Выпуск №3

Автор: Татьяна Бонч-Осмоловская

 
Глава 12.

Мне хотелось кофе.
Я сидела на мягком пуфике у столика в полуподвальном этаже рабочей столовой. Вокруг меня смеялись, болтали молодые ребята. Они спрашивали меня о чем-то, в общем гомоне я не различала, о чем. Но кивала, улыбалась, и мне наливали эвкалиптовый чай с лимоном и смеялись, когда я морщилась, выпивая.
— Мне хочется кофе, — сказала я парню с короткими курчавыми волосами. От него сладко пахло сигаретами. А глаза у него были прозрачно-ледяными.
— Уже поздно, Рыбак, наверно, ушел. Не видишь его? Такой, с повязкой через глаз. Он готовит лучший кофе в городе.
— Я посмотрю.
Я подошла к стойке.
— Здравствуйте, мне бы хотелось кофе, — попросила я девушку в сверкающей рубашке, натянутой до отлета пуговицы на груди. Девушка вытирала искрящийся стакан белым, как и ее рубашка, полотенцем.
— Да вон, попросите Рыбака, — он указала мне на столик в другом зале. – Если он согласится…
Я подошла к парням за столом. Волосы собраны в хвосты, татуировки на предплечьях, кожаные куртки на спинках стульев.
— Ижиц мне тоже нравится, — говорил молодой парень в клетчатой рубахе с оборванными у плеча рукавами, открывающими смазанную татуировку: елка и лента с надписью.
— Извините, — сказала я. – Здравствуйте. Можно вас попросить приготовить мне чашку кофе?
Один из собеседников, худой, старый, с седым хвостом, поднялся с места.
— Разумеется. Ты ведь уже была здесь? У меня нюх такой – в нашей профессии это необходимо. Я сразу тебя узнал. По волосам – такие прекрасные волосы! Подожди с нами, я сейчас принесу.
Я присела на его место за столом. Здесь было тише, чем в дальнем зале. На меня смотрели. Среди парней была девушка с квадратными плечами и очень короткими, ровно, под горшок подстриженными волосами.
— Здравствуйте, — повторила я.
— Мне нравятся твои волосы, — сказала девушка.
Она притянула прядь к губам, другой рукой обняла меня.
— Спасибо, — ответила я. – А мне – ваша стрижка.
Я дотронулась до ее колючего виска. Она улыбнулась.
— Завидую тебе, — сказала девушка. – Рыбак тебе кофе сделает. Ты этого не забудешь. Рыбак, он варит по настроению. Лучший кофе в городе, если не на всем этом свете.
Двое парней поднялись из-за стола.
— Ну пока, до скорого! – взмахнул рукой один.
Я их почти не видела из-за плеча девушки.
Она махнула рукой в ответном жесте прощания.
— Прошу.
Вот теперь она отодвинулась, освобождая место для Рыбака. Тот аккуратно, в двух руках, держал глиняное блюдце, на котором стояла, исходя паром, чашка кофе.
— Спасибо.
Я потянулась к напитку.
— Только я попрошу, — остановил меня Рыбак, — скажи, как тебе понравится вкус.
Я втянула ноздрями воздух.
— Замечательный кофе, — честно ответила я.
— В другой жизни я сама буду делать кофе, — сказала девушка. – У меня карма чистая, буду выращивать кофе и собирать его. Сама.
Рыбак кивнул.
— Карма – это важно. Я уже шестой раз в этом мире, — сказал он. – Только сейчас дорос до кофе. Шесть раз – это много, мне еще только один раз остался до бодхисатвы. Но я на этом остановлюсь, больше не буду приходить. Не буду исправлять несправедливость.
— Почему? – удивилась я. – В мире так много дурного.
— Это все равно изменение только поверхности мира, а в глубине он неизменен.
— Но ведь ты, — я перешла с ним на ты, — тоже часть этого мира. Если он меняется благодаря тебе, ты тоже меняешься.
— Да, мы, ботхисатвы, можем выбирать, где вернуться, когда, — девушка говорила уверенно и непреклонно. – Я вот в этот мир вернусь. Но не сюда, а в горы куда-нибудь, не скажу куда, чтобы не отыскали.
— Стойте! – я допила половину чашки. – Вкус изменился, он теперь другой. Терпкость добавилась и аромат… Какой это аромат?..
Рыбак внимательно посмотрел на меня.
— Верно. В этой чашке будет три вкуса. Ты добралась до второго. Верно почувствовала.
За наш стол сел тот, ледяноглазый.
— Здорово, Рыбак! Как жизнь?
— Спасибо, не жалуюсь. Это гвоздика, вкус гвоздики, — кивнул он мне. – Пей дальше.

