Выпуск №14
Автор: Александр Гальпер
Грузчик в аэропорту Кеннеди
* * *
По окончании месячной учебки меня наперекор обещанию, данному во время интервью, поставили на ночную смену. С 12 ночи до 8 утра. Самое паршивое время. Если бы я знал, я бы не соглашался с самого начала. А теперь деваться было некуда. Во-первых, за месяц обучения платили только после месяца работы. Во-вторых, другой работы я найти не мог. Я выезжал из дому в 11 вечера и возвращался в 9 утра. Ложился спать и просыпался в 6-7 вечера. И попробуй тут усни при дневном свете. Через неделю или две я втянулся и, как вампир, вообще забыл о существовании солнца. Есть только мерцание электрических лампочек и ночные огни взлетной полосы. В первый день (или скорее ночь) я узнал свою бригаду грузчиков. Это были все пуэрториканцы. То есть один залез и потом всех остальных затянул. Вокруг все говорили на незнакомом испанском. Бригадир был мексиканцем. В первый день он тоже долго всем что-то объяснял, махал руками и показывал на приземляющиеся самолёты. Всё, естественно, на испанском. Я переспросил стоявшего рядом:
— Хосе! Что он говорит?
— Он говорит, чтобы аккуратно и не подходили к самолету, когда он только приземляется или взлетает. Человека с его бригады в прошлом году засосало в сопло и перемололо в капусту. Это касается в основном тех, кто работает ночью. Они всегда полусонные.
* * *
Общаюсь по интернету с девушкой Валей из Магадана. С каждым днем выясняется, что у нас все больше и больше общего. Например, и она и я имеем права на вождения погрузчика. Я работаю грузчиком в нью-йоркском аэропорту имени Д. Ф. Кеннеди, а Валя работает кладовщицей в международном магаданском аэропорту имени В. С. Высоцкого. Такого родства душ у меня ещё ни с одной женщиной не было. Как романтично! Это знак свыше! Судьба, одним словом!
* * *
Прихожу в гости к знакомой богемной семейке. Жена мне стала жаловаться, что нет совсем денег, муж работу найти не может. Я предложил ему пойти в мою бригаду. Жена возмутилась:
— Ну что ты, Саша! Он же просто не сможет. Он не создан для такой работы.
— А я значит создан?
Я хлопнул дверью и ушел.
* * *
Тетя Ида ехала в метро, познакомилась с другой русско-еврейской пожилой женщиной и пожаловалась, что любимый племянник, то есть я, не может никак найти себе правильную девушку и жениться. Женщина сказала, что спросит, и потом перезвонила Иде Исааковне. Через неделю они передали для меня телефон Софии. Я позвонил девушке и говорю: вот, невысокого роста. Она отвечает: не волнуйтесь, не проблема, я вот тоже не очень. Договорились о первом свидании. Я тогда работал с 12 ночи до 9 утра грузчиком в пуэрториканской бригаде в аэропорту Кеннеди и пребывал в постоянной депрессии. Ночные смены самые тяжелые. Не понимаешь, когда спать, когда бодрствовать. Не понимал, как это я оказался на дне. Почему мир меня так больно бил? По выходным пил с товарищами по бригаде и был очень рад, что любимая тетя организовала мне свидание. Февральским вечером я подъехал на машине к парадному Сони и стал ждать. Другие автомобили и высокие сугробы блокировали вид на нижнюю половину двери парадного. Сижу жду 5, 10 минут. Вижу дверь открывается, а открывающего эту самую дверь не вижу. Думаю, что за галлюцинации? Что сами собой открываются? Протер глаза. Бывает же такое. Слышу, что-то скребется в пассажирскую дверь. Думаю, может, я какой-то сугроб или куст задел. Еще поцарапает дверь. Вышел и обошел машину. А там карлица. То есть София. У меня аж челюсть отвисла. Открыл я дверь, подсадил ее, иду назад на водительское место и не понимаю, что происходит и что делать. Как будто меня палкой огрели. Сажусь в машину и думаю, что делать. Я не тот человек, который может вышвырнуть девушку из машины. Ну, прямым текстом то есть. Говорю Софии нерешительно:
— Если девушка садится ко мне в машину и сразу не целует жарко в губы, то я свидание сразу прекращаю.
Думаю, сейчас даст мне пощечину и выскочит из машины.
София:
— Я согласна! Мы, карлицы, вообще самые лучшие в сексе!
Долгий-предолгий поцелуй. Оторвался от нее через минут пять. Что делать? Везти к себе? Но неудобно так вот сразу. Плюс это через родственников. Надо соблюдать какой-то этикет, а то Ида Исааковна потом убьет. Плюс София тоже человек. Я тут виню жестокий мир, а сам? Нельзя вот так по-свински. Решили поехать в ресторан. Глаза Софии зажглись радостью. Видно, что она никогда до этого с нормальным (более-менее) парнем не ходила в ресторан. Официант вежливо помог Софии залезть на стул. Заказали бутылку вина. Я выпил три бокала, София один. Она узнала, что я литератор и начала мне читать свои стихи. Хорошие такие. Про любовь. Потом сели назад в машину. Стали опять целоваться. Она полезла ко мне в штаны и расстегнула ширинку. Только, значит, стала это делать, как начала вовсю блевать. Для нее бокал вина, как я выяснил позже, как мне бутылка водки без закуски. Печень-то крохотная. Облевала, короче, мне все половые органы, брюки плюс все водительское место. И откололась. То есть уснула. То есть громко захрапела. Я при открытом окне, морщась от запаха, привез ее домой. Закинул через плечо и поднялся на пятый этаж без лифта. Положил ее на коврик под квартирой, где она жила с родителями, нажал на звонок и уехал на круглосуточную мойку драить и пылесосить себя и машину. Потом вышел и поехал на ночную смену в аэропорт. У входа на склад увидел Педро, с которым позавчера пил. Он обрадовался: ¿Qué pasa Alex1.
Тут над нашими головами прошел оглушающе низко на посадку грузовой самолет из Канкуна. Надо было спешить, переодеваться в грязные комбинезоны и его разгружать.
1 Как дела? (исп.)
