Выпуск №17

Автор: Михаил Антипов

 

ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД

 

Я увидел её в первый раз 23 сентября 1988 года. Она со своей подругой входила в кафе на Арбате, я подошел к ней и заговорил. Я никогда не делал так, мне всегда эта идея – заговаривать с девушками на улице – казалась дурацкой, но я просто не смог удержаться. Когда она появилась, я видел только ее, такое было со мной впервые. Все окружающее, темные стены кафе, люди, входящие и выходящие в двери слились в общий фон, я видел только ее лицо. Она улыбалась. Я обратился к ней, она посмотрела на меня своими прекрасными и странными глазами, и я понял, кого искал всю жизнь. Одно мгновение – и все стало ясно. Я заговорил первый, сначала мне ответила ее подружка, потом и она стала поддерживать беседу. Мы познакомились. Ее звали Лена. У нас все как-то сразу стало складываться и получаться. Нам было интересно разговаривать, мы оба чувствовали взаимную приязнь. Купили чай, Лена с подругой, которую звали Надей, взяли себе пирожные. Внутри кафе было очень много народу, поэтому мы вышли и сели на улице, на широкий каменный подоконник витрины, пили горячий чай, Леночка смешно морщила носик, как кошка, при этом она по-детски говорила «жжется!», а мне хотелось потрогать эту ее смешную и такую милую кошачью переносицу.

Лена была не такой как все, кого я знал до этого. Она была скромной и застенчивой, но при этом очень открытой и честной. Я никогда не встречал таких людей раньше.

Время бежало, как всегда, во время приятного общения, незаметно, мы сидели на улице, разговаривали, постепенно смеркалось, осенняя погода переменчива, после солнечного и теплого дня становилось прохладно.

Было понятно, что мы нравимся друг другу. Это очень странное ощущение, тревожное и приятное одновременно.

 Рядом с нами садились какие-то люди, они о чем-то говорили, обращались к нам, но мы не замечали их присутствия, мы что-то рассказывали друг другу, нам никто не был нужен и голос в моей голове повторял – вот, смотри, как тебе повезло, ты нашел Ее, свою Единственную.

 

Леночка рассказала, что она из Киева, что учится она в МГУ, на психологическом факультете, на первом курсе. Поступила она туда, поспорив с подругой, что сможет это сделать с первого раза и без подготовки. Они вдвоем приехали в Москву с юга, загорелые, пропитавшиеся морем и солнцем. Собственно в Москву Лена приехала потому, что ее подруге, Людмилке, очень хотелось посмотреть Красную Площадь. У Леночки тогда с собой не оказалось никакой другой обуви, кроме резиновых шлепанцев-вьетнамок. В них-то она и пошла сдавать вступительные экзамены. В длинном черном сарафане, с рюкзачком, в шлепанцах и вязаной полосатой жилетке. Экзамены она сдала блестяще и была принята в университет. Она много ездила, путешествовала. Иногда автостопом, иногда на поездах. Знала многих интересных людей, Янку, Егора. Любила музыку. Лена училась в школе, где предметы преподавались на английском языке, из-за чего она хорошо читала и понимала по-английски. В ее рюкзачке лежала тетрадь с переписанными от руки стихами Джима Моррисона.

Лена носила распущенные длинные волосы, какого-то невероятного солнечного оттенка. Они выгорели летом и теперь напоминали о солнечных днях и путешествиях. Такой оттенок выглядел необычно в московском климате под бледным осенним солнцем.

Оказалось, что Леночка, так же как и я, очень любила море.

Мы разговаривали о разных вещах, у нас было так много всего, о чем нужно рассказать, чем поделиться. Оказывается, мы интересовались одними и теми же вещами. Казалось, что мы знаем друг друга уже много лет.

 Тем временем наступил прохладный осенний вечер, а мы обнимались и целовались, прогуливаясь под арбатскими фонарями, нам было тепло, мы согревали друг друга, а я не мог насмотреться в леночкины удивительные зеленые глаза, самые красивые в мире, в которых отражался свет вечерних фонарей. Они были трогательно-детскими, эти глаза, я видел в них радость и счастье, мы целовались, вокруг ходили люди, но нам было все равно.

Я тогда скитался, не жил нигде, у меня был такой период, я не хотел нигде жить подолгу. Все мои места ночевок были нам вдвоем недоступны и мы решили поехать к Леночке, в Дом Аспиранта и Стажера, в ДАС, на улицу Шверника. Мы быстро добрались туда на вечернем пустом поезде метро и на еще более пустом трамвае. Несмотря на позднее время, девчонки, жившие в одной с Леной комнате, встретили нас хорошо, и одна из них, Кристина, была настолько добра, что уступила нам свою кровать, а сама ушла ночевать к подругам в другую комнату. Леночка хотя и жила в этом общежитии, но у нее были какие-то проблемы с регистрацией, это было ее обычное состояние, она боялась и избегала общения с разными неприятными людьми, а уж с такими злыми и грубыми, которые обычно занимаются вопросами всевозможных регистраций, даже мне не всегда хотелось общаться. Так мы и провели нашу первую ночь – в общежитии, на чужой кровати. Но для нас это не имело никакого значения. Главное – мы были вместе. С этого дня и до самого конца.

Ночь пролетела быстро, мы заснули под утро и проснулись абсолютно счастливыми. К сожалению, нам обоим нужно было идти по своим обычным дневным делам. Приняв душ и выпив кофе, мы оделись и собрались. Прощались мы долго, нам обоим очень не хотелось расставаться. Потом я поехал на работу, а Лена пошла учиться в университет. Мы назначили друг другу свидание у станции метро Октябрьская, позже, днем. Это было наше первое свидание! Весь день я не находил себе места, встретимся ли мы снова?

Закончив работать пораньше, я приехал на условленное место заранее, страшно волнуясь, что Лена может не прийти, потеряться, просто исчезнуть. Вдруг это все не по-настоящему? Но все случилось так, как должно было случиться, мои опасения оказались напрасными – в назначенное время Леночка вышла из метро, улыбнулась мне издалека своей милой улыбкой и пошла ко мне навстречу, держа в руке огромный, ярко-оранжевый осенний кленовый лист. В тот день мы долго гуляли, разговаривали и я окончательно понял, что нашел единственного человека, с которым готов быть вместе всегда. Это была чистая правда, я не ошибся. Среди всего многообразия ежедневных встреч такое происходит очень редко. Наши жизненные пути пересеклись в тот день и слились в общую дорогу. Мы находились в самом ее начале. Сколько всего еще было впереди!

Лена всегда напоминала мне кошку, и я ее так и называл – Кошка. Когда она ложилась отдохнуть или собиралась спать, то особенным образом сворачивала кулачки, как кошачьи лапки, это так и называлось – сворачиваться. «Я устала, я свернусь ненадолго!»

И вся ее неторопливость и грация были очень кошачьими. У Лены был красивый голос, довольно низкий и очень музыкальный. Когда она говорила, в ее словах мне слышались мелодии.

У нее были длинные прямые светлые волосы, выгоревшие и пахнущие солнцем и летом, цвет кожи был золотисто-загорелым. Лена была среднего роста, но по сравнению со мной она выглядела маленькой, и поэтому я называл ее малышкой.

С самого первого дня я больше всего боялся ее потерять. Моим повторяющимся кошмарным сном был сон о том, как я остаюсь один и больше не могу ее найти. Позже в этих снах появятся севшие мобильные телефоны, стертые записные книжки и какие-то другие, вдруг ставшие бесполезными средства связи, а тогда, в начале, этого еще не было. Был просто необъяснимый страх потерять ее.

В то время мы часто ночевали в ДАСе – Доме Аспиранта и Стажера, общежитии МГУ на улице Шверника. Я удивлялся тому, как Лена сразу начала вести наше маленькое совместное хозяйство на пустом месте. У нас не было ничего, в буквальном смысле. Одна алюминиевая армейская кружка с мятой ручкой и две ложки – столовая и чайная. Чай заваривали в банке, брали у соседей кипятильник. Ели консервы, рыбный деликатес, килька в масле с горохом или с овощами, черный хлеб. В ДАСе была хорошая студенческая столовая, мы часто ходили в нее. Мы покупали хлеб, салат, леночкин любимый кефир с сахаром и гарниры – картофельное пюре или макароны. Все это казалось нам невероятно вкусным, ведь мы были голодными и счастливыми. До сих пор не ел ничего вкуснее. Ведь главное – это кто с тобой рядом, правда?