— Я буду вставать до рассвета, выходить к грядкам, поливать их, пропалывать сорную траву… — девушка продолжала мечтательно.
— Женя, ты видела, как растет кофе? Ты его из лейки поливать собираешься?
Мой сосед смотрел на нее в упор, но Женя не обращала на него внимания.
— Когда ягоды созреют, буду собирать – только руками, никаких механизмов, никаких распознавалок. Только сама. Бодхисатвам иначе нельзя.
Она смотрела наверх, на стену.
— Глупости! – отрезал ледяноглазый.
Я уже допила кофе.
— Спасибо, — пододвинула пустую чашку к Рыбаку.
— А теперь назови мне последний вкус. Не торопись, он должен проявиться позже. Подожди минуту…
Все смотрели на меня. Какой вкус?
— Я так не могу, я не могу описать вкус словами.
— Просто скажи, что приходит в голову. Скажем, кирпич, — подсказал Рыбак.
— Нет, точно не кирпич, — я мотнула головой. – Вишня. Вишневое дерево.
— Какое? – спросил Рыбак. – Юное, гладкое?
— Нет. Ствол шершавый, в трещинах, сухой. А в вышине, на ветках – без листьев, цветы. Только-только расцвели.
— Я тоже вижу! – воскликнула Женя. – Они как звездочки в небе, много-много цветочков. В моем саду, с кофейными деревьями, будут вишневые деревья. Рыбак, ты видишь?
Она схватила его за руку.
— Пойдем, — кивнул мне ледяноглазый. – Прогуляемся.
Мы поднялись из-за стола.
— Большое спасибо. Замечательный кофе.
— Спасибо, что вернулась к нам. Ты очень красивая. У тебя красивые волосы.
Рыбак прикоснулся губами к моей щеке.
— Это был лучший кофе, какой я пила, — сказала я.
Легко было говорить – я не помнила ничего, чем жила до сегодняшнего утра.

 
Глава 16.

