Выпуск №15

Автор: Людмила Вязмитинова

Круглый стол альманаха «Артикуляция» на тему «Кто здесь власть? Категория авторитета в современном литературном процессе» прошёл 10 апреля 2021 года, как обычно, в режиме онлайн, но несколько хаотично, несмотря на твёрдую руку ведущей Анны Голубковой. Говорили, как всегда, довольно много и горячо — Анна Голубкова, Татьяна Бонч-Осмоловская, Евгений Никитин, Юлия Подлубнова, Лариса Йоонас, Людмила Казарян, Владимир Коркунов, Павел Банников и ваша покорная слуга — в общем-то, обычный набор выступающих на круглых столах «Артикуляции». Разговор получился с настолько неопределённым выводом, что было предложено его продолжить на следующем обсуждении.

В чём же дело? На мой взгляд, в том, что власть, как ни крути, по природе своей связана с насилием. Об этом как-то стыдливо вскользь упомянул только Евгений Никитин, а лично я попыталась об этом поговорить подробнее, да как-то быстро самой неприятно стало.  

Не слишком-то принято в нашей культуре об этом говорить. Как будто испорчены мы потерпевшими ныне крах гуманизмом, демократией и естественным правом, а ведь под тонкой плёнкой этих идей — неведомая бездна человеческой природы и устройства мира. Считается как-то, что власть может и должна быть так называемая «хорошая» или «правильная», то есть у власти должны стоять те, кто совершают справедливые и разумные действия, опираясь на свою мудрость и знания и исходя из общего блага, в идеале совпадающего со всеми личными благами. В этом случае если и совершается насилие, то над — условно говоря — нехорошими элементами, значит, всем, включая эти самые элементы, во благо. Как будто это возможно! А уж о дорогом и любимом литпространстве, где практически каждый автор — нарцисс и в глубине души убеждён, что он — гений, и говорить нечего. Чуть ли буквально не всё происходящее тут может восприниматься автором как насилие над гением, а идеалом фактически является анархия, чего никогда не допустят (и не дай Бог!) организаторы, они же управленцы всех мастей и внутри и вне литпространства.

Помнится, уже довольно давно я, пробуя себя в культуртрегерстве и ещё только пытаясь организовать свой клуб, провела круглый стол на тему насилия. Разговор удалось повернуть в сторону серьёзности, и вывод был ошеломляющий: наш мир держится на структурах, а ВСЕ структуры держатся на насилии. Поскольку для того, чтобы держалась и функционировала структура, составляющие её элементы должны быть в определённых — иногда строго — местах и состояниях, а это фактически насилие нал ними — над возможным проявлением их личной воли. И получается, что создатель структур, а это человек власти, всегда в той или иной мере насильник, хочет он этого или нет. Далее, власть всегда иерархична, и структуры образуют гигантскую сложную матрёшку, что тоже и по той же причине связано с насилием над составляющими эту матрёшку слоями.

Тон и стержень разговора на круглом столе задал Евгений Никитин, разделив власть в литературе на институциональную и дискурсивную. К первой категории относятся организаторы — явные властители, создатели и управители структур, которые конкретно решают, печатать в том или ином виде автора или нет, включать его в состав, скажем, делегации или нет и так далее. Вторая категория — это люди, не стремящиеся к явной власти, но структурирующие общественное мнение об авторе — обозреватели, рецензенты, теоретики, упоминающие в своих статьях имена авторов, и так далее. Можно сказать, что представители этой второй ветви власти —авторитеты, но не стоит забывать, что любой создатель структуры уже осуществляет власть, внедряя в социум свои приоритеты и представления о том, что и как должно. И понятно, что обе ветви тесно взаимодействуют друг с другом.

Среди названных Никитиным имен, с которыми согласились все участники дискуссии, яркими представителями второй ветви оказались Лев Оборин и Михаил Айзенберг, а первой — Дмитрий  Кузьмин и Галина Рымбу. Относительно «чистоты» принадлежности в отношении Оборина и Айзенберга соглашусь, но Кузьмин и Рымбу также и «дискурсанты», и ещё какие! И повторю то, что сказала на круглом столе: в явную власть идут те, кто хочет её иметь, то есть желающие явно и жёстко осуществлять свою волю. Поскольку фактически речь идёт о столкновении волевых устремлений. Более того, каждый пишущий, внедряя свои тексты в массы, пытается осуществить свою волю, то есть проталкивает своё видение мира, пусть даже и выраженное с помощью поэтических средств. Но, как неоднократно подчеркивала Голубкова, для того, чтобы добиться хоть институциональной, хоть дискурсивной власти и удержать её, нужно на это очень много работать, причем в нынешней литературе, как правило, бесплатно. И самое главное — это отнимает время и силы у собственного творчества, а для творца это очень серьёзный выбор. И представители второй ветви всё-таки заняты творением текстов, пусть и не прозы и поэзии, но это все-таки не заседать в оргкомитете и решать, кто войдет в делегацию. Кроме того, в литературе возможен и такой счастливый случай: добившийся большой известности поэт или прозаик высказывает своё авторитетное мнение, которое влияет на положение вещей, то есть на работу структур. Но в принципе такие люди не очень-то любят расставлять жёсткие приоритеты.