* * *
Ноябрь 2001-го года. 4 утра. Я сижу за рулем погрузчика возле аэропортского склада в обеденно-ночной перерыв, курю и читаю «Нью-Йорк Таймс». Там фотографии и фамилии погибших 11-го сентября. В августе этого года на одном из самых высоких этажей меня интервьюировали индийцы на программиста. Несмотря на то, что я на все вопросы правильно ответил, не взяли. Там получка была в раз 5 выше, чем у простого грузчика в аэропорту. Ну и статус другой. Рабочие часы не такие, как у вампиров и зомби. Но индийцы хотели своего. Как я проклинал бога за то, что должен опять жизнь в Америке начинать с нуля. Опять на дне. Теперь вот фотки всех этих индийцев. Некоторых тела нашли, других полностью испепелили, и родственники будут хоронить пустой гроб, или как там у индусов полагается. Ни один из той компании не выжил. Тут открылась дверь склада, и высунулась голова бригадира Педро: «Алекс! Прилетел 348-й рейс из Гвадалахары! Потом докуришь! Надо быстро разгрузить! За работу!» Я потушил сигарету, включил зажигание, и неуклюжий погрузчик рванул, как гоночная машина. Поехали! Не все так просто у этого бога.
Эдик — скорая помошь!
Прихожу в бар на День Рождение знакомой. Там мой лучший друг и собутыльник — Эдик. Говорю:
— Эдя! Какой у меня для тебя новый анекдот есть. Упадешь!
Эдик на меня посмотрел сурово:
— Потом расскажешь. Не время сейчас! Я здесь на работе!
Я опешил. Эдик направился к блондинке, сидящей в углу:
— О, Сонечка! Сколько лет, сколько зим! Мы лет пять не виделись! Я о тебе столько вспоминал.
— Да ты, дамский угодник, за это время, наверное, уже десять раз женился и развелся.
— Да нет. Я все время о тебе думал!
Эдик садится рядом. Они разговаривают минут 15. Видно, что он ее уговаривает. Они оба надевают пальто и выходят. Через пять минут мой друг возвращается один, расстроенный. Снимает пальто и, как орел в поисках добычи, опять осматривает бар. Видит знакомую брюнетку и бежит к ней:
— O, Юлечка! Сколько лет, сколько зим! Мы лет пять не виделись! Я о тебе столько вспоминал.
— Да ты, дамский угодник, за это время, наверное, уже десять раз женился и развелся.
— Да нет. Я все время о тебе думал!
* * *
Встретил друга Эдика с герлфренд Асей. Девушка немедленно начала жаловаться:
— Ты знаешь, что твой лучший друг вчера ночью натворил? Были у моей подруги, так он там наклюкался. Тянула на себе его домой. Потом ругались. Ну, легли спать. Ночью вышла в туалет — слышу грохот. Выскакиваю, а он опрокинул шкаф и лежит рядом, подняться не может. Это моей покойной мамы шкаф!!! В щепки сам шкаф, вазы и все, что там было! Алкаш!!! Он у меня на следующий день выносил остатки шкафа на улицу и всю квартиру драил.
Эдик попытался объяснить:
— Асечка! Я боялся, что ты меня бросаешь и уходишь. А я же люблю тебя больше жизни. Вскочил с постели, попытался удержать и обнял замертво. Только, когда мы вместе упали, я заподозрил, что это не ты.
* * *
Хотел в пятницу вечером пойти на театральную постановку по Бунину Русского Арт Театра. Там актрисочки, режиссер знакомые. Всех знаю потому, что брал в этом театре актерские классы. Но звонит Эдик. Говорит, что у него будет тусовка из финансистов и там будет миллионер, который хочет профинансировать мою книгу. Ну, думаю, актрисочки подождут. Тут дело важное. Поехал к акулам Уолл-стрита. Захожу на тусовку, а они пьют самую дешевую и паршивую водку из пластиковой полуторалитровой бутылки. Я и друзья-поэты в первый год в Америке много такой пили и чуть концы не отдали. Мы тогда решили, что лучше умрем, чем к такой еще притронемся. И это я типа к богатым людям пришел? Из-за них актрисочек бросил на произвол судьбы? Я не выдержал и закричал:
— Какой идиот-дегенерат эту мочу принес? Покажите мне этого человека! Я хочу просто взглянуть в его глаза. Даже бомжи, которые живут в мусорных контейнерах, это пить отказываются! Я просто хочу посмотреть на человека, который принёс этот яд. Может, у него тяжелое положение и ему надо одолжить денег?
Кто-то быстро одел дорогое пальто и, перепуганный, выскочил из квартиры. Эдик ко мне подскакивает:
— Идиот! Что ты наделал? Это тот миллионер, который должен был дать денег на твою книгу! Он интеллигентный человек и пьет только дорогие вина. А в водке не разбирается. Он даже никогда водку не пробовал. Он для тебя ее принёс!
* * *
После расставания с Алиной не хотелось жить. Видя мое плачевное состояние, ближайшие друзья, высокий красавец-плейбой Эдик и его новая герлфренд Лена, взяли меня с собой на русский музыкальный фестиваль в горы на границе с Канадой. Лена вела машину. Я в пути разрыдался и рассказывал, как любил Алину, и мы с Эдиком выпили уже полбутылки водки из горла. Боль внутри немного поутихла. Мы остановились на бензозаправке. Лена пошла в туалет. Я вылез из машины и осмотрелся вокруг. Горы. Темнеет. Снег. В Нью-Йорке в этом году мы так и не увидели снега. Выпал и растаял через час. А мне так не хватает настоящей зимы. Я хочу прыгнуть, и утонуть в сугробе, и никогда оттуда не вылезать. Набрать полные легкие снега и задохнуться. Зима — это то, что мне сейчас нужно. Какие все-таки у меня замечательные друзья. Эдик затянулся сигаретой и успокоил:
— Старик! Ты поступил откровенно глупо и опрометчиво. Ну не работало это с Алиной, вы друг друга мучили, все время ругались. Кто-то должен был взять инициативу и прекратить этот ужас. Если бы ты был умным евреем, ты бы помалкивал в тряпочку обо всем, что тебя в ней не устраивало, трахал ее и искал другую. Надо мягче работать, не уходить, а перескакивать. Чтобы не было этого периода без секса. Я не представляю, как можно день провести без секса. Я вот сейчас еду дальше закидывать удочки.
— Так ты же с Леной! Она же такая классная! Любит тебя так. Тебе все завидуют!
— Да, но мне надо еще. Мне одной мало.
— Ну, так надо было одному ехать. Как ты при ней будешь цеплять?
— Ну а как бы мы в эту горную жопу доехали? У меня и у тебя машины нет. Кроме того, мне надо гарантированный секс каждую ночь.
— Ну, могли бы взять в аренду машину. Ну, дорого, конечно. Скорее всего, обломались бы ехать вообще.