— Нет.
— Не хочешь?
— Нет.
Он по-прежнему обнимает меня, вжимает губы в мои. Схватил за волосы, потянул вниз, на колени. Не опускаю голову, упираюсь в стену. Резко свел мои руки за спину, ухватил одной рукой, другой сжал мне горло. Голубые глаза почернели, а зрачки крошечные, как муравьиные головы. Во мне поднималась странная радость, радость сопротивления, высвобождения пружины, сцепленной правилами поведения, которым я всегда следовала. Нет, я не буду кричать. Я не стану звать на помощь, умолять пощадить меня. Я даже не буду убегать.
— Ты сломаешь мне шею.
— Сейчас сломаю.
Ослабил хватку. Остановится? Бросил меня на диван, сам уселся сверху, мне на грудь. Когда успел раздеться? Я зажата его ногами, руки по-прежнему сцеплены за спиной. Сведены уже моим весом. Хлещет меня по лицу, по щеке наотмашь. Мне не больно.
— Хочешь теперь, сука? Так хочешь?
Молчу. Извиваюсь под ним, голова мотается из стороны в сторону. Смотреть в лицо. Не реагировать на второстепенное. Пощечины – второстепенны. Я всегда считала, один мужчина не может изнасиловать одну женщину. Что он скажет, не насилует, это жесткая любовь ко взаимному удовольствию? А я что скажу? Мне нравится? Нравится сопротивляться, юлить под ним, колотить ногами ему по спине? Почему-то вспомнила, как на меня нападал хулиган на заброшенной железнодорожной линии. Мне было лет двенадцать, я срезала путь к станции. Была середина дня, но кроме меня, на путях никого не было. А у меня было отвратительное настроение. Кажется, с подружкой поссорилась. Когда он подскочил сзади и схватил меня, я не заорала от страха, но обрадовалась. Заколотила по нему кулаками, бессмысленно, но охладила дурное влечение. Он убежал. Только воротник рубашки потом зашивала, чтобы никто не догадался.
Сейчас где-то то же. Почему-то чувствую себя в безопасности. В целом в безопасности. Параллельно своему телу. Отдельно – наслаждение физическим действием, как будто на стадионе схватилась с противником. Отдельно – разум, наблюдающий и подсчитывающий очки. Его лицо осунулось, как под лунным светом, череп и повисшая на нем кожа, запавшие колодцы глаз, торчащие уши. Бешенство. Бьет в лицо. Захват. Рука вывихнута назад и не шевелится. Только дергаться, дергаться, как акула, животное, которое не прекращает сопротивления до смерти. Дергаюсь. Бьет с размаха, еще и еще. Жарко, огненно, горько. Улетаю в прохладу.

 
Глава 19.

На глади воды желтыми лодочками танцуют листья. На дне тени повторяют их движение. Вода крутится в каменном закутке, пока не найдет выхода между камнями. Листья свиваются в ленивые спиральные рукава на гладкой поверхности, поворачиваются вместе против часовой стрелки, и я на несколько минут задумываюсь, где нахожусь. Но листья танцуют без конца, на крупный резной лист ложатся узкие мелкие, калейдоскоп арлекинового разноцветья – ромбики бордового чередуются с багряными, рыжими и оливковыми. Это хорошо воспитанный арлекин, всеми штанинами и рукавами он крутится в двумерном вальсе на поверхности, пока его скрытный партнер повторяет фигуры внизу, на каменистом дне. Когда течение захватывает листья с оконечности рукавов и уносит их вниз по течению, новые падают на поверхностью заводи, и танец продолжается. И продолжается.
Утреннее солнце согревало кожу, хотелось остаться здесь, врасти корнями между камней, подниматься год за годом к небу.
Я пошла выше по склону, против течения.
Я видела холм, над сухой травой поднималась длинноигольчатая пиния. Она раскрывалась ветками над моей головой, устремлялась гроздьями иголок в небо такой пронзительной синевы, что у меня перехватило дыхание. Я дышала свежей травой, сосновыми иголками, укрытая ажурным сосновым зонтиком от солнца в бездонном лазурном океане.
Насекомое вцепилось в морщинистый ствол пинии. Я подняла к нему руку и сразу отдернула. Внутри бурой кожуры ничего не было! Глаза чудовища грустно смотрели на меня, но в голове было пусто. Новое насекомое, свежее, крупное, вылупилось из старого тела и улетело прочь. Я все же дотронулась до шкурки, и она с сухим шорохом отделилась от ствола и пропала среди иголок. Я не стала ее искать, это всего лишь пустая оболочка.
Скоро я спустилась вниз, к песочной линии заброшенного пляжа, обошла ограду с могильным камнем на склоне холма. По-прежнему не хотелось никого видеть. Под ногами трижды проскрипела кривая доска, мои глаза распахнулись и тут же сомкнулись в ожидании позднего птичьего срока, спасения на водах. Я забралась по неприметной тропе внутрь зарослей и устроилась спать, пока день разгорался суетой снаружи. Здесь меня никто не отыщет.