Выпуск №14

Автор: Анна Орлицкая

 

О книге Сандры Сантаны «Мягкая ткань»

 

Осенью 2020 года в чебоксарском издательстве Free Poetry вышла новая книга стихов испанского поэта Сандры Сантаны «Мягкая ткань» в переводе Натальи Метелевой. История издания этой книги напоминает сюжет из постструктуралистской литературной теории, которая может допустить существование текста без автора и перевода без оригинала. С книгой Сантаны случилось нечто подобное: в некотором смысле ее перевод был опубликован раньше оригинала. Книга должна была выйти в 2020 году в Испании, однако из-за пандемии сроки сдвинулись, а перевод на русский язык был уже готов. В результате перевод – вместе с оригиналом, поскольку издание изначально было задумано как билингвальное – уже опубликован в «Двуязычной серии современной поэзии в переводах с языков Испании и Латинской Америки» и доступен русскоязычному читателю, а поэтическое сообщество Испании все еще ждет выхода этой книги.

Сандра Сантана, пожалуй, одна из немногих современных поэтов Испании, у кого на русском языке выходит уже вторая книга: первая, «Мышь между рельсами», в переводе Андрея Сен-Сенькова была издана в 2016 году. Кроме того, стихи Сантаны в переводе Наталии Азаровой публиковались в журнале «Воздух». Сама Сандра приезжала в Россию в 2015 году, выступала с лекцией о современной поэзии в Институте Сервантеса в Москве, переводила стихи русских поэтов на испанский. То есть связь этого автора с современным русскоязычным поэтическим сообществом имеет довольно долгую историю, а тексты уже знакомы русскому читателю. Новая книга Сантаны и ее перевод на русский язык эту историю продолжают и, на наш взгляд, заслуживают подробного комментария, который прояснит многие неочевидные моменты.

 

 

Начнем с названия книги, которое уже представляет собой непростую переводческую задачу. В оригинале оно звучит как «La parte blanda», и это действительно «мягкая ткань» в анатомическом значении этого выражения, которое, как и его русский аналог, обычно употребляется во множественном числе. Однако в русском языке возникает неоднозначность, которой нет в оригинале: «мягкая ткань» может быть понята как полотно, тканый материал. Тем не менее переводчица Наталья Метелева предпочла оставить этот полисемичный, но точно соответствующий оригиналу вариант – и, на наш взгляд, поступила правильно. В предисловии она отмечает, что ткань как полотно не является чуждым книге концептом. В свою очередь грамматическое единственное число важно для правильного восприятия субъекта, о котором говорится в книге – и которому мы уделим отдельное внимание в этой статье.

При том что книга состоит из отдельных стихотворений, она может рассматриваться как единое произведение – и, как нам кажется, такое восприятие придает этим текстам дополнительное смысловое измерение и позволяет проследить некий объединяющий сюжет и сквозные темы. Разберем некоторые из них.

В первую очередь книга Сантаны – это, безусловно, книга о речи, о говорении и во многом о телесной стороне этого процесса, о той границе, на которой «язык» как орган превращается в «язык» – знаковую систему (эта полисемия присутствует и в русском, и в испанском). В стихах многократно упоминаются – и можно даже сказать, становятся полноценными персонажами – органы речи: рот, язык, зубы. Благодаря своей причастности к речевой деятельности они будто бы обретают независимость, способность действовать, ощущать, обладать. Обладание, присвоение посредством речи – напоминающее нам об Адаме, дававшем имена животным, – еще одна сквозная тема книги. Это проявляется, например, в следующем коротком стихотворении:

 

Вода, кожа, мир
принадлежат ладони
в той же мере, что и рту.

 

Весь мир, таким образом, видится и присваивается субъектом в первую очередь через речь и лишь потом – через прикосновение, осязание. Кроме того, речь способна возникать как реакция на отсутствие, которое порой важнее и насущнее обладания и которое проще облечь в слова:

 

В отверстии

возникает «вода»,
когда вы хотите воды.

Так все вы
научились именовать
отсутствие,

не зная
границ
собственных владений.

 

Характерно, что в этом тексте рот превратился в «отверстие», почти полностью отделившись от своего обладателя, став практически объектом природы. При этом слово, которым он обозначен – как испанское «abertura», так и русское «отверстие» – происходит от глагола со значением «открываться» (рус. отверзаться, исп. abrir), что наталкивает на первую мысль о некотором действии, этим отверстием производимом. Далее, уже ближе к концу книги, появляется текст, на наш взгляд, доводящий до абсолюта идею независимости рта и языка (в обоих значениях этого слова) и уже напрямую говорящий о самостоятельном открывании рта, за которым, как можно предположить, последует столь же самостоятельная и самодостаточная, независимая от субъекта речь:

 

Но что если бы
не приходилось
подниматься
к нёбу,
нащупывать зубы?

Что если бы рот раскрывался,
как этот букет
красных цветов, что незаметно
вырастают в кроне
дерева.

 

В первой строфе мы читаем будто бы мысли языка – он стал настолько независим, что способен думать. Во второй строфе отделенный от тела рот уподобляется цветам, существующим по законам природы, не подчиняющимся воле человека. Это своего рода триумф и полное обособление говорения и речи от говорящего (или автора, как сказал бы Ролан Барт).

В книге Сантаны упоминаются и другие части тела – руки, пальцы, уши, глаза. Решение переводчицы выбрать именно слово «рот» для перевода испанского «boca» кажется нам весьма удачным. Другой возможный вариант, «губы», привнес бы в русский текст отсутствующие в оригинале эротические коннотации, а слово «уста» придало бы ему ненужную архаичность и сделало бы менее «телесным».