— А я о чем!
— Ну гляди, Эдик! Ты мой друг. Ты пытаешься наебать еврейскую женщину. Это еще никогда ни у кого не получалась. Ни у Адама, ни у Моисея. Этого не мог сделать никто ни до, ни после них! Гнев еврейской женщины будет ужасен!
* * *
Я осмотрел свой номер. Гостиница была на вершине горы, и балкон выходил прямо в едва различимую в темноте пропасть. Красиво! Эдик не продумал этот вопрос явно. Он не понимает, в каком я состоянии? Но странно, пропасть рядом успокаивала нервы. Разбежаться и прыгнуть? Придет ли Алина на мои похороны или скажет, что она всегда знала, что я псих, и не придет? Вначале все-таки надо пойти на концерт. Кто знает? Может, бог хочет мне дать шанс. Эдик с Леной в соседнем номере производили какие-то шумы. Трахаются? Я прислушался. Ругались. Эдик хотел еще заправиться перед концертом. Лена возражала. Я вышел на балкон. Дикий холод. Тишина. О боже, как мне была нужна эта поездка. Если бы я сейчас сидел дома и смотрел в потолок… Я вошел в свой фб и разблокировал Алину. Начал писать ей месседж. Потом стер и опять заблокировал. Чего писать? Мы несовместимы! Ни она, ни я не можем себя изменить. Зачем друг друга мучить? Это тупик. Я не могу с ней и не могу без нее. Жизнь дана для радости и счастья! Откуда эта боль? Человек рожден, как говорится, для счастья. Принял душ, переоделся и спустился вниз на фестиваль.
* * *
Концерт какой-то ужасной рок-группы. Час ночи. До концерта был открытый микрофон, и я даже прочел свои стихи. Мне хлопали! Теперь интимный полумрак. Все в доску пьяные танцуют. Сижу и болтаю за барной стойкой с Клавой из Калуги. Десять лет назад она познакомилась по интернету с бедным американским фермером, живущим где-то здесь, в глуши. Вышла за него замуж и уехала в Америку. И вот муж год назад умер от цирроза печени. Осталась с дочкой Дашей. Что она, калужская красавица, здесь в американской глуши делает? А куда возвращаться? Здесь родственники мужа как-то финансово помогают. Клава нашла на интернете этот русский фестиваль. Я ей рассказал о своей неудавшейся личной жизни. Плакались друг другу вовсю. Я положил Клаве руку на руку.
* * *
Лена сидела в отдалении одна и хищно наблюдала, как орел на вершине, как Эдик танцует уже полчаса с другой девушкой. Вдруг Лена как заорет:
— Подлец и мразь! Я все видела! Ты ей только что палец в пизду засунул. Пошел к черту! Я тебя знать больше не хочу! — и побежала рыдая к выходу.
Я сразу пьяный даже не сообразил, что произошло. Через пять минут я увидел в окно, как ее машина промчалась и исчезла в ночи. Бля!!! Как мы вернемся из этой горной жопы? Мы здесь останемся навсегда! Я извинился перед Клавой и подбежал к Эдику. Взял его под руку и оттянул от партнерши. Он был никакой совершенно и вообще не понимал, что происходит и даже где он:
— Эдик! Ты совсем охуел. Суешь свои пальцы, а Лена рядом.
— Да пошла она… А что? А что… Что я такого, собственно, сделал?
— Как мы вернемся, идиот? Быстро назад в номер извиняться.
— Ой, извини. Да я о машине совсем не подумал. Помоги мне дойти до номера.
Я потянул друга. Через пару шагов он полностью откололся и стал сползать вниз. Бля, алкаш, сколько он выпил? И, наверное, сюда свое тоже пронес. Что мне делать с этой тушей? Тут неожиданно подскочила Клава и взяла его под другую руку. Когда мы тянули Эдика мимо гостиничного консьержа, то он сухо проинформировал:
— Вашего номера больше нет. Девушка только что выписалась и уехала.
Эдик счастливо храпел у меня на плече и улыбался. Видимо, его рука была еще в трусах у той девушки, с которой он танцевал. Мы с Клавой затянули его ко мне в номер, уложили на кровать и вышли на балкон. Я устало закурил:
— Ну вот! У меня больше нет кровати, где спать, у меня больше нет машины, чтобы отсюда выбраться. И это должен был быть выходной, когда я отхожу от разрыва со своей любимой. Когда я забываю о самоубийстве. Просто великолепно! Самый лучший способ, чтобы забыть! Клава взяла мою руку:
— Может, поедем ко мне? Я тут всего в часе езды.
— Поехали.
Я взял в номере свои вещи на всякий случай. Что я знаю о Клаве? Еще два часа назад я не подозревал, что она вообще существует. Если там, куда она меня везет ночью по горам, меня убьют и съедят — значит, оно и к лучшему. Я так больше не могу. Будь что будет! Столько боли! Я оставил гостиничную карточку на столе, чтобы Эдик мог входить и выходить, и пошел за Клавой к ее машине.
* * *
Я проснулся от того, что кто-то в 8 утра дергал мою руку, свесившуюся с кровати. Я открыл глаза. Клава сопела у меня на груди. Маленькая девочка с детской книжкой на русском стояла рядом:
— Меня зовут Даша. Мне шесть лет. Прочитай мне сказку.
Я приподнялся и стал ей читать «Три поросёнка». Даша села на пол и внимательно слушала, открыв большие голубые глаза.
* * *
2 часа дня. Я оделся и вышел на крыльцо. Куда это судьба меня занесла? Совсем уж высоко. Воздух другой. Леса, метровые сугробы. Я сел в кресло качалку. В природе, может, спасение, как говорил Толстой?! В возвращении к природе! Что ее муж здесь выращивал? Марихуану?
* * *
На следующий день рано утром Клава подвезла меня к автобусной остановке. Мне предстояло трястись до Нью-Йорка семь часов. Где я? Где Эдик? Добрался ли он домой в Нью-Йорк? Не переживают ли они, где я? Чего я никому ничего не сказал? Просто исчез из гостиницы. Я поцеловал Клаву на прощание.
— Спасибо. Все было замечательно. Приезжай ко мне в следующие выходные в Нью-Йорк. У тебя есть мой телефон, фейсбук. Пойдем в русский книжный на Брайтон-Бич и Даше еще книжек на русском купим.
— Посмотрим. Ты видишь, у меня тут хозяйство, дети. Если получится.