Денег у нас было немного, зато было много драгоценного свободного времени, которое мы тратили друг на друга. Вахтерши дежурившие на входе пропускали нас в общежитие за внешний вид — длинные волосы, свитера, старые потертые джинсы. Мы были похожи на студентов, пропуска в общежитие у меня никогда не было. Да и у Лены тоже – у нее не было своей комнаты и кровати. В один прекрасный день случилась проверка – у нас потребовали пропуска в дверях и не пустили внутрь, когда документов не оказалось. Мы остались на улице. Усталые и расстроенные. Впрочем, это не могло помешать нашему счастью. Подумав немного, мы поехали ночевать в Зоопарк, в котором я тогда работал.

Доехав на метро до станции «Баррикадная», мы прошли по дворам и оказались возле зоопарковского забора. Перелезть через него было секундным делом. Леночка лазила по заборам весело и ловко. Быстро преодолев препятствие и пройдя по темным дорожкам, прячась в тени и перебегая освещенные участки пути, мы добрались до нужного нам здания. Где-то кричали тропические птицы, звери переговаривались в темноте, одни из них спали, другие прогуливались в своих вольерах и клетках. Ночной зоопарк – это очень странное место. Ночью нет посетителей, никто не шумит, и ты начинаешь слышать, как со всех сторон доносятся шорохи, какие-то звуки, блестят чьи-то глаза, темнота оживает. Становится заметно то, чего не слышно днем.

 Я отпер замок, открыл дверь, и мы оказались в темном помещении с деревянными полами и мрачным, закопченным потолком. Стены были увешаны, обиты и оклеены разными предметами, плакатами, костями и черепами животных, с потолка свисали на веревочках летучие мыши, под полом шуршали и пищали белые крысы. При входе, на стене висело большое самодельное знамя – оранжевое, с черным изображением черепа и надписью «Самосовершенство» – полностью слово не влезло, не хватило краски и места. Свет зажечь мы не могли – это было опасно, нас бы сразу заметили, но я хорошо знал эти комнаты и мог ориентироваться здесь в полной темноте. Тут были стулья, стол, шкафчики для переодевания. На столе стояла электрическая плитка, чайник и чашки. В соседней комнате готовили корма для лошадей, оленей, ослов и верблюдов: рубили свеклу, морковку и картошку, смешивали это все с зерном в большом деревянном корыте. Здесь пахло мышами, овощным магазином и булочной. Пройдя внутрь, мы нашли в темноте диван и устроились на нем. Мы долго не спали, нам было слишком хорошо, для того чтобы терять время на сон.

 Пробуждение было ранним. Я сбегал в пельменную на углу и принес для нас горячих пельменей со сметаной, в кастрюльке, которую захватил с собой. И еще два стаканчика с кофе. Мы позавтракали и Леночка уехала на занятия, а я пошел работать. Но уже совсем скоро, во второй половине дня, мы снова встретились в подземном переходе станции метро «Охотный Ряд», на назначенном месте и долго гуляли по городу, а когда стемнело и мы совершенно устали, то доехав до «Баррикадной» и пройдя по темным дворам, снова перелезли через забор и заночевали в зоопарке, который стал на время нашим домом.

Это были почти бессонные ночи, мы то обнимались на продавленном старом диване, то курили и разговаривали обо всем, что нам хотелось рассказать друг другу, то пили чай из огромного алюминиевого чайника, то прислушивались к звукам ночного зоопарка и шуршащим в темноте голубям, которых один из моих друзей держал на корм своему ястребу. Иногда по двору, за окном, проходили охранники с огромными и злыми кавказскими овчарками. Тогда мы затаивались, обнявшись, и шептали друг другу на ухо смешные глупости. Мы, как дети, скрывались от окружающего мира в своем придуманном домике, и он защищал и укрывал нас от всего, что могло нам повредить. Даже темнота тогда была на нашей стороне.

Там же, в этой увешанной костями и черепами и превращенной в трехмерный безумный коллаж комнате, ночами, окруженные зверями и птицами, мы придумали план нашего первого путешествия. Это было просто прекрасно! Это была свобода. Ведь свобода – это дорога, которая поведет туда, куда ты хочешь. Мы придумали план путешествия на попутных грузовиках, на собаках-электричках и пассажирских поездах по маршруту Москва – Питер – Таллин – Рига – Львов – Киев – Москва. Нам стало ясно тогда, этими бессонными ночами, что перед нами открывался совершенно новый мир – наш собственный мир новых возможностей. Он был создан нами, он принадлежал нам. Все стало возможным только из-за того, что теперь мы были вместе. Обстоятельства складывались как обычно, не всегда в нашу пользу, но нас теперь было двое, мы могли справиться с чем угодно. Главное – мы были не просто вдвоем, мы были заодно.

Все это происходило в самом начале, мы наслаждались нашим медовым месяцем. Точнее, первым из наших медовых месяцев, их потом было много, очень много.

Время вообще летит слишком быстро, оно стремительно убегает, это похоже на то, как в детстве, радуешься чему-то очень хорошему, не можешь наиграться в любимую игрушку и забываешь обо всем. Еще очень рано, думаешь ты, но часы неумолимо бегут и вдруг неожиданно оказывается, что праздник окончен и всем пора спать.

 

 

ПУТЕШЕСТВИЕ НАЧИНАЕТСЯ

 

Это была самая первая неделя нашего знакомства, продолжалась осень, наступил октябрь. Все еще было довольно тепло. У меня как раз должен был начаться отпуск, и мы решили в первый же свободный день выезжать из Москвы в Питер. Переночевав в ДАСе, в который нам удалось пробраться, и собрав наши немногочисленные вещи в маленький рюкзак и теннисную сумку, мы отправились в путь.

В этой части нашего путешествия мы решили воспользоваться услугами железной дороги. Ленинградский вокзал, ночь в поезде почти без сна, утренний кофе в питерском кафе, наполненном такими же путешественниками и бродягами, сияющие радостью, искрящиеся глаза моей малышки. В Питере по приезде мы остановились у замечательных Игоря и Оли, с которыми Лена познакомилась летом прошлого года на юге. Мы поехали к ним в общежитие, находившееся на Пулковском шоссе. Это было здание с длинными коридорами, огромными коммунальными кухнями и холодными ванными комнатами, наполненными паром, в которых каждый звук отдавался гулким эхом. Первую ночь мы переночевали у них, в их маленькой уютной комнатке, где мы замечательно выспались на полу, на спальном мешке, который пах морем и хвоей, а затем переселились на дачу к художникам, кажется в Мариенбурге. Оба этих дня были прекрасны чередой меняющихся людей, новыми знакомыми, а главное тем, что мы все время были вместе. Это были веселые и радостные дни. Лена рассказывала мне свои удивительные истории, о том, как она путешествовала без меня, о том, как здорово будет вдвоем поехать к морю, и о том, как здорово, что мы теперь всегда будем вместе. Проведя ночь в старом деревянном доме, мы попрощались с хозяевами и отправились на железнодорожную станцию. Мы прошли по маленьким улицам, окруженным деревянными домиками, где вдоль заборов росла осока с блестящими на ней каплями росы, и поднялись на пустую платформу. Подошла электричка, мы сели в нее, и она понесла нас в сторону Таллинна. Путешествие продолжалось. Отъехав от Питера на расстояние, после которого имело смысл ловить машину, мы вышли из поезда, добрались пешком до шоссе и пошли по обочине дороги, пытаясь поймать попутный грузовик. Мы шли и разговаривали, над нами плыли облака, солнце то выглядывало из-за них, то пряталось обратно, нас окружали осенние поля, желтеющие деревья. Дорога была ровной, идти было легко. Мы были молоды, полны сил и нас не пугали далекие расстояния. Это был прекрасный повод быть вдвоем.

