Выпуск №17
Автор: Юлия Ефременкова
Автобус ехал полупустой, с тихими пассажирами в масках. Игорь сидел рядом в наушниках у окна, смотрел на Берлин, а не на меня. Сегодня впервые за месяц показалось солнце, и город сразу скинул свинцовый тяжелый фильтр, газоны засверкали, заструились как весенние ручьи, побежали вдоль улиц с закрытыми кафе и барами. Солнце припекало, и на лбу Игоря показалась капля. Я полезла в карман за бумажным платком, но не успела – Игорь сам уже вытирал рукой проступивший пот. Мы проехали Колонну Победы, Рейхстаг, Унтер ден Линден, а он все молчал, поглаживал пальцами сухие ладони.
– Игорь, смотри, лиса!
В Берлине все давно привыкли, что лисы гуляют по городу, заходят на платформы вокзалов, на рынках воруют мясо, а в парках чихуахуа. Но Игоря так удивила лиса, что он вскочил с места, снял наушники, по-детски восторженно замахал руками, включил на телефоне видеозапись и, наконец, впервые с того момента, как мы вышли из дома, посмотрел мне в глаза.
– Получилось, успел. Какая тощая. Вот чего не ожидал в центре Берлина увидеть, так лису. Надо же.
Да, надо же, улыбаемся под масками и обсуждаем лису, когда через три остановки расстаемся непонятно на сколько месяцев. И невозможно сказать: «Да оставайся, Игорь, не улетай, возьмем бутылочку вина, приготовим ужин, что-нибудь придумаем. Ну, или хочешь, пойдем по Берлину искать лису?»
– Жаль, Вера, ты не ездила тогда на новый год со мной под Рязань к Славке на дачу. Там такую лису видели! Выходим на крыльцо, помнишь, у него участок с выходом на огромное поле? А там лиса – пышная, рыжая, не такая облезлая, как эта, а настоящая, как из иллюстрации к сказкам, знаешь, что делает? На нас смотрит, а в зубах у нее гусь, которого мы во дворе на столе минут на десять мариноваться, дураки, оставили. А вот. Еще вспомнил, как с дедом в лес ходили, а там…
– Давай я с тобой все же в аэропорт поеду, провожу. Да и аэропорт я новый не видела еще, интересно.
Игорь замолчал и его маска поползла с лица – обнажился нос, губы, шея. Я увидела как дергается морщинка слева у рта, дрожит подбородок. Дотронулся до меня, и сразу ошпарило. Еще час назад лежали, переплетенные руками и ногами, живот к животу, лицо к лицу, ничего друг другу не обещали. Такие правила – как будет, так и будет.
– Вера…
Игорь помедлил, не договорил. Объявили остановку, началась возня – натянуть маску, застегнуть куртку, привстать, достать чемодан, замотать шарф. Обнялись кое-как. И уже по другую сторону дверей Игорь машет, кричит:
– Вера, Вера, я скину тебе видео с лисой, не грусти!
Я сидела у прохода и разглядывала, кажется, не людей, а отражение их силуэтов. Вот женское черное пальто встает, грубые ботинки наступают на желтую шапку, полная синяя куртка смотрит в телефон, бежевый шарф падает на колени, красные перчатки пробивают в компостере билет. Белые, голубые пятна вместо лиц, силуэты, как мушки, скачут перед глазами, плывут сплошные цвета и разъезжаются в разные стороны, словно людей подтерли ластиком и теперь не запомнить, не запечатлеть, кто со мной ездит в транспорте.
Через остановку я вышла и поплелась мимо дома – в сторону Восточного вокзала. На тротуарах валялись сухие желтые елки, пустые пивные бутылки, бычки. Цветочная и винная лавки были завешаны жалюзи, на дверях магазина одежды висело еще декабрьское объявление «Оставайтесь здоровыми, до встречи в 2021 году», на соседнем обувном «Мы распродаем весь товар, если хотите помочь, заходите на сайт такой-то». У витрины с кашемировым шарфом я получила плевок на ботинок. Мужчина одной рукой зажимал себе нос, а другой крутил у виска: «Воздух для того, чтобы им дышать, идиотка! Идиоты!» Я потерла подбородок и поняла, что забыла снять маску. Убрала ее в карман, вздохнула. Воздух в Берлине пах гнилыми листьями, крепкими сигаретами и мочой.
Мы не в первый раз вот так прощались с Игорем, но мне казалось, что пандемия и локдауны расставят все важное и неважное по местам, соединят нас или окончательно разлучат, наступит в наших отношениях да или нет, Берлин или Москва, вместе или отдельно. Наступит определенность.
Перед глазами московский двор, сирень, асфальт с трещинами, скамейка со старушками в беретах и платках, скамейка с мужчиной в неуклюжем мятом костюме и галстуке, в луже листья и облака. Я стою у подъезда Игоря в шортах и с рюкзаком, только прилетела из Берлина, решила сделать ему сюрприз, захотела увидеть, обрадовать, взяла билет и вот – в Москве, звоню ему в домофон. Не отвечает. Написала сообщение по whatsapp: Привет, что делаешь? поговорим? Ответил, что едет домой, поужинает и сразу позвонит по скайпу. Я не свожу глаз с дороги и с каждой минутой ожидания все больше кружится голова, потеют ладони. Он приедет вот-вот сейчас, выйдет из машины, ни о чем не подозревая, кивнет соседям, а когда увидит меня – не поверит глазам, дотронется, чтобы убедиться, что я это я, обнимет, возьмет за руку, потащит сначала домой, потом по Москве. Или нет? Спросит, что же ты здесь делаешь, Вера? Что за кино? Зачем? Разве так можно?