У власти, как справедливо заметил Никитин, кроме «тащить и не пущать» или «пущать» ею разрешённое и под неё подстроенное, есть ещё одна функция — распределение благ и бонусов. А что это значит для литератора? Разумеется, популярность, с которой связаны определенные блага. И это, будем честными, прежде всего не гонорары, хотя это чрезвычайно важный фактор, а возможность осуществить свою волю путем как можно большего распространения своих текстов, содержащих идеи и видение все тех же структур. Подтверждение этому — нынешняя почти сплошь безгонорарность в совокупности с огромным количеством продуцируемых текстов. Хотя где власть, там и деньги, и на вершине пирамиды они приходят. Но до неё ещё дойти надо, а пишут даже и не надеющиеся туда попасть. И второе — возможность сохранения этих текстов в том виде, как они написаны автором, чтобы эта воля осуществлялась как можно ближе к мысли, изначально запечатлённой в тексте автора.

Теперь рисуем знакомую всем картину. Автор выходит со своими текстами в литературное пространство. В лучшие по сравнению с сегодняшним временами он всегда имел дело с издателем и редактором. То есть его воля сталкивалась с волей другого человека, или его представление о структуре теста с представлениями об этом других людей. В результате текст либо отторгался, либо его ухудшали или улучшали другие люди. То есть вопрос власти вставал сразу же!  И так — на всех этапах. И если срасталось, пусть и в результате компромисса, за автора работала запущенная и налаженная машина продвижения текстов. Сейчас же можно просто напечатать свою книгу или еще проще — поместить текст в сеть, но тогда надо самому становиться менеджером по его продвижению. И тут мы ныне имеем все виды власти — от авторитаризма (будем считать, что тоталитаризм ушёл вместе с советской властью, во всяком случае, в литературе) через демократию до охлократии, которая просто захлёстывает нынешнюю литературу. И очередной раз вспомню любимейшее моё стихотворение Дмитрия Александровича Пригова о свободе «без конца / без выхода без входа / без матери-отца».

Нужна, ох, как нужна «хорошая» власть — умного грамотного редактора и издателя, работающего не на прибыль, а на поднятие уровня читающего, и так далее. Будучи поэтом и литературным критиком, а теперь отчасти и культуртрегером, лично я побывала на всех сторонах баррикад. Знаю, как больно, когда правят твой текст — даже критический, не говоря уже о стихах. Знаю, как больно, когда автор не чувствует и не понимает, что его текст правится в соответствии с законами этого текста, которые автор сам же и задал, но не везде сумел выдержать.  Но как же спустя годы я благодарна тем, кто меня правил! Низкий вам всем поклон! Без вас мне не написать бы в конце концов то, чем я горжусь, и надеюсь, что справедливо.

И крутятся колесики механизмов власти, таких несовершенных в нашем несовершенном мире. И прав Никитин — звезда того круглого стола, что тот, кто не согласен с правильностью функционирования существующих властных структур и при этом хочет реально изменить ситуацию, идёт и создаёт свою структуру или даже структуры. И ныне это, слава Богу, не связано с риском попасть в психушку или в места отдалённые на принудительные работы. Создавай себе и конкурируй, как говорила Голубкова, работай много и бесплатно, получай шишки и помни, что ты сам этого захотел и жертвуешь собственным творчеством. А в нынешних условиях увеличивающейся раздробленности литпространства оно, как отметила Лариса Йоонас, всё разрастается и допускает множество властных структур и иерархий.

И последнее. Единственный ныне всенародный критик Галина Юзефович находится под крышей «Медузы», то есть на неё работает эта институция, а она — на нее, иначе её там не было бы. И Лев Оборин, по общему мнению участников круглого стола приближающийся к положению всенародного критика, находится под крышей «Горького», то есть на него работает площадка сайта «Горький», а он — на эту площадку. Так взаимодействуют вполне правильно обозначенные Никитиным две ветви власти — дуумвират. И это ни плохо ни хорошо — это реальность, такова природа власти. А кто что действительно при этом делает в нашем литературном пространстве, в общем-то, знают все, кто в нем обитает. Хотя, может быть, скоро раздробленность достигнет такого уровня, что и это станет невозможным. Очень этого не хотелось бы. Господа, желающие создавать властные структуры внутри нашего литпространства и стремящиеся работать против раздробленности, услышьте меня!