Шли мы долго, машины равнодушно проезжали мимо, октябрьское солнце медленно поползло к закату, тени удлинялись.

Леночка оставалась абсолютно спокойной, ее хорошее настроение согревало меня и радовало. Переживать трудности с ней было очень просто, она легко приспосабливалась к изменяющимся обстоятельствам. У нее всегда были решения для самых невозможных ситуаций.

Мы шли все дальше по дороге, а она рассказывала мне, как однажды ночевала в лесу возле трассы, просто в кустах, соорудив постель из елового лапника, рюкзачка и своего шерстяного платка, с которым Лена никогда не расставалась во время путешествий. Или о том, как она три недели жила под открытым небом в Симеизе. Для меня она была настоящим героем, меня всегда поражала ее смелость и решительность. Лена правда была очень смелым человеком. Придумав что-нибудь, она просто шла к осуществлению своего плана.

«Лучше бы конечно у нас была палатка, но ничего, без нее мы тоже справимся!» – сказала она уверенно, и я подумал, что мы теперь вдвоем и сможем справиться с чем угодно.

День заканчивался, наступал вечер, пришло время всерьез подумывать о том, как нам расположится на ночлег. Было свежо, трава стала немного влажной.

Но тут, как это обычно бывает, совершенно неожиданно, после поворота на деревню Волосово, нам удалось остановить КАМАЗ с дружелюбным деревенским дальнобойщиком. Машина внезапно появилась из-за поворота пустой дороги. Это было похоже на чудо. Я поднял руку, и водитель сразу съехал на обочину, затормозил и остановился. На наше счастье этот грузовик ехал прямо в Таллинн. Довольные, мы залезли в кабину и помчались по тряской дороге. Наступал вечер, темнело. Фары освещали асфальт и лес вокруг. В машине было тепло и уютно. Узнав, что наш дальнобойщик любит кино, особенно боевики, я стал пересказывать ему какой-то новый фильм, который смотрел недавно в видеосалоне. Водитель искренне переживал, радовался и сердился в соответствии с сюжетом.

Стало темно, по обеим сторонам шоссе стеной стояли деревья, черные на фоне едва подсвеченного звездного неба. Иногда в темноте мелькали далекие огоньки, освещенные окна домов были видны в просветах между деревьями. Из приоткрытого окна пахло лесом и печным дымом. Над полями, иногда проносившимися по сторонам дороги, поднимался туман. Вечер превращался в ночь. Взошла луна, освещая ночной осенний пейзаж. Мы продолжали беседовать с нашим водителем и так, незаметно, то разговаривая, то замолкая, проехали эту часть нашего пути до Ивангорода, крепости на берегу реки Нарвы.

Протрясясь по его разбитым улицам, мы переехали мост, пересекли невидимую воображаемую границу, и Ивангород тут же превратился в Нарву, а наша машина, подпрыгнув на пограничной кочке, мягко покатилась по непривычно ровному, черному асфальту с новенькой яркой разметкой. За разговорами время проходило незаметно. Промчавшись по красивым и ровным ночным эстонским шоссе, мы въехали в Таллинн. Водитель не собирался заезжать в город, он должен был его миновать, но нас он довез до остановки трамвая, шедшего на вокзал. Таллинн, даже его окраина, поразил хорошими дорогами и яркими оранжевыми фонарями. В Москве, на окраинах, фонари тогда были по большей части тускловатые, сине-зеленые.

Мы сели в полупустой трамвай и быстро доехали до вокзала. Вокзал был светлый, с большими окнами. Зелень возле него была густой, как в лесу. Несмотря на усталость, настроение у нас оставалось прекрасным. Ведь это была наша победа, все получилось, мы пережили эту небольшую часть нашего приключения. Идя от трамвая к вокзалу мы, освещенные ночными таллиннскими фонарями, луной и звездами эстонского неба, обнимались и целовались.

После пешего перехода и поездки хотелось спать. Я сел на мягкий диванчик, обитый темно-красной искусственной кожей, а Лена легла рядом, положив голову мне на колени. Она укрылась своим любимым, большим, шерстяным, павловопосадским платком с бахромой и задремала. Я чувствовал ее тепло. Я слышал ее дыхание. Она очень уютно посапывала, засыпая, а я был счастлив. Ведь мы ехали вместе, куда хотели, мы были вдвоем, и это было главное!

К нам не спеша направился милиционер, я внутренне собрался, подумал, как буду доставать документы, что нужно будет объяснять, подготовил в уме какую-то фразу, но был очень удивлен, когда подойдя к нам, он как-то очень по домашнему предложил мне не сидеть, а тоже лечь и располагаться поудобнее, ведь до утра пассажиров больше не будет. Спросив, во сколько нам нужно проснуться, он пообещал разбудить и ушел в дальний конец зала. На поезд мы не собирались, я просто попросил его разбудить нас в семь часов. Это было необычно, милиционер, будящий точно по времени. Моя малышка проснулась, почесала нос и опять засопела тепло и уютно. Я лег на мягкий вокзальный диванчик, головой к голове с Леной, и, слушая ее дыхание, заснул.

На утро мы, немного помятые, но довольно хорошо отдохнувшие, покинули вокзал (милиционер нас разбудил точно вовремя) и, опять сев на трамвай, поехали в старую часть города.

В Таллинне было красиво и весело, несмотря на низкое небо и серые тучи. Все было маленьким, разноцветным и необычным. Мы долго гуляли, было рано, многие магазины и кафе были закрыты. Удивляло количество ярких цветов в оформлении витрин, в надписях. Яркие пятна контрастировали с серым низким небом. Где-то далеко, в порту, гудели низкими голосами корабли. Мы хотели попить таллинского пива и что-нибудь поесть. Я спросил у прохожего, где находится пивной бар? Прохожий посмотрел на меня, промолчал и пошел дальше. Вот оно, подумал я, предупреждали же, что по-русски никто не будет разговаривать, не покажет дорогу. Мы остались стоять, думая, как нам найти то, что мы ищем? Но тут человек, к которому я обращался, удивленно обернулся и посмотрел на меня: «Что же вы остановились, я же вам показываю дорогу!» произнес он с приятным певучим акцентом. Вот как. Все наоборот. Не только рассказывают, но и показывают адрес.

Мы нашли бар, который находился в подвале, и встали в очередь. Бар назывался Кельдер. Теперь, говорят, его уже не существует. Люди подходили и подходили, их становилось все больше, очередь начала увеличиваться, она была уже довольно длинной. И тут мы подумали, что совершили большую ошибку – мы совсем забыли воспользоваться туалетом на вокзале! Пришлось бросить очередь и искать туалет. Это заняло какое-то время. Вернувшись обратно, мы были неприятно удивлены тем, насколько наша очередь стала длиннее. Она стала огромной! Она уходила за угол и терялась в дали! Ну что поделать, отсутствовали мы хоть и не очень долго, но никого не предупредили, и поэтому, чтобы не лезть вперед, без лишних разговоров, решили встать в конец. Ведь мы никуда не торопились.

– Эй! – окликнул вдруг нас человек из самого начала очереди, – зачем вы встаете туда, если вы стояли здесь? Идите скорее, уже скоро откроют!

И он стал махать нам рукой и улыбаться, как своим знакомым. Самым удивительным было то, что люди, стоявшие в очереди после нас, не протестовали и не ругались! Они даже расступились и подвинулись, чтобы мы могли пройти. Не прошло и нескольких минут, как двери открылись и мы оказались в сумрачном подвале со сводчатыми потолками и каменным полом.