– Девушка, выпейте со мной за мирное небо над головой. С Днем Победы!
Мужчина протягивает мне пластиковый стакан, но я отказываюсь, напоминаю, что девятое мая прошло две недели назад, старушки в беретах и платках мне поддакивают: «Ты что, Николай, какой День Победы? Уж двадцать пятое число. Чего к молодым пристаешь? Вы, девушка, не думайте, он неплохой, просто развелся недавно».
Что я ему скажу? Что срочно возникли дела в Москве? Не подумай, что я только ради тебя прилетела, нет, это так, между делом решила проведать, заскочить. Ноги покрываются мурашками, кровь с такой силой пульсирует в висках, что кажется, еще немного и выйдет из тела, польется как огненная лава по земле, затопит дорогу, и Игорь никогда не доедет домой, не узнает, что я прилетела.
– Девушка, может все же выпьете за праздник? За праздник со слезами на глазах.
Я соглашаюсь и беру протянутый пластиковый стакан, горькая едкая настойка обжигает горло, но остужает голову. Николай наливает второй стакан, потом третий. «Лишь бы не было войны, это самое важное, и здоровье, как вас зовут? Вера. Какое имя, без веры, без Вер нельзя, будьте счастливы, Вера».
Когда Игорь прошел мимо меня, я сидела под деревом на доске, положенной на кирпичи, рядом валялся рюкзак, в ногах терся кот, шел мелкий дождь, который распугал бабушек, отправил их по домам, а Николая в магазин за новой бутылкой. Игорь в легкой ветровке, под зонтом, так быстро прошел мимо меня, что не заметил.
– Игорь, привет, это я.
Но язык, как в одном из самых повторяющихся кошмаров, не слушался, не хотел говорить, вместо звуков выходило молчание. Дверь захлопнулась.
– Игорь, это я. Игорь!
Сердце стучало, опьянение прошло, вскочила с доски, отряхнулась, написала сообщение: Я у твоего подъезда жду тебя выходи.
Те минуты, что Игорь не спускался за мной и не отвечал на сообщение, длились дольше, чем локдаун в Берлине. Открывалась дверь, выходил старик с собакой на поводке, выбегали дети, женщина спрашивала, не видела ли я рыжего тощего кота, дверь скрипела, лицо горело от стыда, что я здесь – под высокой серой панелькой, с голыми ногами, с пыльным рюкзаком и пахну дешевой настойкой, без предупреждения.
От московского двора отвлек телефон, пришло сообщение от Игоря: Паспортный контроль прошел все хорошо целую. Солнце скрылось, поднялся ветер. Берлин сразу превратился в мрачный город с полуголыми деревьями и хрупким неуютным светом, такой свет портит лица прохожих. Пока я шла домой, внезапный жар и озноб резко навалились на меня, за пять минут тело превратилось в разорванный, брошенный со сковородки в мусорку блин, все окружающее расплывалось, одежда стала тяжелой, каждый шаг давался с трудом, я еле доползла до квартиры и сразу провалилась в долгий бредовый сон. Игорь махал с девятого этажа: “Ты приехала? Ты приехала!” И прыгал от радости с высоты, его тело раздавливало меня, как мягкую сливу, мы лежали на асфальте, два испорченных организма, и Николай подходил, предлагал выпить, говорил: «Нет, это не любовь, так нельзя, Вера, ты достойна любви! Выпей за любовь. Найди Любовь, выпей за Любу, Вера». Я просыпалась, шла в ванну, умывалась, пила прямо из-под крана воду и погружалась в ковер в голове, который в детстве висел на стене над кроватью и пугал узорами драконов и непонятных существ. Они втягивали в свои сказочные заросли, сплетения, пустые поляны. Казалось, вот именно туда и уходят мертвые – в ковровый узорчатый мир. Игорь выходил из пасти дракона, молча рвал сирень, звал к себе, но Николай не пускал: «Не ходи туда, Вера, не ходи, выпей за надежду, за жизнь! Выпей за Надю, Вера». Берлинский автобус остановился у московского двора, пассажиры вышли и сняли маски, стали раскидывать их перед подъездом Игоря, втаптывать в землю, грязь, но бабушки в беретах и платках кричали: «Прочь, нечистая сила! Сгинь, немецкая корона! Молись, Вера, господу нашему, Иисусу Христу! И Николаю Чудотворцу».
Когда я проснулась, было темно. Голова болела так, что казалось, я несколько дней пила с Николаем его настойку, горло пересохло, стены кружились, хотелось есть, я еле дошла до холодильника, достала курицу, но не смогла откусить и куска, она пахла то ли мочой, то ли окурками. Нашла градусник, температура 38,5. Выглянула в окно – под фонарем в кустах копошился кто-то, тощая темная собака быстро перебирала короткими лапами гнилые листья, рыскала носом в помойке, на мгновение замерла, огляделась, подняла морду в мою сторону, сверкнула глазами, махнула хвостом, побежала, снова замерла, оглянулась и, кажется, улыбнулась. Лиса.