Я зашел в автобус, сел в кресло и провалился в сон.
* * *
Эдик меня всегда спасал после моих любовных катастроф. Я звонил, и он был тут как тут. Его осознанный (или не очень осознанный) метод был — клин клином вышибать. Как ровно год назад, когда после очередной моей романтической трагедии мы застряли пьяные в зимних ночных горах. Нас там высадила очередная разъяренная девушка Эдика, когда узнала о его измене. Я тут был ни при чем, но попал под раздачу. То есть под снег и мороз. Трудно думать о самоубийстве, если зуб на зуб не попадает и ног не чувствуешь. Самоубийство кажется полностью абсурдным занятием. Когда мы под утро добрались пешком до гостиницы, я был уже точно и четко уверен, что хочу жить.
Эдик позвонил и сказал, что он подойдет к моей работе к шести и мы пойдем на квартирник где-то на бруклинском отшибе, где будет читать одна красивая, подающая большие надежды русская поэтесса. Красивая? Подающая надежды? А до шести он будет на дегустации новых итальянских вин. Я не придал этому значения. И это было ошибкой.
Я вышел с работы и у проходной увидел, что Эдика придерживает высокий, с бородкой, интеллигентный человек. Мой друг пробормотал заплетающимся языком:
– Это Маурицио. Я с ним познакомился на дегустации. Он привез из Северной Италии новые модные вина в Нью-Йорк. Марик мне бесплатно наливал. Он теперь мой ближайший друг. Не то что ты. Уже год не можешь ко мне прийти с бутылкой водки. Я тебе нужен, только когда тебя женщины бросают.
Я повел скорее их от своей проходной. Тут моя госработа все же. Мы зашли в зимний парк. Маурицио достал из сумки бутылку со своей винодельни.
— Я с детства работаю на нашей семейной винодельне. Я привык быть на природе. Я бы не смог жить в городе.
Он тут же достал сырок, непонятно откуда взялись ножик, бокалы и тарелка. Мы выпили. Эдик уснул у Маурицио на плече. Итальянец засмотрелся на небоскребы:
— Мне 26 лет, и я никогда не жил в городе. Я не могу представить себя без моей винодельни. Я там каждую веточку знаю. А вот «Монтепульчано», которое мы выращиваем. Недавно победило на дегустации. 100 долларов бутылка. Но вы мои первые нью-йоркские друзья. Вам бесплатно.
Мы докончили вторую бутылку и поехали на чтение. Маурицио сказал, что еще никогда в жизни не видел русских женщин, но много о них слышал. Мы притянули под руки Эдика на чтение. Хозяйка затянула Эдю на кухню и взяла за шкирку:
— Ты зачем притащил этого итальянца, алкаш? Сейчас везде в Италии коронавирус! Ты хочешь нас всех заразить?
— Марик хороший! Он мне вино наливал на дегустации бесплатно! У него нет коронавируса!
Хозяйка дома вышла в гостиную и застыла, поглядывая на итальянца. Маурицио сидел в первом ряду, жадно слушал и смотрел на красивую русскую поэтессу, ловил каждое ее слово, хотя и не понимал по-русски. Поэтесса была действительно классная. Надо познакомиться поближе. Еще здесь была пара знакомых девушек. Хозяйка остановила чтения:
— Маурицио! Мы все любим Италию и итальянцев, но сейчас там вспышка коронавируса.
— Да я живу на винодельне и никого не вижу.
— Ну, все равно ты понимаешь — у меня много гостей. Я переживаю.
— У меня есть справка от врача. Это мой папа. У него своя клиника. Он знал, что ко всем итальянцам будет другое отношение.
Хозяйка повернулась к Эдику:
— Быстро забирай его назад.
Но Эдик уже на диване храпел. Провожатый он был никакой. Хозяйка посмотрела на Маурицио:
— Извини, друг. Тебе надо идти.
— Но как я найду дорогу домой? Это мой второй день в Нью-Йорке.
— Меня не волнует! Зачем ты вообще пришел на русскоязычные чтения?
Я не выдержал и тоже стал надевать пальто:
— Провожу до метро и вернусь.
Одна из девушек прыснула на русском:
– Только не целуйся с ним. А то подхватишь коронавирус!
Мы вышли с Маурицио, пошли к метро по замерзшей улице. Что я делаю на этой зимней улице, когда там остались такие девушки литературные? По глазам Маурицио было видно, что он влюбился в русскую поэтессу. Он посмотрел на меня чуть не плача:
— Алекс! Мне так грустно! Чего меня оттуда выгнали? Что я такого сделал? Я хотел поставить для всех на стол эту благородную бутылку. Давай теперь вдвоем ее выпьем. «Бароло» за тыщу пятьсот долларов.
Мы зашли в парк и сели на детской площадке. Опять, как по мановению волшебной палочки, появились тарелки, чистые бокалы, сыр. Маурицио произнес первый тост:
— За красивых русских женщин!
Вино было сказочное. Рай! Уже третья бутылка сегодня получалась. И водочки я успел тяпнуть в квартире. Я понял, что туда, назад, к этим красивым русским женщинам, я уже сегодня не попаду.
* * *
Со мной, кроме уголовников и наркоманов, на работе никто не хочет встречаться. Ни девушки, ни друзья, ни родственники. Все боятся коронавируса, хотя я здоров как бык. Оправдываются, что жить хотят. Только верный друг и алкоголик Эдик сказал:
— Я ничего не боюсь! Приезжай хоть прямо сейчас. Бери галлон1 водки! Закуски не надо!
Тут уже испугался я. Я тоже хочу жить.
1 Американский галлон — 3.7 литра
Летние романсы
So, we’ll go no more a roving
So late into the night,
Though the heart be still as loving,
And the moon be still as bright.
Не бродить нам вечер целый
Под луной вдвоем,
Хоть любовь не оскудела
И в полях светло, как днём.
Лорд Байрон (пер. С. Маршака)
Я уже две недели встречался с Ниной. Наконец-то она уговорила меня поехать с двумя ее подругами за город на совершенно дикий и таинственный пляж. По ее словам, абсолютно бесплатный и никого там никогда нет. Опять же, деньги сэкономим и в первозданной природе побудем. Я всегда жил в больших городах и чувствовал себя уверенней в глубине метро, подвалов, на крыше небоскреба, чем в чистом поле. Но когда вам нравится женщина, она может уговорить вас поехать куда угодно. Даже на дикий пляж. А еще я профессиональный водитель, а во-вторых, какой-никакой мужчина. И выгляжу грозно, когда захочу. В кино за это снимают. Так что я был скорее нужен как мужчина.