Наш приятель из очереди оказался докером, портовым рабочим, он что-то отмечал в этом баре с целой компанией таких же портовых рабочих. Услышав, что я из Москвы, а Лена из Киева, они начали угощать нас, знакомиться, и вскоре мы оказались в центре какого-то средневекового пира, с огромным количеством жареных цыплят, раков, сыров, огромных кружек пива, караваев хлеба, овощей и зелени. Светильники на белых известковых стенах, похожие на канделябры с лампочками-свечами, и темные деревянные столы и стулья дополняли картину. Докеры наперебой рассказывали нам, как они ездили в Москву или собираются туда поехать. Мы оказались в центре внимания, все подходили, пожимали руки, шутили, делали Леночке комплименты. Это не было похоже на атмосферу московских пивных. Моя малышка, как обычно в таких ситуациях, стеснялась находиться в центре внимания, она всегда была очень застенчивой. И поэтому, немного пообщавшись с нашими новыми знакомыми, мы решили незаметно убежать, что и сделали, заплатив за свое пиво и еду.

Сказать, что мы были непрактичными, это не сказать ничего. Ночевать в Таллинне мы не собирались, а значит, надо было подумать, как и куда дальше ехать. Лена знала дорогу на Ригу, у нее был стопник, то есть Атлас Автомобильных Дорог СССР, которым мы и пользовались, как древние мореплаватели пользовались лоциями. Мы должны были, проехав немного на электричке, выйти на маленькой станции, дождаться в маленьком станционном здании утра и потом снова выйти на дорогу и поймать машину в сторону Риги. Автомобильное шоссе в этом месте подходило совсем близко к железной дороге.

У нас было не очень хорошо с припасами. Из еды у нас с собой был сыр Рокфор, купленный в одном из маленьких таллиннских магазинчиков. И всё. Питья не было никакого. Мы совершили эту ошибку, потому, что были слишком заняты нашими отношениями, а все остальное было просто недостойно внимания. Веселые и беззаботные, мы не взяли с собой никакого питья! Мы погуляли еще немного по городу, добрались до знакомого вокзала. Забравшись в электричку, идущую в сторону нашей маленькой станции, мы сели у окна, обнялись и, немного посмотрев на меняющиеся пейзажи, задремали. Свежий воздух и здоровая усталость победили, мы спали и не слышали, что происходит вокруг.

Проснувшись через какое-то время, я обнаружил, что в вагоне никого не было. Как-то по вечернему притушивший огни поезд покачивался и не спеша ехал по узкой лесной ветке. Домов вокруг не было видно. Мы поняли, что наша станция осталась где-то далеко позади. Хотелось пить. Я открыл окно и выглянул наружу, высунув голову. За окном проплывала, покачиваясь, черная зубчатая стена хвойного леса. Становилось прохладно, на ветках блестела холодная роса. Запах осеннего леса был свежим и хвойным, влага висела капельками в воздухе, и от этого как будто хотелось пить еще больше.

Совсем немного покачавшись на рельсах, поезд замедлил ход и полностью остановился. Мы спустились на низенькую платформу. В темноте поодаль угадывались очертания домов. Мы решили пойти на разведку. Вокзал, если это был он, оказался закрыт, значит, шансы найти ночлег были очень невелики.

Отойдя немного от станции, мы увидели металлические ворота, похожие на ворота какого-то предприятия или гаража. Возле ворот прохаживалась охранница. Мы поздоровались и попросили у нее попить. Женщина в форме вахтера и пуховом платке не говорила по-русски. Она что-то попыталась нам объяснить, но потом просто развела руками. Мы пошли дальше по маленькой улице, сопровождаемые ее взглядом. Рассуждая о том, вызовет ли она милицию или нет, мы углубились в неизвестный населенный пункт, улицы которого в этот час были абсолютно пустыми. Изучая местность, мы прошли еще некоторое расстояние. Вокруг нас в темноте были видны дома и деревья. Стояла тишина, было слышно, как капли падают с веток в траву. Люди сидели дома и смотрели фильмы. Мы видели через незашторенные окна, как целые семьи сидят перед своими телевизорами и смотрят кино. Аккуратные дома, сады вокруг, почти полное отсутствие заборов – все это выглядело умиротворяюще. Во всем этом отсутствовала агрессия.

Мы шли дальше, постепенно теряя надежду найти место для ночлега, но тут я увидел сразу две вещи, которые меня обрадовали. Во-первых, бочку с водой. Чистую, белую, похожую на алюминиевую. Она стояла под водостоком и была до краев полна водой. Я заглянул в нее и в неверном свете фонаря, стоявшего возле дороги, увидел белеющее дно. Вода была очень чистой, дождевой, без следов цветения и затхлости. Попробовав ее, я позвал Лену. Мы напились. Во-вторых, я увидел яблоню возле дороги. На ней были не очень крупные, но спелые красные яблоки. Они висели низко. Мы нарвали немного, сполоснули их в бочке и положили с собой в сумку.

Стало понятно, что ночлега не найти и нам придется вернуться к нашему поезду. На станции мы хотя бы будем похожи на припозднившихся пассажиров. А то мы выглядели очень подозрительно, когда рвали чужие яблоки, пили воду из бочки и заглядывали в освещенные всполохами телевизионных экранов окна. К тому же мы начинали замерзать все сильнее – снаружи от ночной сырости и выползшего из-за деревьев тумана, а изнутри – от выпитой холодной дождевой воды. Подойдя к поезду, мы с радостью обнаружили, что хоть двери вагонов и были закрыты, но давления в системе нет, и они легко раздвигаются руками. Нам было где переночевать! Попав внутрь и прикрыв за собой ставшие послушными, холодные и мокрые от вечерней росы, зеленые металлические двери, мы прошли в вагон и стали устраиваться на ночлег. Мы надели на себя всю одежду, которая у нас была с собой. До отъезда Леночка связала мне теплую шерстяную шапку, она мне очень пригодилась в ту ночь! Обувь мы сняли, а ноги засунули в рюкзаки, в них почти ничего не оставалось. В таком виде мы легли на мягкие вагонные сиденья. Поговорив о том, как мы будем завтра добираться до трассы и поцеловавшись, мы стали засыпать. Перед глазами мелькали зеленые пейзажи, бегущий асфальт, капли на оконных стеклах. Сон сплетал дневные впечатления в невероятные узоры. Мокрая зелень и красные, спелые и горящие как угли в кроне дерева яблоки, черный лес и полная луна над ним. Мы едем через лес и поля, дорога петляет, а наша машина отрывается от земли и летит над темной, почти черной, ночной зеленью леса. Только бы не упасть! Луна становится огромной, от нее веет холодом.

Я заснул. Вдруг где-то в дальних вагонах послышался стук и тяжелые приближающиеся шаги двух или трех человек. Я тут же проснулся и прислушался. К нам идут какие-то люди! Скоро через дверные стекла замелькал свет фонарей. Я быстро поднялся и сел, не совсем еще понимая, что происходит. Приготовившись к неприятностям, я надел ботинки и немного привел себя в порядок, поправив куртку, пригладил волосы.

В наш вагон вошло несколько человек. Я уже сидел на лавке, бодрый и проснувшийся, смотрел в окно и думал, как разговаривать с представителями власти, если это они? Леночка продолжила лежать. Она все еще спала.

«Что вы здесь делаете?» – довольно строго спросил человек с фонарем. Судя по темным очертаниям, у него на голове была фуражка. В темноте было непонятно, какая.

«Железнодорожник или милиционер?» – думал я, стараясь смотреть в сторону.

«Мы проехали нашу станцию, ждем утра, чтобы ехать назад», – ответил я спрашивавшему.

«Как называется ваша станция?» – спросил обладатель фонаря. Хотя набор вопросов был похож на милицейский, задававший их, к слову сказать, не особо светил мне в глаза, стараясь направить свой фонарь повыше.

Леночка проснулась. Мы им назвали свою станцию.

«Это далеко!» – сказал один из пришедших.

«Да, далеко, мы уже поняли.»

«Здесь не надо сидеть, вы замерзнете. Пойдемте со мной, погреетесь!» – вдруг неожиданно сказал второй, тот, что был без фонаря.

Мы были настолько усталыми, что даже не удивились. Собрав вещи, мы пошли по вагонам в сторону тепловоза. Открывая и закрывая двери, грохоча ногами по переходам между вагонами, мы долго шли в самый первый вагон и дальше внутрь, мимо огромных двигателей, в кабину.