Эта книга телесна не в эротическом, а в самом что ни на есть материальном, физическом смысле этого слова. В этом плане довольно удачной – несмотря на некоторую эротизированность и подчеркнутую женственность образа – представляется обложка книги, созданная художником и главным редактором издательства Free Poetry Игорем Улангиным. На рисунке Улангина человеческое тело соседствует с полустертыми буквами, исходящими изо рта изображенной женщины и заполняющими все свободное пространство. Буквы, представляющие здесь язык, речь, настолько же реальны, как и человеческое тело, а линии, из которых они состоят, временами напоминают изгибы тела. Такая трактовка рисунка подсказана самой книгой.

Итак, тело в этой книге представлено в основном через упоминание его частей, и этот факт можно воспринять как своего рода следствие того, что говорящим субъектом является язык: он, обитающий в теле, во рту, смотрит со своей точки зрения, с которой нельзя охватить все тело целиком, однако отдельные его части обладают автономностью и видны с очень близкого расстояния, что позволяет пристально наблюдать за их действиями. Очевидно, что в книге нет никакого «я» – зато есть «вы» (исп. vosotros, обозначающее группу людей), своего рода адресат текстов, далекий и с трудом поддающийся описанию. Можно предположить, что «вы» – это все человечество на протяжении всей своей истории: начиная с первобытной эпохи («Вы думаете, что свободны, / когда в изнеможении бежите, / как бегут охотники, …») и заканчивая временами общества потребления, когда все продается и покупается («…вы торгуете / светом / их изображений.»)

О теме истории в книге «Мягкая ткань» хотелось бы поговорить подробнее. Как мы уже отмечали, здесь можно проследить всю историю человечества. Книгу открывает образ обезьяны, еще не заговорившей и не ставшей человеком, лишенной воли и желаний. Во втором тексте появляется речь. Она зарождается в теле и сравнивается со зверем, то есть имеет почти животную природу, хотя и, казалось бы, является тем самым признаком, который отличает человека от всех остальных живых существ:

 

Судорога пронзает
мышцу:

зверь
пробуждается в ущелье
рта.

 

В последующих текстах мы видим охотников, древние ритуалы, прибывшие с Кипра корабли с древними полотнами, скотоводов в шкурах, полустертые изображения на стенах. А ближе к концу книги – автобусы, застывшие кадры на экране, провода, металлолом. Завершается книга «белым шумом» – мы будто бы попадаем в эпоху после конца цивилизации, когда все заволакивает белизной, а языковые знаки навсегда сменяет техногенный «произвольный сигнал»:

 

На радиостанции
снег,
белый шум.

Произвольный
сигнал, туманная
память истоков.

 

Перефразируя Ролана Барта, можно сказать, что в конце этой книги умирает не только автор, но и сама речь. Учитывая телесную природу речи у Сантаны, такое заключение кажется вполне логичным.

Пожалуй, отсылки к Ролану Барту составляют наименее понятный русскоязычному читателю пласт книги. Первой и единственной очевидной отсылкой является один из двух эпиграфов, взятый из работы Барта «Рекишо и его тело», не переводившейся на русский язык. Он звучит следующим образом: «…язык – это речевая деятельность: не цивилизованная речь, поскольку она проходит сквозь зубы (отличительная черта – зубное произношение: зубы следят за речью), но интуитивный, возбудимый язык». В этой цитате можно увидеть источник всей концепции книги Сантаны, ее идеи о самостоятельности, интуитивности, телесности и свободе речи.

Книга Сантаны буквально пронизана образами из текстов Барта, вошедших в книгу «Очевидное и тупое», которая была опубликована уже после его смерти и не переводилась на русский язык (за исключением отдельных статей). Пожалуй, именно поэтому отсылки к Барту могут пройти мимо русского читателя, при том что в книге Сантаны они играют крайне значимую роль. Иногда это прямые цитаты – так, первые две строки следующего стихотворения дословно взяты из статьи Барта «Описание видимого» и творчески осмыслены автором:

 

Неловкость редко
обладает легкостью,
ненавязчиво
она пошатывает
время. Редко,
только когда птенцы,
только когда без крыльев.

 

В той же работе Барта проводится параллель между ртом, отверстием (в испанском переводе статьи использовано то же слово, что и у Сантаны – abertura) и буквой «О» (в этом смысле диалог с Бартом невольно продолжил Игорь Улангин, изобразивший буквы на обложке). Описываются древнегреческие ритуальные представления с актерами в пурпурных одеждах, отсылку к которым мы встречаем, например, в следующем тексте Сантаны:

 

Быть может, речь шла о краже?

Пурпура
у моллюска, черного
у жженой
кости, зеленого
у меди.

Подумайте о кораблях,
что прибыли с Кипра:

те полотна,
на которых древние
изображали

– смесью металлов
и песка пустыни –

всесильное небо.

 

Это лишь немногие отсылки к Ролану Барту, которые нам удалось выявить – наверняка в книге «Мягкая ткань» их гораздо больше, и испаноязычный читатель, хорошо знакомый с эссе Барта из сборника «Очевидное и тупое», сможет их обнаружить. С другой стороны, этот пласт значений, связанных с перекличкой текста Сантаны с текстом Барта, является неявным, тайным, открытым немногим читателям и скрытым от многих. И это, как нам кажется, делает книгу «Мягкая ткань» очень постмодернистским произведением, наполненным мерцающими смыслами, складывающимися для каждого читателя в индивидуальную картину.