатор в книжном мире. А её страница на Facebook* – собрание точных социологических и зрительских наблюдений о том, что переживает наша страна в последние годы, а также точных и метких заметок о театре и кинематографе.

Мы побеседовали о литературных итогах 2023-го года, о правилах подхода к критическому тексту и советском кинематографе как инструменте сопротивления пропаганде.

Беседу вёл Борис Кутенков.

 

 

Ольга Бугославская. Фото Анатолия Степаненко

 

– Ольга, когда и как вы решили, что станете заниматься критикой?

– Я всегда была очень активным культурным потребителем, назовём это так. Даже не особенно литературоцентричным. Помимо литературы, мне очень интересны тесно с ней связанные театр и кино, а также более от неё далёкие музыка и изобразительное искусство. Наверное, ничего, кроме критика, из меня получиться не могло.

 

– Семья как-то сподвигала к выбору профессии? Ваши родители имеют отношение к миру литературы?

– Мой отец был одним из самых начитанных людей из всех, кого я встречала, хотя он и не занимался литературой профессионально. Он очень повлиял на меня уже тем, что читал мне в детстве вслух Чосера, Сервантеса, Гёте, Гофмана…

 

– Вы окончили филологический факультет МГУ. Что вам принесла учёба в этом вузе как критику? Что можете вспомнить о годах учёбы и преподавателях?

– Как оказалось позднее, мне очень повезло: я училась в МГУ в первой половине 90-х. В августе произошёл путч, а в сентябре наш курс пришёл на филфак. Это было время, когда начался стремительный расцвет гуманитарных наук и книгопечатания. Профессия филолога представлялась очень перспективной. Мне посчастливилось застать на факультете двух, не побоюсь сказать, гениев: профессора языкознания Олега Сергеевича Широкова и профессора славистики Никиту Ильича Толстого. У нас была замечательная преподавательница истории средневековой литературы Марина Анатольевна Абрамова. Фольклористику вела Татьяна Борисовна Голоснова, которая, помимо всего, совершенно восхитительно пела. Стилистику нам преподавала Ольга Григорьевна Ревзина. Я училась у очень интересных людей и с очень интересными людьми тоже. В то время было ощущение, что этот расцвет будет длиться вечно.   

 

– А сегодня из каких сред чаще всего приходят критики? Из филологической, литинститутской?

– Не думаю, что критика представляет собой настолько привлекательную сферу, чтобы вызывать приток людей откуда-то извне. Скорее наоборот, больше похоже, что многие из тех, кто могли бы прийти в критику, в неё не пришли. Как не пришли в науку, образование и так далее.

 

– Расскажите, пожалуйста, о своём сотрудничестве с толстыми журналами. Почему ощущаете их адекватной для себя площадкой?

– Так случилось, что одним из оппонентов на защите моей кандидатской был Сергей Иванович Чупринин, который предложил мне попробовать написать рецензию для журнала «Знамя». Я выросла в доме с большой библиотекой, где целые полки были уставлены толстыми журналами за много лет. У меня к этим журналам всегда было самое трепетное отношение. Я и представить себе не могла, что мне когда-нибудь доведётся, что называется, хотя бы рядом постоять. Поэтому я, конечно, с огромной радостью за это взялась. И всегда буду бесконечно благодарна Сергею Ивановичу и всей редакции за доброжелательное отношение.

 

– А о чём была ваша кандидатская?

– О русском постмодернизме и романах Владимира Сорокина. (Могу себе представить, что думает Владимир Георгиевич о тех, кто пишет о нём диссертации, но из песни, как говорится, слов не выкинешь). Речь о конце девяностых, то есть о том времени, когда советский опыт казался окончательно преодолённым, а романы Владимира Сорокина 80-х годов воспринимались как неопровержимое свидетельство этого преодоления. Сейчас они, конечно, читаются иначе.

 

– Как мир толстых журналов изменился за то время, что вы присутствуете в литературном процессе? А мир критики?

– Долгое время толстые журналы и были миром критики. Я пришла туда в тот момент, когда этот мир стал интенсивно расширяться за счёт новых изданий и форматов. Сейчас он располагается на огромном пространстве между толстыми журналами и любительскими рецензиями на сайтах книжных магазинов. Разнообразие — безусловное благо, но в рамках этого разнообразия толстые журналы остаются сильно недооценёнными. Низкий спрос на них характеризует не эти издания, а состояние общества и его культурный уровень. Увы.

 

– Вы – одна из тех, кто не бросил критику после 24 февраля 2022-го. Продолжили писать в журналы и даже стали вести собственный youtube-канал. Что мотивировало вас остаться в профессии?

– Я увидела в литературном и книгоиздательском мире много людей, кто так или иначе сопротивлялся и противостоял большинству, и мне показалось нужным выразить им моральную поддержку.

