Выпуск №15

Автор: Ольга Девш

Амихай Й. Сейчас и в другие дни/ пер. и сост. А. Бараша ; послесл. Ю. Левинга. — Екатеринбург; Москва: Кабинетный ученый, 2020. — 100 с. (Серия «InВерсия»; вып. 9).

«Сейчас и в другие дни» — ёмкая характеристика классики. И так называется новая книга стихов Йегуды Амихая, недавно изданная «Кабинетным учёным» в поэтической серии «InВерсия». По словам переводчика и составителя сборника Александра Бараша, это второй том избранного (первый, «Помнить это разновидность надежды», вышел в 2019 году), и стихи расположены в хронологическом порядке, следуя пятитомнику «Стихотворения Йегуды Амихая» на иврите.

«Йегуда Амихай (1924–2000) — крупнейший израильский поэт второй половины XX века. Переведен на десятки языков (среди английских переводчиков — Тед Хьюз). Лауреат Премии Израиля и множества других израильских и международных премий. Тексты Амихая включены в школьные программы и университетские курсы в разных странах» —это из аннотации.

С официальной частью всё. Теперь эмоции.

«Сейчас и в другие дни» переоткрыла во мне поэзию. Вновь. Это происходит со мной время от времени. В послесловии Юрий Левинг пишет, что перевод невероятно близок к оригиналу, при том, что перевод с иврита предполагает грамматическую и лексическую головоломку. Но я прочла эту дополняющую впечатление информацию после стихов. Спасибо, что после. Ничто не замутнило восприятие поэзии Амихая. А она буквально сужает зрачки, как от яркого света. Естественность и непредсказуемость. На русском будто и создана.

Свет и тьма как противовес, ад и рай как прерывистая линия. Обрыв и соединение. Книга составлена так искусно, что читаешь развороты с двумя законченными стихотворениями будто единый текст. Остановилось дыхание вдруг здесь:

Я вижу детей, играющих в песке: веселые
всегда разрушают, грустные всегда строят,
но голоса и тех, и других громче шума волн

— и немного по диагонали справа выхватываешь:

В сумеречном свете, рядом с бассейном,
выбитым морем в скале, молодые парни все еще греются
в тех ощущениях, которые были у меня в этом месте.

Не очевидная связь? Хорошо. А если слева:

Я спокоен: то, что уходит от нас,
не сразу присоединяется к камням и пустыне

— а справа:

Я так спокоен сейчас — не могу
представить, что когда-то кричал от боли,
даже когда был маленьким ребенком.

Подобных «продлеваний» в книге ровно столько, чтобы увидеть цельность Амихая как личности. Хронологическая расстановка стихов — не всегда работающая в сборниках на ровную композицию — убедительна в последовательности поэта. Не повторять, а продолжать. Себя, любовь к жене, к родителям. И других. Глаза, любимые Целаном мучительно и безнадежно, Амихай тоже любит, но «та же вода, вода, вода» всё-таки меняется. Поэзия ведь не лужа. Движение есть даже в пруду замёрзшем.

Время для Амихая — в картинках — это пережитое сегодня и в любой другой день прошлое. Помните, как у Целана: «Правдиво слово того, кто говорит тенями»? И чернила обычно отличаются от светлого листа. Чтобы видно было. Замечаемо.

Природная черта: узнавать окружающий круг. Очерчивая его.

Йегуда Амихай анализирует случившееся из пункта жительства «Потом», и это не ретроспектива. И даже не рефлексия в устоявшемся значении. Сначала соскучиться, определить сколько ее, этой скуки, где она отдаёт сожалением, на каком шаге вступило смирение, чтобы потеснить эгоистичность вины, и воспользоваться памятью на сокровенно диковинные детали, чтобы — вспомнить образ. А потом перенестись в пункт чувствования «Сейчас-о-тогда», чтоб осуществить «приёмку» прошлого. Человек Амихая — автогерой, который вместе с автором-согероем (проявления авторского «я», чередуясь, пропускают друг друга вперёд, и разница прозрачна, заключена в температуре метафор, в степени допустимой близости к «телу», когда автогерою будто позволено чуть больше лирической страсти, чем умудренному автору-согерою, который взрослее себя в автогерое: «И я уже научил свой половой орган // произносить твое имя, как ученая птица»), восстанавливает причинно-следственные фрагменты жизни, не ограниченные резкими краями, а наоборот, обтекаемые, словно на каждом есть пандус для въезда инвалида. Или выезда. Верлибры Амихая легки как на вход, так и на выход. Только в уме заедает ремарка: «Не смотрите, что я жив» из классического стихотворения «С тех пор». Здесь полновластвует автор-согерой, анализируя рефлексию как историю и обратно, концентрируя историю в ношу, в мёртвое тело товарища, что как «тяжелый свод неба». И здесь находится гармония: его согнутая спина «как выгнутая часть земного шара» составляет правильную половину погибшему. Шар сросся. И понятна ремарка — живым с войны не приходят. Живым по-прежнему.

И с тех пор ветер делает другие вещи,
и с тех пор слова говорят другие вещи.

В поэзии Йегуды Амихая иным становится даже Бог, который «называется “Место”», потому что одно из имен Бога — «Ха-Маком» — в еврейской традиции так переводится, а — «иногда “Время”». Амихай делает время местом своей поэзии. Своим домом. Отсюда буквально вещностная ясность описаний, говорящих неожиданным образом из-за спрессованности простоты увиденных пакетов из-под саженцев или сидений из кинотеатра со сложность человеческого переживания.

Замечать и помнить — умения живых. Йегуда Амихай превратил их в «еще немного тихой радости».