Разбудившие нас оказались работниками железной дороги. Тот, который пригласил нас с собой, был машинистом, он отвел нас к себе в кабину и включил печку. И не только ее одну! Он также включил отопление во всем поезде, чтобы согреть его для нас. Достав термос, он налил нам горячего сладкого чаю, а Лене дал бутерброд. «Это жена делала, но ночью мне есть не хочется», – сказал он. Слушая его, я думал о том, что нам опять повезло (уже в который раз) и еще о том, как мне хочется спать!

Глаза у Леночки имели свойство от недосыпания становиться невероятно зелеными. После бессонной ночи они просто светились зеленью, яркой виноградной кошачьей зеленью. Когда она сердилась, глаза ее бывали светло-серыми, почти белыми, яркими, с металлическим оттенком. В остальное время они были темно-серыми с зелеными искрами. Озорные и немного раскосые. Весело прищуренные, шутливые. С детским выражением удивления. Смеющиеся и блестящие. Иногда хитрые, как у озорного котенка. И всегда удивительные и прекрасные. Как же я любил в них отражаться!

Мы еще немного поговорили с машинистом, он оказался хорошим парнем, но нам обоим сильно хотелось спать и глаза у моей Кошки были абсолютно зелеными. Наш собеседник это заметил.

«У твоей девушки очень красивые глаза!» – сказал он – «Пойдемте, я помогу вам устроиться, пора спать!»

Проводив нас в вагон, он снял мягкие сидения с нескольких лавок и быстро соорудил подобие кровати, положив их между лавками поперек.

Мы легли и мгновенно уснули, просто провалились в сон без сновидений.

Проснулись мы от того, что поезд, покачиваясь, ехал по знакомой нам лесной ветке. Но теперь он ехал в нужную нам сторону, туда, где была нужная нам маленькая станция. В вагоне было тепло, на лавках сидело несколько человек, судя по всему, они ехали на работу. Несколько пар глаз смотрели на нас удивленно, но без неприязни. Быстро встав, мы вернули сиденья на место и, сняв с себя лишнее, убрали вещи в рюкзаки. За окнами проплывали зеленые мокрые деревья, серое небо было низким, местами, в промежутках между деревьями висел туман, было еще очень рано. Через некоторое время из динамиков раздался голос нашего знакомого машиниста: «Внимание, Миша и Лена, приготовьтесь, скоро ваша станция!» И чуть позже:

«Это ваша станция, Лена и Миша! Не пропустите ее опять!»

Мы вышли, поблагодарив мысленно этого доброго человека. Я помахал рукой в сторону головы поезда. Отъезжая, электричка дала два коротких гудка.

 

Я всегда восхищался тем, как Лена могла все организовывать и продумывать (случай с отсутствием питья и еды в дороге я отношу на свой счет, я всегда вносил сумбур в ее стройные планы). Это было не назойливое планирование с оттенком бухгалтерии, это был праздник для тех, кому приходилось принимать участие в подготовленных Леной концертах, путешествиях или просто повседневных делах. Так и эта наша поездка была свободна от дат и времени, это был первый в моей жизни опыт управления хаотичными и не связанными между собой событиями. Более того, обстоятельства сами выстраивались в нужном порядке. Ощущение от этого было такое же, как от перехода реки по выступающим над водой камням. Все получится, главное – не бояться и не оглядываться назад!

Эти росистые прибалтийские луга тем ранним осенним утром, туманные пейзажи, с яркими октябрьскими красками, прозрачный воздух и наше путешествие для меня навсегда останутся синонимом свободы, потому что свобода – это дорога, точнее, выбор дороги. Когда ты можешь идти, куда хочешь, куда глядят глаза. И мы шли по этой выбранной нами дороге с моей Единственной. Шли мимо мокрых зеленых лугов, мимо яблонь, мимо лип, мимо домиков, стоящих среди полей. Все дальше и дальше.

 У Леночки была одна особенность, некоторые могут назвать это недостатком, но я считаю это определение неправильным. Моя малышка, разговаривая с посторонними, часто не могла объяснить себя, путалась в словах, стеснялась, из-за чего ее речь, особенно когда она сильно волновалась, бывала очень детской, наивной. Многие ее не понимали, или делали вид, что не понимают, некоторые за это свойство ее не любили. И хотя она не всегда могла выразить словами свои мысли и чувства, особенно для посторонних, у нас образовался свой язык, которым мы пользовались, когда бывали наедине. Но при этом все то, что она придумывала, делала, создавала или планировала, всегда оказывалось блестящим. Она и сама была произведением искусства. Моим сокровищем. Все ее слова, жесты, движения. И еще взгляд ее зеленоватых, раскосых и озорных глаз и детская открытая улыбка.

Она очень любила смеяться и веселиться, хотя часто обстоятельства не давали ей этого делать. Я не хочу вдаваться в подробности, скажу только, что ее жизнь до нашей с ней встречи была непростой. Следами этого стали депрессии, настоящие сильные продолжительные депрессии, отбиравшие радость.

Отношения с окружающими часто бывали для нее пыткой. Особенно с людьми недалекими. Особенно когда приходилось от них зависеть. Когда я думаю об этом сейчас, Леночка представляется мне каким-то экзотическим существом, птицей, вынужденной пробираться в грязных и тесных лабиринтах мелких бытовых дел, населенных какими-то слепыми копошащимися существами, вместо того, чтобы летать в сияющих небесах. Сейчас мне в голову пришло сравнение с ласточкой, которую Дюймовочка нашла в кротовой норе. Тем более, что ласточка была изображена на той единственной татуировке, которая была у Лены.

 Она могла очень многое, почти все, но она не всегда могла постоять за себя. Это был абсолютно свободный внутренне человек, я видел такое впервые, и я с радостью взял на себя обязанность ее друга и помощника, особенно в делах общения с окружающими. Я очень старался не давать ее в обиду. Я надеюсь, что у меня это хорошо получалось.

 

 

ВСЕ ДАЛЬШЕ И ДАЛЬШЕ

 

Придя к зданию станции, мы поняли, что еще невероятно рано. Шоссе, ведущее на Ригу было пустым, машин не было совсем, и мы решили отдохнуть немного в станционном здании. Сев на лавку, мы задремали. Через час или полтора от дороги стали доноситься звуки проезжающих грузовиков. Окончательно проснувшись и подхватив наши рюкзаки, мы покинули маленькое здание железнодорожной станции, чтобы поймать машину, которая повезет нас в Ригу.

Начиналось отличное осеннее утро. Вдоль дороги росли старые липы, все еще ярко зеленые от влаги, оседающей на их листьях и стволах. Сгущался туман, пейзаж становился все более фантастическим. Мы немного промокли, но тут остановился очередной КАМАЗ и нас пригласили составить компанию водителю, он ехал, как оказалось, до самой Риги. В кабине было тепло и сухо, это было самое главное для нас, двух путешественников в начинающей пропитываться сыростью одежде. Прекрасно, мы снова едем без пересадок! Этот дальнобойщик был не похож на первого, он был одет в джинсы и спортивную куртку, на нем были темные очки-капли и кепка с длинным козырьком, он был латыш и вел разговоры о политике. Мы во многом сходились с ним во мнениях, мы тоже, мягко говоря, не любили совок и все, связанное с ним. Водитель придерживался похожей, хотя и более умеренной точки зрения.

А тем временем вокруг проносились вереницы деревьев, растущих на обочинах дороги, скрывающиеся в тумане поля, с пасущимися коровами и лошадьми, пока наконец мы не выехали к морю. Из-за плотного тумана была видна только полоса прибоя, доходившего в этом месте почти до самых корней растущих на берегу сосен. Это было невероятно красиво. Картина туманного моря вызывала у нашего водителя сожаление о том, что мы не сможем видеть волны и далекий горизонт. Но мне очень нравилось это фантастически свернутое туманом пространство, похожее на декорации к сказке. Водитель рассказывал о том, что теперь под видом янтаря море часто выбрасывает на берег какое-то вещество, вроде фосфора, которое может загореться, если его незначительно нагреть, например, положив в карман брюк. Он перечислял случаи этих возгораний и предупреждал, что такой янтарь могут отобрать при посадке в самолет. Я слушал его рассказы и любовался открывающимися видами, а главное, профилем моей любимой на фоне туманного балтийского пейзажа. Леночка улыбалась и смотрела в окно, на то, как мимо нас проносятся изгибы морского берега, смотрела на корни сосен, похожие на щупальца или змей, на плотный туман над морем. Нас качало и немного потряхивало, грузовик кренился на поворотах. В просветах белесой дымки было видно, как волны бьются о берег.