Когда мы подъехали, первое, что меня насторожило — больше не было никаких машин. Во-вторых, это дыра в заборе, через которую мы пролезли, и десятки огромных деревьев, разломанных на земле. Какой Кинг-Конг повалил многотонные сосны? Ураган? Наводнение? Какие-то непонятные овраги и ямки. Ну, наверное, я параноик.
Я окунулся в тёплое пустое озеро. Какой класс! Это, конечно, не многотысячный городской пляж, где ногу негде поставить и моря из-за спин не видно. Хорошо! Наконец-то я убежал из большого города. Какая Нина молодец, что утянула меня оттуда. Подружки остались на берегу, а мы с ней пошли прогуляться. Нашли куст с настоящей малиной. Совсем как в моем пионерлагерном детстве. Странно, что такую вкусную совсем никто здесь не съест. Даже звери. Кстати, где они? Где-то вдалеке раздавались раскаты грома. Наверное, там гроза и сверкают молнии. А у нас здесь спокойный и теплый рай! Сейчас я спрошу Нину, что она думает о наших отношениях: «Нина! Я хочу тебе что-то сказать…» Вдруг что-то пролетело с ужасным свистом прямо низко над нашими головами и взорвалось метров через сто. Я бухнулся на землю и закрыл затылок, как учили на уроках военной подготовки в начальных классах советской школы. Я услышал, как невдалеке падают деревья и кричат птицы. Мое сердце чуть не остановилось. Я пытался что-то сказать, но рот издавал только нечленораздельные звуки. Я показал Нине, лёжа и заикаясь, пальцем на небо, а потом туда, где упал снаряд:
— Ууууууууухххх.. Бууууууууумммммм!!!! Бааааааааахххх!!!
Нина рассмеялась со ртом полным ягод:
— Вставай, мой мужчина! Ты в штаны не наделал? Здесь военный полигон артиллерийский. Тренируются. Иногда и сюда, на озеро, снаряды залетают. Но когда я здесь была, еще ни разу так близко не попадало! И вообще по выходным они, по идее, не должны так много стрелять. Так что ты хотел сказать?
* * *
Мы возвращались с дикого пляжа и одновременно действующего артиллерийского полигона к машине. Вдали продолжалась канонада военных учений. Нина меня успокоила, что это уже современные гаубицы какого-то хорошего калибра, снаряды от которых до нас долететь не должны. Но мое глупое сердце все равно начинало усиленно биться при каждом залпе. Уже смеркалось, и обходить воронки и перелезать через поваленные взрывами деревья становилось все труднее. Тропинок здесь никаких не было. Нина дала мне палку, и я шёл первым, расчищая путь. Вдруг из огромной заросли папоротников прямо по пути перед нами поднялся высокий голый мужик. Маньяк?! Девушки испугались и спрятались за мою героическую спину. Мое сердце, недобитое прилетевшим снарядом, опять упало в пятки. Оно сегодня точно остановится. Вот так литератор примет смерть свою: или от маньяка, или от инфаркта. Я представил заголовок в местной желтой прессе: «Известный поэт-эмигрант погиб, защищая своих трех жен, был жестоко убит маньяком на функционирующем артиллерийском стрельбище!»
Ох уж эта дикая природа!!! Я неуверенно поднял палку и сделал грозное лицо. Тут поднялся из тех же зарослей другой голый мужик пониже и в очках и закричал на первого:
— Джон! Ты кончишь сегодня или нет? Перестань так нервничать! Не обращай на них внимания! Это не твоя жена! Они на озеро приехали купаться!
Потом он повернулся к нам и испуганно произнес:
— Ради всего святого извините нас, пожалуйста! — схватил первого за руку и утянул вниз.
Нина прошептала мне на ухо:
— Я забыла тебе сказать. Здесь тайные женатые геи еще тайком встречаются! Они думают, что здесь стреляют из пушек и их жены здесь не застукают!
* * *
Малку увезли родители из Москвы в Израиль, когда ей было 10 лет. Она с детства занималась каратэ и даже служила в израильской армии в разведке. Участвовала в боях. Имела награды. После демобилизации эмигрировала в Америку.
* * *
Во время учебы в Бруклин-колледже на литературном факультете я подрабатывал, делая домашние работы по английскому другим русским иммигрантам. Так познакомился с Малкой. Я несколько раз встретился с израильтянкой для обсуждения нашего сотрудничество\а. Мне очень понравилась ее подтянутая спортивная фигурка. Но Малка подозрительно много говорила о том, что надо не баклуши бить, а деньги зарабатывать. Учиться надо не на литературу, а на финансы или хотя бы на дантиста. Но последней каплей стал случай, когда мы шли по улице и я на светофоре засмотрелся на небо и на птичек. Сильный удар кулаком в живот вернул меня на Землю: «Куда смотришь? Пошли! Зелёный уже!» После этой встречи мы больше не виделись. Я как раз в это время посещал курс «Английские поэты-романтики 19-го века» и бредил лордом Байроном. Вот если бы Идеал Женственности его вот так в живот ударил, написал бы он свои великие стихи? Я не отвечал на звонки Малки. Она нашла кого-то другого, кто писал ей сочинения.
* * *
С друзьями и Ниной едем на индейскую ярмарку. Потом на озеро. В джипе еще две пары. Нина, с которой мы решили остаться друзьями, говорит.
— Сейчас подбираем еще одну мою подружку. Красавица! Если она даже тебе не понравится, ну тогда я не знаю, кого тебе тогда надо. Тебе не угодишь! Она из своей квартиры сделала гостиницу для кошек, собак и черепах и зарабатывает неплохие деньги. Правда, вечно у нее дома пахнет кошатиной. У тебя нет аллергии на котов?
Машина тормозит и возле меня садится…Малка. Опять удар кулаком мне в живот:
— О! Писатель! Сто лет не виделись! Куда ты тогда в колледже пропал? Ну, сейчас у нас дорога длинная — расскажешь, что ты все эти года делал. А приедем на пляж, я всем покажу, как я в прыжке у тебя с головы ногой яблоко сбиваю.