 

– Спасибо вам за это. А вообще, должен ли измениться взгляд на критику, на литературу в свете этих событий, если тут возможно долженствование? Есть ли для вас какие-то «общие» критерии, правила в этом отношении?

– У меня изменился взгляд не только на критику, а вообще на всё. Если рассматривать именно критику и смежные области, то, можно сказать, что в нашей стране заниматься ими — всё равно что собирать изящную мозаику в Помпеях, прямо у подножия дымящегося Везувия. В итоге получится много замечательных и ценных в художественном отношении изображений, которые рано или поздно всё равно завалит пеплом и зальёт лавой. Можно надеяться на то, что через какое-то более или менее продолжительное время их частично откопают. Но лучше сначала так или иначе решить главную проблему и защититься от горячего пепла.

 

– А ваши личные правила подхода к критическому тексту сегодня какие?

– У меня остались два правила: я стараюсь писать о книге, спектакле или фильме только в том случае, если я могу предложить их интересную интерпретацию или высказать какую-то свежую идею. И не писать только ради того, чтобы упомянуть книгу, сказать что-то самоочевидное и так далее. Исключения я делаю для тех книг, спектаклей и фильмов, которые можно назвать антивоенными, антитоталитарными и нонконформистскими, поскольку сам факт их существования достоин как минимум констатации.

 

– Что можете сказать сейчас об основных тенденциях читательского интереса? Что читают, в каких фокус-группах?

– Сейчас существуют две основные фокус-группы: те, кому не всё равно, что происходит вокруг, и те, кому это безразлично. Первые читают Кафку, Оруэлла, Замятина, Стругацких, Ремарка, Хафнера, Старгардта, а также Быкова**, Акунина***, Сорокина, Глуховского**, Шендеровича**, Улицкую** и других. Вторые предпочитают книги, которые позволяют им дистанцироваться от текущей повестки и не замечать её. Остальное — маловажные детали.

 

– Расскажите о youtube-канале. Вы продолжаете его вести? Каких обозревательских правил придерживаетесь?

– Изначально канал был задуман как скромная площадка для популяризации книг, издаваемых малыми тиражами. К сожалению, очень многие действительно хорошие книги, в первую очередь в жанре нон-фикшн, не получают того читательского внимания, которое заслуживают. Сейчас задача несколько изменилась. Я буду стараться обращаться к той фокус-группе, о которой мы говорили выше, к тем людям, которые пытаются с помощью книг осмыслить происходящее.

 

– На конференции «Журнальная Россия» в 2015 году вы обмолвились: «Знаю очень много мам, которые читают каталог “Орифлейм”, журнал Cosmopolitan и так далее. Но все эти мамы пишут мне в фейсбук*: что почитать ребёнку? На маме, которая читает “Cosmopolitan”, не заканчивается история: она внутри понимает, что она читает не то». Вообще, вы поддерживаете связь со своими читателями? Часто ли они обращаются к вам за подобными рекомендациями, как упомянутые вами мамы? И что здесь имеет значение, в этой коммуникации, – критика в журналах, социальные сети, совокупность этих коммуникационных стратегий?

– Это было сказано в момент, когда главной угрозой культуре казался гламур. Смешно вспоминать. Сейчас очевидно, что тогда вызревали вещи гораздо более опасные, чем глянец. А глянец вообще не представлял проблемы. Что касается коммуникации с читателями, то её основным и эффективным инструментом остаются соцсети.  

 

– Приходилось ли вам ошибаться, критиковать автора и потом разубеждаться в собственном мнении? Если да, расскажите о подобных случаях.

– Всё гораздо хуже: я ошибалась в оценке не книг или литературного процесса, а страны в целом. Я не понимала, что с ней происходило, мне искренне казалось, что, несмотря ни на что, страна развивается или как минимум стремится к развитию. Глядя на мир изнутри литературной или той же театральной жизни, было легко заблуждаться: у нас же такая ярмарка Non/fiction, такие театральные премьеры чуть не каждый день! Что же касается именно книг, то подобных катастрофических заблуждений я не припомню.

 

– Вы разграничиваете отношение к тексту и отношение к человеку? А в свете нынешних событий ваша позиция в этом отношении как-то изменилась?

– Я думаю, что на самом деле все разделяют отношение к тексту и к писателю, к фильму и режиссёру, к роли и к актёру и так далее только до определённого момента. Это может автоматически делать только робот. Если вы разделяете, значит, автор как человек не сделал ничего, что в ваших глазах выглядит по-настоящему ужасным. Или вы об этом не знаете. Или временная дистанция делает вас более равнодушным к чужим грехам. Но в накалённой до предела обстановке сохранять такой подход невозможно. Приведу для наглядности очень грубый и плоский пример: представьте, что Чикатило хорошо пел или играл на рояле. Стали бы вы его слушать? Рискну предположить, что вряд ли.