Одни красоты сменялись другими, и мы не заметили, как приехали в город. Рига встретила нас бегущими облаками и ярким осенним солнцем. Рига красивая, средневековая и очень европейская даже тогда. Мы немного погуляли по ее пересекающимся под странными углами мощеным камнем улицам, выпили кофе, поели в кафе. Лена предложила пойти на площадь, к Домскому собору. Там мы могли повстречать таких же, как мы, путешественников. Но придя туда, мы не нашли никого из тех, кого надеялись найти, их в этот день там не было вообще. Я не могу сказать, что я расстроился, я не хотел никого видеть, кроме моей малышки. Тем не менее – мы были в Риге! Обстоятельства опять упорядочивались, составляя узоры новых возможностей. Речные камни сами складывались в мостик.

Мы пошли на вокзал, умылись, я вымыл голову, высушив волосы горячим воздухом из фена для рук. Обдумав ситуацию, мы решили поехать во Львов на поезде, потому что погода изменилась, солнце спряталось за темные тучи, начинал накрапывать дождь. А кроме того, рижский знакомый, у которого можно было бы заночевать, тоже исчез.

Мы взяли сидячие билеты до Львова и купили хлеба в ближайшей булочной.

Еще у нас были две бутылки лимонада, несколько красных эстонских яблок и куриные бульонные кубики. Но все это не имело никакого значения, ведь главное было то, что мы сами выбирали свою дорогу. А если возникло это прекрасное чувство, то бытовые вопросы отступают в тень, или совсем растворяются в воздухе, как растворился в тот прекрасный день туман над Ригой, уступив место мелкому дождю.

Когда, погуляв немного, мы вернулись на вокзал и сели в наш поезд, оказалось, что вагон уже наполнен людьми с большим количеством сумок, корзинок и чемоданов. Все громко разговаривали и разворачивали свертки с едой. Мы, поев хлеба, и запив его лимонадом, забились в уголок и задремали. Ночь пролетела быстро, мы устали за предыдущий день и спали как убитые. Утром все стали завтракать, разворачивались многочисленные свертки, в которых были не только вареные куры и яйца вкрутую, но и домашние колбасы, сыр, овощи и другие аппетитные закуски, а мы пытались развести бульонные кубики в бутылке из-под лимонада, налив в нее кипяток, как всегда в таких случаях обладавший характерным железнодорожным запахом. Лена в дороге вязала, она умела вязать, невероятно быстро и при этом хорошо, поэтому часто брала заказы у знакомых, многие ходили в ее шарфах, свитерах и шапках. У нее были с собой спицы, и вот ими-то мы и разбалтывали наши бульонные кубики в бутылке с кипятком, ловя на себе неприязненные взгляды окружающих.

Наконец мы, как-то допив бульон из бутылки и закусив остатками хлеба, тихо беседовали, смотрели в окно и невольно слушали разговоры окружающих. Все женщины в нашей части вагона собрались вокруг одной дамы, которая рассказывала душераздирающую историю о том, как она шпионила за своим собственным мужем, как она вычислила его любовницу, живущую в конце улицы, в окно которой негодяй смотрел в бинокль и какой скандал она устроила обманщику. Собственно бинокль, купленный неверным мужем, и навел рассказчицу на мысль о предательстве и измене. Утром в залитом солнцем вагоне эта история звучало как-то дико. Тем более что внешность и манеры рассказчицы были очень характерными. Мы переглядывались с Леночкой, она улыбалась одними глазами, а я думал, насколько мне повезло! Среди всего, что меня окружало, я смог найти и встретить ее – мою малышку, такую умную и смелую, такую красивую, так сильно отличающуюся от остальных, тех, что сейчас сплетничают в конце вагона.

Ориентированные на быт, на сиюминутные дела, люди обычно находятся в вечной повседневности, в замкнутом маленьком мирке, который они не могут, а скорее даже и не хотят разрушить. Лена наоборот, всегда находилась вне этого, даже если и занималась чем-то обычным, повседневным. Разница ведь не в том, что, а в том – как, правда?

Поезд въехал во Львов. Город мне сразу понравился. Леночка очень любила его, она рассказывала мне о нем, она даже когда-то хотела в него переехать. Мы вышли на вокзальную площадь. Будничная городская суета окружала нас, а у нас был еще один праздничный день, который не портило даже серое осеннее небо. Найдя нужный нам трамвай, мы сели в него, и он повез нас через улицы и площади, а мы сидели на последней площадке, обнявшись, без билетов, помятые после ночи в сидячем вагоне и немного заспанные.

 

Во Львове мы остановились у подруги, жившей в большой квартире очень старого дома, недалеко от центра города. Нас поселили в огромной комнате. Люстры в ней не было. Вместо нее на крюке, посреди украшенного лепниной высокого потолка, висела длинная и толстая цепь, почти до самого пола, застеленного коврами. Вдоль стен стояли тумбочки, комодики, ящички и какие-то другие предметы мебели, примерно одинаковые по высоте, плотно уставленные огромным количеством бутылок с разноцветными свечами. На отдельном столике, чуть выше остальных, застеленным красным шелком, стоял магнитофон с колонками и лежал настоящий человеческий череп. Свеча, венчающая череп, была красной.

В колонках играла Уммагумма, она играла все время, по кругу, свечи мерцали, а у красивой хозяйки в черной шали с кистями была ломка. Я отдал ей половину своего запаса обезболивающих, чем помог ей немного, и получил ее полное расположение. Прекрасно переночевав на живописных матрасах, умывшись и выпив чаю, мы пошли на рынок. Хозяйка квартиры хотела продать вязаные крючком кофты и салфетки. Я так и не понял до конца, откуда они у нее были, да это было и не важно. По дороге на рынок Лариса – так звали хозяйку квартиры – показывала нам город. В том числе замечательные львовские пивные, в которых все время повторялась одна и та же история. Люди, слышавшие мою речь, подходили и спрашивали, откуда мы.

– Она – из Киева, я – из Москвы.

– Осторожно, у нас тут есть националисты, они не любят, извините, москалей.

И покупали нам пиво, начиная расспрашивать о жизни и быте столицы. Националистов мы так и не встретили. Может быть, они поехали туда же, куда исчезли все хиппи с думской площади города Риги, и поэтому мы не смогли найти ни одного из них? Не знаю.

Добравшись до рынка, мы попытались продать наши кофты. Никто ничего не покупал. Еще бы – помятый молодой человек с московским акцентом вызывал сильные подозрения у женщин в платках, продававших плоды своего нелегкого крестьянского труда. Зато нами живо заинтересовались подозрительного вида мужички, непонятно чем промышлявшие на рынке.

– Вы шо тут робыте?

– Кофты пытаемся продать!

– А я вот как щас попытаюсь тебе в ухо!  

Разговор принимал знакомый оборот. Но мне удалось разрядить обстановку. И через несколько минут мужички уже расспрашивали о том, як ув Москве життя? И появились кружки с пивом, потом какое-то вино и, почему-то, шампанское. Один из мужичков, самый лихой, захотел поехать к нам домой, чтобы продолжать приятное времяпрепровождение. Мы не стали его отговаривать и, поймав туристический Икарус, поехали на улицу Чехова, которую я при этом называл улицей Пушкина. Приехав, мы расплатились с водителем и, поднявшись по старинным широким лестницам, вошли в двери квартиры. В нашем жилище мужичок сник. Череп и цепь расстроили его особенно сильно. Предварительно проведя со мной сеанс армрестлинга (я победил правой и сделал ничью левой), он попросил поговорить с ним на кухне. Разговор сводился к главному вопросу, не слыхал ли я шо о таких людях… которые… ну… других людей приносят, извините, у жертву?