* * *
Познакомился на фестивале американских индейцев в двух часах езды от Нью Йорка с русскоязычной чувашской семьей. Поели мяса оленины и бизона, запивали виски. Жена мне рассказала, что ее родители и сестра в 1990-х приняли иудаизм и эмигрировали в Израиль. Ну, в общем, поселились в Иерусалиме и стали чуть-ли не самыми верующими евреями на весь святой Израиль. Но потом несознательная дочка влюбилась и вышла замуж за мусульманина. И приняла соответственно ислам. Ее родители, то есть чуваши-евреи, прокляли чувашку-мусульманку за предательство истинной еврейской веры! Сейчас моя собеседница едет в Израиль и всех навестит по раздельности. Родители чуваши-евреи не видели свою дочку чувашку-мусульманку уже больше двадцати лет. Хотя живут в соседних районах Иерусалима.
* * *
Я приплыл на пароме на Государев Остров, где проходил Нью-йоркский поэтический фестиваль. По окраинам футбольного поля стояли палатки от разных журналов и поэтических объединений. Штук сорок. У входа в каждую поэты читали свои стихи. С 4 до 5 был политический час. 90% поэтов, перекрикивая друг друга, ругали Трампа. Кто громче. Слева я услышал, что он русский шпион, справа — что жене изменяет, а с другой стороны поля — что он жулик. Но потом с дальнего конца поля раздался самый громкий голос, который заявил, что хороший Трамп или плохой — это неважно, потому что скоро будет глобальное потепление, наступит конец света и человечество вообще исчезнет. Слава богу, что у них истекло время, а то мне было уже как-то не по себе.
Потом был женский час. Поэтессы все как одна стали ругать мужчин. Слева я услышал какие мужики свиньи, а справа — как плохие мужики обожают плевать нежным женщинам в душу. Я обошёл по кругу весь стадион, нашёл самых сексуально одетых поэтесс, сел на траву, сфотографировал их телефоном и достал из рюкзака бутылку виски.
* * *
На фестивале знакомые американцы рассказали главную новость, которая потрясла до основания литературный Нью Йорк. Один из самых известных нью-йоркских поэтов Томас Ф. наконец сошёл с антидепрессантов и кокаина и перестал ходить к психиатру. Он больше не угрожает самоубийством, выехал от своей матери, с которой жил всю жизнь, и наконец-то съезжается со своей девушкой, с которой встречался десять лет и которой посвятил столько известных и депрессивных стихов. Вроде он уже частично отошел от самоубийства бабушки, которое произошло за месяц до его рождения. Сейчас Томасу за 50, и он уже десять лет работает профессором литературы в университете. Все переживают, будет ли Томас ещё писать такие-же безумные стихи, которые сделали его известным, или все? Нету больше такого поэта?
Только в Берлине
* * *
Через неделю вылетаю в Германию. Звоню из Нью-Йорка немецкому другу анархисту-троцкисту Гельмуту в Берлин. Спрашиваю, можно ли у него остановится. Он отвечает:
— Какие проблемы? Конечно можно! Правда, будешь в одной комнате с шотландским шаманом. Не волнуйся! Он тебя не заколдует. Правда, он сбежал из Англии из-за какой-то нелегальной и опасной церемонии с жертвоприношениями. Я его сейчас изучаю и образовываю в смысле классовой борьбы.
* * *
Живу у Гельмута уже вторую неделю с шаманом в одной комнате. Все подружились, и пьем вместе много и жестоко. Через десять дней Гельмут опять едет в Северную Корею. Пригласил с собой. Я вежливо отказался. По слухам, Ким Чен Ын арестовывает американцев по надуманным поводам, а потом меняет на туалетную бумагу. Один американец — один вагон. А за меня как за поэта и писателя могут потребовать целых два. Так как я пишу по-русски, то Америка может за меня столько и не дать. Поговорили об известном левом поэте Папенфус. Гельмут хвалит:
— Этот поэт входит в мою пятерку величайших немецких поэтов современности. Он настоящий пролетарский поэт! Но он художник слова. Он не может писать просто, как на улице говорят. Поэтому пролетарии его не понимают и на его выступления приходят всего пять-семь человек. Он очень из-за этого переживает. Папенфус пару лет назад открыл бургерную. Там он такие бургеры готовил! Простые и очень вкусные! Незамысловатые, без всяких этих буржуазно-интеллигентских выебонов. Так он стал популярным на весь Берлин! Очередь туда всегда была на пару блоков. Вот бургеры он знал, как для народа готовить. Но он очень мучился от свалившихся на него денег. Он всегда видел себя бедным пролетарским поэтом, а не успешным капиталистом. В конце концов он не выдержал, продал кафе и открыл поэтический бар, где никогда никого нет. Он считает, что его стихи пролетарии поймут только после его смерти.
* * *
Гельмут одержим идеей моей раскрутки в Германии. Недавно он сказал:
— Я перевел несколько твоих рассказов и пробил в вестник берлинских алкоголиков «Мешок с дерьмом» и «Задница» (журнал берлинских бездомных). Мои стихи отказались брать, а твое творчество сразу оценили. Я верю в пролетарскую революцию и светлое будущее. Я для них слишком оптимистичный и веселый. А ты черноюморный пессимист. То, что им и надо.
— Спасибо конечно. А там есть какие-то гонорары?
— Ну, завтра зайдем в редакцию. Купишь пива редакторам!
* * *
Гельмут положил трубку:
— Редактор Флориан очень извиняется, что не пришел на твои чтения. Он так хотел прийти. Он мне все уши о тебе прожужжал. Он хотел принести твои авторские экземпляры газеты «Мешок с дерьмом». Я тебя для них перевел. Ну, я тебе об этой газете говорил. Ты там уже напечатан и не один раз.
— А чего он не пришел?
— Он так был рад, что ты приехал в Берлин и он наконец с тобой познакомится, что напился до чертиков. Вместо того, чтобы прийти, он спал за мусоркой.
* * *
Еду в берлинском метро. Слышу, немецкий бомж ходит по вагону и продает газету немецких алкоголиков и бомжей «Drecksack» («Мешок с дерьмом»). Подошел ко мне, дыхнул перегаром, понял, что я по-немецки не понимаю, махнул рукой, матюкнулся, докончил бутылку с пивом, громко икнул и пошёл дальше. А мог бы и подарить мне экземпляр. Все-таки четверть номера — мои рассказы о его нью-йоркских собратьях.
