Выпуск №22

Автор: Сергей Васильев

 

роман воспитания

 

глава тридцать первая

 

неделя первая

Это как в мультике про БоДжека: как ни старайся, ничего, решительно ничего у тебя не выйдет. Просто есть такая надломленность, мало совместимая с нормальной человеческой жизнью, или как там это вы обзываете.

(этот «Вертер» мне нужен как воздух — ворованный, разумеется)

———

Это как в ломаных-рваных поддержках Ноймайера, которые каким-то чудом — чудом инерции? — нехотя позволяют не падать. Я не думаю, что всё бессмертно, но всё равно пою тебе эти песни: молчание на молчание, холод на дрожь.

———

Или вот натыкаешься на книгу Горького «Изложение фактов и дум, от взаимодействия которых отсохли лучшие куски моего сердца» и облегчённо вздыхаешь: после такого взвинченного до предела пафоса уже не боишься сам себе показаться пошлым.

———

Он говорит: «Знаешь, чему я по-настоящему завидую? Ты делаешь то, что должно. А я делаю то, что могу».

———

Она говорит: «Я что-то знаю, я просто не могу». Состояние изменённого состояния, осенняя слякоть вульгарная.

———

Он говорит: «Мне кажется, с меня опадают листья». Если самоуничтожение прочитать снизу вверх, оно похоже на изнеженность.

(привилегии полуграмотности)

———

l'amour c'est rien

 

неделя вторая

Всю жизнь рисовать джунгли, что ни разу не видел: вечная ретардация.

(baby baby what you did to me)

———

Слушать свист зегзиц на греческом языке.

———

Синдром самозванца отступает на фоне всеобщего пиздеца — но и радости от этого никакой, лишь усталость чуть менее глубока.

———

(что-то про ничтожество современного авангарда)

———

Уходить из мест, где дух больше не веет, и не цепляться штанами за торчащие гвóздики — нужнейшее из искусств. Нежнейшим же из искусств был бы разговор между актами — но его не случилось, и это так же естественно, как и рана на шее.

———

Ускользать от когнитивной лёгкости. Бог разума Аполлон, сдирающий заживо кожу из-за пустяковой обиды — как вам это понравится?

———

Как будто язык сам собой что-то тихо бормочет.

(чужое — моё сокровище)

 

неделя третья

Среда распадается, и мы тоже: непрошеный свежий воздух об этом и том нашептал. Но это ничего, это ничего

———

Он говорит: «А ведь это чудная мысль — лежать у ног девушки». Чу́дная или чуднáя, вот в чëм вопрос. И вообще, сокол или цапля — дитя заката? Пока цела эта машина, не пускайте её на солнце.

———

Биться лбом лучше о что-нибудь мягкое.

———

Единство формы и содержания: ученица засыпает за чтением Гончарова.

(близится конец, но мы его прогоним)

———

Она говорит: «Мне просто приснилось, что я села переводить Заболоцкого на арабский». За воздухом же сбегáешь в ночные лесные прогулки, где только тьму застукаешь — она тебе нальëт.

———

Крафтовый динозавр возвращает в то время, когда всё казалось красивым и правильным, неизбежным, как тягучая струя плотного стаута. Но чем прекрасней вид, тем я беспомощней, в том-то и дело.

(зачем мне дано столько любви, и что с этим делать — обдумать)

———

Когда живого человеческого общения подчас не переносишь и 10 минут, потенциальные места обитания тем лучше, чем они удалённее. Тогда-то и понимаешь —  в очередной раз — всю прелесть лесов на задворках утопии. Она говорит: «Какое блядь сознательное».

 

неделя четвёртая

Промурлыкай мне эту упрямую песню, только назад не смотри.

———

Улавливать что-то про тупосердие и благополучие. От свободы только надпись на носках да пытливые взгляды по ту сторону экрана.

———

Что ещё не всегда отказывается работать, так это коллективное действие. Пятиклассница выводит кривые буквы в тетрадке с обложечной надписью «ты вызываешь РЕВОЛЮЦИЮ в моём сердце».

———

(ну, ещё закурят те / кто хочет различить ещё хоть что-то)

———

Это — наконец-то — плотно затворяется окно. Это друг опаздывает на поезд, и надо его приютить. Это ты сам к себе опаздываешь, забегаешь в комнату впопыхах, смотришь на себя, сидящего на стуле с трубкой в зубах — и решительно не узнаёшь.

———

Или вот взять и не променять огонь на тепло, даже если совсем уже не соображаешь —  но так, просто по внутренней необходимости неосознанной не променять.

———

Хочешь не хочешь — переходишь на пианиссимо, человечек в футлярчике чахленьком.

 

неделя пятая

Не утомиться, не охладеть, не облениться (сердцем, умом, головой — ага) — перед самым рассветом это всегда кажется таким простым, как чеховские капельки росы.

———

Она говорит: «Я, честно говоря, вообще мало помню тех, кто другой». Он говорит: «На самом деле наручники — это ничто». Она говорит: «Можно просто пролистнуть человека». Смотришь на них, не находишься.

———

Молчанье движется быстрее вспять, но, как и десять лет назад, ничего нам не сообщает, хоть и было так близко, что куснуло за мочку уха.

———

(что-то про моё отношение к продуктивности)

———

Но когда при очередном бегстве лениво пакуешь коробки, по количеству вещей кристально всё ясно: свернул не туда, потерялся.

———

(что-то про радость работы руками)

———

бегство в лес как важнейшее из искусств — дождь посреди клевера — сон во всех комнатах поочерёдно

 

неделя шестая

Недельный тусклый отпуск в октябре: полежали и хватит. Он говорит: «Как ты думаешь, что можно делать ëбко?» Великая ирония всего.

———

Клетка ищет птицу, та следит её с любопытством. Зегзица свистеть перестала, умолкла.

(вопрос допустимой цены)

———

Милен Фармер в машине таксиста — к такому разительно неуместному репертуару нельзя быть готовым. Он говорит: «Выражай себя только так, как если бы ты шёл прямо по слову ностальгия».

———

Про-рас-тать в лесах иных возможностей. Бояться несоответствия гению места.

(no fixed point in space)

———

Структура познаётся вопреки. Он говорит: «Я не знаю, что должно произойти, чтобы у меня появилась ясность мысли».

———

Он говорит: «Интересны некоторые стихи некоторых поэтов — всё». Любиться запрещено, но утки не слушаются.

———

Я смотрел на потолок, а потом увидел небо. Я всё пытаюсь проснуться.

 

неделя седьмая

Она говорит: «А мне казалось, это была весна». Весенний ноябрьский лес, вода на снегу.

———

Питаться фермерской просрочкой в академической квартире. Тихии революции быта.

———

и мой Буджум со мной

———

Есть такая традиция: читать Платонова в минус сорок. Но отнюдь ты не Симеон Столпник — а застыл на месте и не знаешь, что делать.

———

Различать оттенки белого в тëмном предработном лесу. Она говорит: «Моим первым запахом было тепло».

———

Танцевать про белый, цвета грязного снега, портвейн; про лебедя, застрявшего во льду; про лыжи, не оставляющие следов; про все остальные печальные изящные вещи.

———

Настоечная рулетка в хипстерской рюмочной под «Cry for love». Ты говоришь: «Мандельштам холодный и вкусный».

 

Новосибирск