Я сказал, что да, такие люди есть, видимо это сатанисты, но это не мы. Цепь у нас для красоты, объяснил я, а человеческий череп с красной свечей на нем – это чтобы рисовать. Мы – художники, подытожил я. Мужичок почти мне поверил. Как раз в этот момент двери распахнулись, и в квартиру ввалилась большая и шумная компания молодых людей, парней и девчонок, с длинными волосами, цветными сумками и в яркой веселой одежде. Впереди всех вошла высокая девушка в полосатом свитере, старых джинсах и с длинными светлыми волосами. На шее у нее, на красивом шнурке, висел сувенир из города Каунаса – деревянное изображение головы черта. Рожки и оскал злобной ухмылки не оставляли сомнений. Это окончательно напугало мужичка. Время было позднее, молодых людей много. В колонках уже ревела Уммагумма. Весь дом был наполнен сидящими, танцующими и ходящими по комнатам людьми. Из рюкзаков вынимались бутылки вина, в воздухе витал хвойный запах, видимо принесенный из леса. Не знаю, помогла ли Ларисе половина упаковки Баралгина, или произошло что-то еще, но ломка, похоже, окончательно отпустила нашу хозяйку квартиры, и она уже танцевала вокруг цепи с бутылкой вина в руке, окруженная летающими кистями своей волшебной черной шали. В общем – кошмар. Становилось понятно, что до человеческих жертвоприношений остается совсем немного времени! Мужичок занервничал, рванулся в сторону двери, быстро обулся и убежал, не попрощавшись, оставив на память о себе две бутылки мгновенно выпитого веселой компанией Советского Шампанского.

Среди пришедших оказался мой земляк, паренек из Москвы, с метро «Бабушкинская», только что вышедший на свободу из спецприемника, где он содержался как бродяга. Обувь его истлела, он говорил, что не разгибал ног ни днем, ни ночью уже недели две, так много людей сидело в камере вместе с ним. У хозяйки нашлась пара белых кроссовок для него. Но это еще не все. У него были вши. Огромные, как лошади. То есть мустанги, как их называли. К выведению вшей молодой человек подошел радикально – он взял баллончик дихлофоса, стоявший в прихожей и пойдя в ванную комнату обрызгал им волосы.

Потом вымыл голову хозяйственным мылом. В ванне, старинной, со львиными лапами чугунной ванне, содержался стратегический запас воды, потому что время от времени краны в квартире начинали с хрипом испускать из себя воздух и это могло продолжаться неопределенно долгое время. Наступала засуха.

Наш московский знакомый не знал об этом. По окончании своих санитарно-гигиенических процедур он оставил после себя ванну с остатками серой мыльной пены, бензиновыми разводами дихлофоса и плавающими трупиками вшей. Стратегический запас воды был отравлен.

Нам повезло: когда на следующее утро мы собирались, чтобы продолжить свой путь, краны исправно источали воду, и мы, умывшись, набрав воды в дорогу и попрощавшись с хозяевами, отправились дальше.

Мы с моей Леночкой провели три ночи в этом странном и красивом месте, во Львове. Я понимаю, почему моя малышка так любила этот город – в нем есть что-то очень необычное, может быть, что-то гофмановское, ты как будто находишься внутри готического рассказа или старинной картины, где дома, площади, улицы – это действующие лица, а не декорации. Но наше пребывание в этом старинном и романтическом месте закончилось, пора было ехать дальше, время звало нас вперед, а мы не могли, да и не хотели, этому сопротивляться.

Путь наш теперь лежал в замечательный город Киев.

Последнее львовское утро было прекрасным. Солнце, легкие облака и дорога, которая вела нас вперед.

Отъехав от города на автобусе, мы принялись ловить попутные машины. Первым остановился старый грузовик ЗиС, «Захар», неопределенного цвета, которым управлял веселый дядька шофер. Он угостил нас куревом и успел рассказать какую-то смешную историю. На его древней, скрипящей и раскачивающейся машине мы проехали до большой развилки. Водитель попрощался, машина, скрипя, исчезла за поворотом, а мы пошли дальше.

Погода испортилась, облака заволокли небо, начал накрапывать мелкий октябрьский дождик. Машин не было. У меня кончились сигареты. Я подбирал окурки обжигал или отрывал фильтр и курил. Спичек у нас с собой было много. Перспектива заночевать в поле под дождем становилась угрожающе реальной. Один раз мимо нас проехала милицейская машина. Сидевшие в ней милиционеры смотрели на нас укоризненно.

 

 

ХВОЯ И ЦИТРУС

 

Услышав в очередной раз звук мотора, я даже не поверил в то, что эта машина вообще остановится и просто, не оглядываясь, вытянул левую руку в сторону дороги.

Моему удивлению не было предела, когда КАМАЗ с прицепом-тележкой стал тормозить, да так интенсивно, что задние колеса прицепа запрыгали по асфальту, оставляя черный пунктир следов. Не веря своим глазам, мы подбежали к машине. Дверь распахнулась, и на нас сверху вниз посмотрел, улыбаясь, жгучий брюнет с усами и довольно давно не бритый.

– Куда едешь, дорогой, – спросил он с сильным акцентом, показав полный рот золотых зубов.

– Мы в Киев добираемся.

– Отдыхаем, или по делам?

– Да мы студенты, вот хотим до Киева доехать…

– Слушай, мы тоже студенты! Я всё понял. Садись, дорогой!

Мы с одной стороны не верили своему счастью, с другой, ситуация казалось очень странной. Но в машину мы сели, тем более, что дождь начинал усиливаться, капли чертили в воздухе не слабые пунктирные полосочки, а уверенные линии.

В кабине было тепло и тесно. За рулем сидел водитель, как две капли воды похожий на человека с золотыми зубами.

– Это мой брат и личный шофер, он хороший, только по-русски не говорит совсем, – улыбаясь, пояснил усатый.

Брат посмотрел на нас и тоже улыбнулся, золотой зуб у него был всего один. Водитель поддал газу, и мы помчались вперед. Машина летела на дикой скорости, водитель наклонялся к рулю, как будто помогал КАМАЗу разгоняться. Дорога начала петлять по холмам. Тяжелая машина, отягощенная прицепом, довольно легко взлетала на скорости в гору и потом неслась с горы вниз, вызывая в животе чувство похожее на то, которое бывает при катании на американских горках.

Мы разговорились. Оказалось, что водитель и усатый золотозубый – братья, везущие, по их словам, овечью шерсть в Киев.

Они сказали, что хотят поесть, и мы въехали в город Ровно, чтобы найти какую-нибудь закусочную. Машина долго ворочалась в узких, окруженных заборами улицах, пока наконец не остановилось возле ресторана «Юбилейный». По приглашению наших попутчиков мы зашли внутрь.

Там было довольно пусто, только в углу выпивали невеселые офицеры, видимо из местной части.

Все сели за стол.

– Ми угощаем, – сказал наш новый знакомый и стал читать меню, водя пальцем по строчкам и шевеля губами. Он заказал каждому цыпленка табака. Еще нам принесли очень странный салат из крупно нарубленных соленых огурцов и лука, политый подсолнечным маслом. Цыплят мы съели, к салату никто не прикоснулся.

Обсуждая достоинства местной кухни и стараясь не размякнуть от горячей еды и легкой усталости, мы вышли из ресторана и вернулись в машину. Наши новые знакомые быстро поговорили о чем-то между собой на своем языке, покивали головами и мы поехали дальше.

Со спального места, того, которое позади сидений, был извлечен магнитофон Электроника. Питание было подсоединено через прикуриватель, усатый вставил кассету, и кабина наполнилась звуками регги.

Вокруг была полная тьма. Фары слегка освещали дорогу. Спидометр не работал. «Это чтобы не страшно было», – объяснил наш знакомый.

КАМАЗ мчался, как пуля, водитель совсем лег на руль.