* * *
Непримиримый критик современного искусства и эмигрант Бренер считает, что поэт Гальпер из Нью-Йорка графоман и, когда я приезжаю в Берлин, всегда хочет сорвать мои выступления. В первый раз он вышел на сцену, заслонил заокеанского гостя и заорал на всех присутствующих: «Ну как вы можете это слушать?! Идите быстро домой и читайте Есенина! В худшем случае Мандельштама». Но несознательная аудитория не вняла мудрому совет, а один любитель творчества Гальпера даже захотел Бренера побить. Критик возмутился: «Хулиганы! Я же вас хочу спасти от этого чудовища!» — и убежал домой перечитывать Есенина.
Теперь, когда я приехал, Бренер решил действовать более радикально. Ведь этих мещан так просто не пронять. Он хотел во время выступления испражниться прямо на сцену. За пять минут до начала чтения гроза графоманов принял сильнейшее слабительное. Но начал вечер с кошмарной и долгой поэмой не сам автор, а его немецкий переводчик. Бренер почувствовал, что желудок готов взорваться. Но если сейчас выскочить на сцену и совершить свою храбрую акцию, то подумают, что пламенному борцу за чистоту литературы не понравился немецкий перевод, а само творчеству Гальпера ему как раз нравится! Этого никак допустить было нельзя. Он решил ради искусства умереть, но потерпеть. Не щадить живота своего. И вот долгий как жизнь немецкий перевод окончился. Бренер, как пантера, приготовился после первых слов Гальпера запрыгнуть на сцену и войти в историю. Но в этот момент другой переводчик начал читать эту же бесконечную и ужасную поэму уже на английском. Бренер взвизгнул от негодования и рванул в туалет так быстро, что только пятки сверкали. Так американский поэт был спасен от вечного позора дважды.
* * *
Снимаюсь в короткометражной немецкой эротике. Я бесполый ебарь-террорист!
Фильм будет целых две минуты. Обычно мои сексуальные подвиги длятся секунд пять, но для искусства постараемся!
* * *
Меня укусила главная героиня. Этого в контракте не было! Куда смотрят профсоюзы? Тут как раз на площадке есть психотерапевт. Иду к нему плакаться. Камера следует за мной. Сейчас будет интерпретировать.
* * *
Оказывается, главная героиня уже три раза кусала режиссёра. Экстремистские съёмки получаются.
* * *
Сегодня что-то режиссёр опаздывает. Позвонили ему, и он сказал, что не придёт, пока главная актриса не даст слова, что кусаться не будет. Взяли с нее честное слово.
* * *
Утомила левая немецкая тусовка. Как я среди них вообще оказался? Решил выехать от Гельмута. Зарезервировал гостиницу с непонятным немецким названием. Приехал в три часа ночи. Нашел ключ в указанном спрятанном месте. Уснул как убитый. В 8 утра меня будит звонок в номерном телефоне. Голос на русском: «Доброе утро, Александр Валерьевич! Вы не хотите ваш бесплатный завтрак? Вы будете первым за десять лет! Маня! Ты слышишь? Чтобы я так жил! Спускайтесь быстрее и ничего не спрашивайте!»
Хозяин в гостинице, оказывается, эмигрировал в Германию из Одессы двадцать лет назад и, похоже, всех гостей гуглит. А может, он шпион? Но тогда какой страны? Вольной Одесской Республики?
* * *
Получил еще в Америке емелю от Веры из Берлина. Она была на моем поэтическом выступлении в прошлом году, и я упомянул, что когда-то давно играл в шахматы на профессиональном уровне. Вера тоже увлекается шахматами и, когда я буду в следующий раз в ее городе, непременно хочет со мной встретится и сыграть. В частности, какой мой пятый ход в защите Алехина? Какой мой пятый ход в защите Алехина?? Какой пятый ход в защите Алехина??? Я обрадовался. Вот она, настоящая поэтическая поклонница! Не может, конечно, прямым текстом написать, как она в меня влюбилась. Какая скромная и застенчивая! Мне как раз такие нравятся. Вот она, моя судьба! Ну, переписывались с ней полгода. В основном, конечно, играли на интернете. Трудно что-то больше, если не виделись.
Сколько ниточке не виться, но вот вышла у меня новая книжка, и приезжаю я на чтения в Берлин. Шахматистка в первый же вечер приходит в 12 часов ночи в мой номер, приносит доску и фигуры в мешочке и хочет играть в шахматы. Ну, сыграли одну партию, вторую, выпили виски немного. Я поцеловал Веру в щеку. Она с возмущением уходит и кричит:
— Что ты себе позволяешь?! Да у меня муж есть, и он ещё круче шахматист, чем ты! Мы с ним познакомились на турнире. У нас с ним такая любовь на почве защиты Нимцовича. Такое единение душ в староиндийской защите! И у него шахматный рейтинг побольше твоего, наверное, будет!
На следующий день Вера пришла на мое выступление в Панда-театр в Пренцлауэр-Берге и подскочила в перерыве с айпадом. Там была партия, которую она играла по переписке с кем-то в Австралии. Вера зашептала сексуально мне на ухо: «Как ты думаешь, здесь слоном или ладьей ходить?» У меня разболелась голова, и я ретировался обратно на сцену. После выступления она ждала меня у выхода с другой партией с каким-то уйгуром в Китае. Фанатка шахмат не принимала моих аргументов, что я занят. Потом после чтения мы большой литературной компанией пошли в водочную. Она сидела в стороне с айпадом и подскакивала, когда требовался совет. Я кричал Вере, что она сумасшедшая, что я ее ненавижу и чтобы она оставила меня в покое. Потом я перебрал водочки и забыл, где я живу и как туда добираться. Она все выяснила и дотянула на себе меня пьяного в номер. Как у нее пахли волосы! Я попробовал их погладить, но она отстранила мою руку, бросила меня на кровать, разложила доску и расставила фигуры. Я сделал первый ход и отрубился.
Я проснулся часов в 7 утра от щелканья шахматных часов. Трещала голова, как будто по ней били кувалдой. Вера с каким-то незнакомым высоким мужчиной играла в блиц прямо на моей кровати. Увидев, что я открыл глаза, шахматистка сказала:
— Следующую партию ты играешь с моим мужем. Он давно хотел с тобой сыграть! Что, я тебя зря тащила?