 

– Я бы стал, если бы его музыка действительно была мне близка. И среди тех, чьи стихи я ценю, далеко не все мне приятны человечески. В общем, на мой взгляд, гений и злодейство совместны. Но поговорим о тех, кто далёк от злодейства. Вы в дружеских отношениях с преподавателем, прозаиком, критиком Анной Берсеневой**. Когда и как вы познакомились? Что для вас наиболее важно в Татьяне Александровне (настоящее имя Анны Берсеневой** – Татьяна Сотникова**. – Прим. Б.К.).

– К огромному сожалению, дружбой с Анной Берсеневой** я похвастаться не могу. Мы знакомы лишь заочно. Но я отношусь к ней с огромным уважением и даже восхищением. И чисто по-человечески, и профессионально. Она относится к тем очень редким людям, которые не способны мириться с несправедливостью, подлаживаться под обстоятельства, терять здравый взгляд на вещи, для кого свобода имеет неоспоримую ценность. В литературе её романы занимают очень удачную нишу на стыке интеллектуальной и массовой прозы, что позволяет ей обращаться к широкой аудитории. Один из новейших примеров — роман «Рейнское золотое», вышедший в издательстве Litsvet. И помимо всего, Анна Берсенева** — блестящий литературный критик.

 

– Расскажите, пожалуйста, о литературных итогах 2023 года.

– Главными итогами стало окончательное разделение не только литературного, но и культурного процесса в целом на два потока: внутрироссийский и зарубежный. Основное отличие между ними заключается в том, что внутри России авторы, чтобы заявить антивоенную позицию или хотя бы намекнуть на неё, прибегают к историческим параллелям и прочим эвфемизмам, а авторы, которые находятся за пределами страны, в большинстве говорят напрямую. К числу знаковых и самых важных изданий, выпущенных в России, я бы отнесла, во-первых, несколько книг издательства Ивана Лимбаха: «Дневник отчаявшегося» Фридриха Река-Маллечевена, роман «Сын негодяя» Соржа Шаландона, сборник эссе Стига Дагермана «Немецкая осень». Во-вторых, две книги «Альпины Паблишер»: «Конец режима. Как закончились три европейские диктатуры» Александра Баунова и «Кому на Руси сидеть хорошо?» Евы Меркачёвой. В-третьих, две исторические монографии, вышедшие в издательстве «Новое литературное обозрение»: «Война патриотизмов» Владислава Аксёнова и «Оттепель: события» Сергея Чупринина. В-четвёртых, новый роман Леонида Юзефовича «Поход на Бар-Хото», изданный «РЕШ». В-пятых, два памятника мемуаристики, выпущенные издательством «Захаров»: «Я унёс Россию. Германия» Романа Гуля и «С царём и без царя» Владимира Воейкова. Что же касается книг, опубликованных за рубежом, то в первую очередь следует отметить те издания, которые вышли во Freedom Letters: сборник «Непоследние слова: речи обвиняемых и политзаключённых», сборник статей Ильи Яшина** «Сопротивление полезно», роман Дмитрия Быкова ** «VZ: портрет на фоне нации», роман Алексея Макушинского «Димитрий», повесть для подростков «Правило муравчика» Александра Архангельского и так далее.

 

– А что касается новых имён? Впечатлил ли Вас кто-то?

– К сожалению, не могу сказать, что кто-то из дебютантов поразил моё воображение. В музыке есть Монеточка**, в литературе своей Монеточки** пока нет.

 

– Кто сейчас Ваши ориентиры в критике?

– На мой взгляд, самые интересные и точные оценки и текущих событий, и художественных явлений сегодня дают, скажем так, эксперты, для кого критика является не основным, а одним из видов деятельности. Среди них — Александр Роднянский**, Юрий Мамин, Александр Генис, Алла Боссарт.

 

– Какие планы, Ольга? Собираетесь продолжить критику в прежних форматах или, может быть, разрабатывать новые? Не думали открыть свой критический проект?

– У меня есть идея, которую я потихоньку начала реализовывать. Она заключается в том, чтобы рассказать о советском кинематографе, с одной стороны, как пропагандистском инструменте, а с другой, как о примере сопротивления несвободе и давлению. Отечественное кино даёт богатый материал как для одного, так и для другого.

 

 

* Соцсеть Facebook принадлежит компании Meta, деятельность которой признана экстремистской на территории РФ и запрещена. – Прим. Б.К.

** Внесены Минюстом РФ в реестр иноагентов. – Прим. Б.К.

*** Внесены Минюстом РФ в список террористов и экстремистов. – Прим. Б.К.