* * *
Есть у меня в Берлине хорошая подружка — лесбиянка Оля. Раза два в год, когда приезжаю в Берлин, встречаюсь с ней попить кофе. Она рассказывает мне, как ищет любовь своей жизни. То она тайно годами влюблена в одну, но ничего не предпринимает, то на парти целый вечер смотрела на другую, но так и не подошла, а с третьей вместе пришли домой, лежали в постели, но ничего не было. Не наступило этого правильного волшебного момента, а без романтики, мол, она не может. Не животное! Одна драма за другой просто. Поиски будущей жены (мужа?) Оле очень затрудняла напряженная учеба. На кого Оля учится, она отказывалась отвечать. Вот год ее не видел и вчера встретил. Она вся сияет и открыла секрет, что наконец-то доучилась на профессию, о которой мечтала с детства, а именно — машиниста электропоезда, и уже на следующий неделе начнет водить скоростные поезда. Показала мне с гордостью свою фотографию на фоне мощного и изящного локомотива. Потом вторую в самом поезде за пультом управления. Я никогда не видел ее такой счастливой, как на этих фотографиях. Спрашиваю Олю про успехи в личной жизни. Будущая машинистка прихлебнула кофе:
— Да нету ни времени, ни желания на этих глупых баб! — тут ее голос задрожал в диком волнении. — Вот паровозики! Паровозики! Это по-настоящему круто!
* * *
Прибегает в гостиницу Оля:
— Саша! Ты можешь меня познакомить с твоей хорошей знакомой — поэтессой Д.? Я всегда стеснялась к ней подойти.
— Конечно могу. Д. — мечта любой девушки! И не только их. А чего именно сейчас? Ты уже не стесняешься? Завоевать сердце Д. многие пытались безуспешно.
— Ну я не многие! У меня есть то, чего больше ни у кого нет. Мне вчера дали новый локомотив. В Дрезден буду водить. Такой мощный красавец! Как плавно идёт! Никакой тряски! Не хочу тебе даже говорить, сколько там лошадиных сил. От зависти не уснёшь! Теперь я выгляжу более романтично. Как я на нем Д. прокачу один раз с ветерком, так она точно в меня влюбится и будет за мной бегать как собачка!
* * *
В три часа ночи стук в дверь. Рыдающая Ольга садится на мою кровать:
— Я такое наделала, такое наделала! Все запорола! Я послала Д. запрос в друзья в фб. А я же вначале хотела, чтобы ты меня с ней познакомил — типа я вообще не знала о ее существовании. Типа я такая крутая, и затянуть ее сразу на паровозик. Типа это случайно. Ты думаешь, я могу отозвать этот запрос, чтобы она не заметила?
* * *
Лежим с Олей в кровати голые. Обнимаемся, как дети. Но ничего, конечно, нет и быть не может:
— Оля! Ты собираешься иметь детей?
— Ну конечно. Когда я уже буду настоящей германской машинисткой со стажем. Когда мне доверят водить составы длинней трёхсот метров, тогда можно уже будет не переживать, что уволят по беременности.
* * *
Гельмут хочет, чтобы я переспал с его невестой — экстремисткой-поэтессой Хельгой. Типа их прогрессивная пара против ложной буржуазной морали. Мне как-то неудобно. Он ей звонит и приглашает на мое чтение. Она отвечает:
— Не могу. Я в подпольном антифашистском комитете сопротивления Трампу. Меня разыскивает полиция и ЦРУ.
— Но он здесь только на пару деньков.
— Хорошо! Я подумаю. Может, возьму на день отпуск от борьбы. Гальпер важнее революции!
* * *
Сижу после чтения с Хельгой в баре. Она рассказывает:
— Ты ничего не слышал про звезду немецкой современной лингвистики Шульца? Он поехал вначале в Новую Мексику и жил год с бойфрендом-индейцем навахо. Потом в Сибирь, и под Читой жил с нанайцем. И вот во время анального секса он заметил, что они кричат похожие слова. Корни у слов одни. И Шульц начал копать и доказал, что нанайцы и навахо один народ. То есть навахо — это нанайцы, которые перешли Берингов пролив тысячи лет назад. Так Шульцу гомосексуализм помог совершить огромный прорыв в лингвистике. Ты чего хохочешь? Да ты настоящий скрытый русский гомофоб! Я больше с тобой не разговариваю!
* * *
Позвонила Хельга и пригласила в кафе в Пренцлауэр-Берге. Наше предыдущее свидание было весьма романтическим, с жаркими поцелуями, но я все испортил, когда расхохотался над ее историей о гее-антропологе. Мне было любопытно, чем закончится это. Будет постель или она скажет, что я путинец и агент ЦРУ, и меня пристрелит?
К столику подошла девушка и представилась Гретой. Она прочла мои стихи на немецком, и ей очень понравилось. Грета — подруга Хельги, которая сейчас подойдет. Грета была настоящей немецкой красавицей. Я решил за ней тоже приударить. Мы разговорились. Оказывается, Хельга и Грета вместе ходят в секту, или культ, или психотерапевтическую феминистскую организацию, «Женщины воют на Луну». Скоро подошла и Хельга, и я с большим интересом стал следить за их разговором, который они ради меня вели на английском.
Девушки собираются в отдаленных местах на природе или в тихих берлинских парках лунными ночами, бегают на четвереньках и прямо‑таки воюют на Луну, как волки. Говорят, что самая лучшая психотерапия. Снимает цивилизационный стресс. Я сидел и думал о своей жизни. Как часто мне тоже хотелось взвыть! Вначале они перебрали всех своих подружек из группы. Кто, значит, воет искренне, а кто притворяется. Потом перемыли косточки создателю этой группы Максу. Он, конечно, харизматичный гений, но уже поимел половину членов своей группы. Они начали обсуждать, можно ли его за это посадить. Но все девушки были совершеннолетние и сами хотели соблазнить Макса, чтобы быть ближе к Луне. Грета сказала Хельге, чтобы даже не думала. Без Макса и регулярного воя на Луну она точно попадет в психушку. Однажды она во время процедуры надела специальный костюм, и Макс носил ее в зубах, как маленького щенка. У Греты после этого месяц не было депрессий или самоубийственных мыслей. А вот в Кельне есть такая же группа, но там мужчина, Карл, который ее ведет, делает это искренне, а не ради секса. Тут мое терпение подошло к концу. Я передумал ухаживать за этими девушками, сказал, что у меня дела, пожелал им успешно и дальше бегать на четвереньках и выть на Луну и вышел из ресторана.
* * *
Еду на электричке в аэропорт лететь назад в Нью-Йорк. Внутри вагона спит пьяный бомж в обоссанных штанах. Такой, как и везде.
Тут пошел проливной дождь. В вагон закапало. Бомжик проснулся, встал, прошелся и закрыл окна. Не только возле себя, а все по всему вагону. Штук десять. С обеих сторон. Вернулся на свое место и опять лег спать.
Только в Берлине!