Ощущение катания на аттракционе щекотало нервы, мы обгоняли «Жигули», а наш новый знакомый рассказывал нам, как на трассе ограбили его друзей, которые остановились переночевать.

– Скоро будем в Киеве, – говорил он, – здесь, на дороге, нам ночевать нельзя, – он как будто пытался нас отговорить.

Всем было весело. Водитель напевал под нос и широко улыбался, машина летела по черному асфальту все дальше вперед, везя нас в неизвестное будущее.

– Ай шот де шериф, бат Ай дид нот шот хиз депьюти, – уверял нас Боб Марли.

А мы с ним и не спорили.

В Киев, по ночной дороге, под аккомпанемент звуков рэгги мы домчались, как вы понимаете, очень быстро. Водитель спросил у нас точный адрес и подвез почти до самого дома, дальше не дали проехать узкие дворы и стоящие в проездах машины. «Бывай братан, и вам, дэвушка, всего хорошего!» Улыбнувшись всеми своими золотыми зубами, он помахал нам рукой и захлопнул дверь.

КАМАЗ сорвался с места и улетел в ночь, а мы пошли к знакомому Лены, который нас должен был принять у себя.

 

Это был холодный осенний вечер, тени метались по стенам домов, промозглый ветер качал фонари, мы устали после долгой дороги, а я был невероятно счастлив. Лена была со мной, мы шли по ночным киевским дворам, взявшись за руки, я держал ее прекрасную, нежную руку в своей и старался ее согреть. А она шла рядом и рассказывала о своем знакомом, к которому мы приехали, о том, какая у него коллекция пластинок, о том, что будет здорово провести у него несколько дней. Я слушал то, что она мне говорила, но меня в этот момент интересовал не смысл, а звук ее голоса, тепло ее руки, ее кошачья походка. Настоящее счастье, думал я, мы идем вдвоем по ночному Киеву, а самый красивый голос в мире звучит для меня одного. И мы можем сколько хочешь гулять и разговаривать ночами. Мы дошли до нужного подъезда, зашли внутрь и сели в лифт.

 

Почему один человек может так сильно влюбиться в другого? Почему существует это мучительное и радостное притяжение, которое невозможно разорвать? Это похоже на зависимость, в отсутствие любимой ты сходишь с ума, ты не можешь без нее. Сердце сильно бьется, отдых, еда и сон становятся не важны. Тебе нравится в ней все, даже то, что остальные, по слепоте своей, считают недостатками. Все это тайна, нет на нее ответа. И нет в этом никакого пафоса, как нет пафоса в вопросе: are you experienced? Либо да, либо нет.

Вспоминая сейчас весь этот хоровод событий, грустных, веселых, смешных и печальных, мелькающие лица людей, складывающиеся в узоры отношений, я вижу, какой светлой и необычной была Лена. Она выделяется из всех, я вижу, как вихрь жизни вращается вокруг нее, и она излучает свет, который наполнял особенным смыслом все эти годы, все эти наши с ней годы радости. Она была другая, абсолютно не похожая ни на кого из окружающих. Очень скромная, она всегда старалась довольствоваться самым малым для себя, отдавая все.

Она любила играть, любила танцевать и смеяться, но делала все это как ребенок, чистая, как утро, и нежная, как весна, которую она любила больше всего.

 

Поднявшись на нужный этаж, мы подошли к двери и позвонили. Даже через закрытую дверь мы услышали звуки музыки и шум голосов, доносившиеся изнутри. Дверь нам открыл хозяин квартиры, тепло поздоровавшийся с Леной и кивнувший в мою сторону. Мы вошли. Квартира оказалась полна людьми, путешественниками и их друзьями, было сильно накурено. Мы прошли на кухню, здороваясь и знакомясь с присутствующими. Вдруг какая-то растрепанная девушка бросилась к Лене, ругаясь и шипя. Как оказалось, среди веселой компании затесалась одна старая знакомая, с которой у Лены были не очень хорошие отношения. Я на всякий случай встал между ними. Ругаясь, тряся плохо расчесанными волосами и брызгая слюной, девица скрылась в комнатах. Мы присели на кухне и стали рассказывать о нашем путешествии, о том, как мы проехали из Таллинна до Киева, нам налили чаю. Атмосфера стала мягкой, почти домашней. Вдруг в кухню вбежала, как вихрь, та же растрепанная и злая девчонка. У нее в руке была пустая винная бутылка, она замахнулась и попыталась ударить ею Лену по голове. Я перехватил ее руку и, больно сжав запястье, отнял бутылку. Стало понятно, что оставаться в этой квартире мы не сможем. Кроме того, оказалось, что злобная и не совсем адекватная знакомая выбросила почти все наши вещи и сумки в окно. Она продолжала что-то кричать из комнаты, куда ее увели, и до нас доносились ее шипение и проклятия. Хозяин квартиры подошел к нам. Он извинился за поведение лохматой девицы и чтобы как-то помочь, насыпал нам целую пригоршню юбилейных рублей. «Все, что есть,» – произнес он со своей неподражаемой интонацией.

Собрав невыброшенные леночкиной старой знакомой остатки наших вещей, мы вышли из квартиры. Спустившись на лифте вниз, мы собрали висящие на кустах предметы одежды. В этом месте, к счастью, не было высоких деревьев, так что все удалось найти. Наша одежда сюрреалистично свисала с веток, особенно красиво разложился Леночкин большой платок с бахромой, он раскинул свои черные крылья на кустах, как присевшая отдохнуть большая ночная птица.

Собрав вещи, мы задумались. Нужно было идти на вокзал. Больше переночевать в это позднее время нам было бы негде. Стало совсем холодно. Резкий ветер качал фонари и ветки деревьев, по стенам домов метались тревожные тени.

 

 

ОБРАТНЫЙ ПУТЬ

 

Мы добрались до большого, распластанного на краю площади здания вокзала, от которого пахло дымом вагонных печек, какой-то едой и туалетом. Он совсем не был похож на уютный Таллиннский или чистый и светлый Рижский вокзалы, но он мне нравился. Народу, несмотря на позднее время, здесь было много. Зато тепло! – решили мы и нырнули внутрь. Лампы придавали лицам зеленоватый оттенок. Кругом на скамейках, а то и прямо на полу, сидели и лежали путешествующие люди. В углу расположился цыганский табор. Граждане спали, ели, разговаривали. Плотный и теплый, пахучий воздух, казалось, дрожал как марево, и внутренность вокзала из-за этого выглядела как огромный мираж. Видимо, все это было странным только для нас двоих, а остальные люди просто жили в этом, ничему не удивляясь. Среди путешествующих выделялись профессионалы, сразу было видно, они здесь как рыбы в воде. Часто ездящие на поездах люди отличаются от остальных спокойствием и невозмутимостью. Они не торопятся, но успевают. Вы их сразу отличите от остальных.

Побродив немного, мы смогли найти освободившуюся лавку. Я сел и с удовольствием вытянул ноги, Лена легла головой мне на колени. Укрывшись платком, она уснула. Я, надев лямки рюкзаков на ноги (от воров), задремал. Через некоторое время меня разбудил милиционер.

 – Куда едем?

 – В Москву.

 — Это мама ваша? – он показал пальцем на Лену укрытую с головой черным, с цветами, платком.

 – Да, уморилась, спит.

 – Ну, пусть спит.

Лена под платком тряслась от беззвучного смеха.

Милиционер ушел, и мы без приключений дремали, ворочаясь и пытаясь устроиться поудобнее, до утра, в окружении людей, ехавших куда-то с детьми и без, поодиночке и целыми семьями. Это было пересечение тысячи дорог – от этого места, освещенного зеленоватыми гудящими лампами и пахнущего углем, с каменными полами и огромными окнами, дороги расходились во все стороны, по всей вселенной, которая медленно и головокружительно вращалась вокруг нас.

Утром мы решили прогуляться по Киеву. Лена показывала мне красивые места этого замечательного города, мы купили вкусные пирожки и кофе. День был невероятно солнечный. Стояла замечательная киевская осень, которую Лена очень любила. Подумав, мы решили вернуться в Москву на поезде. Из-за полубессонной ночи мы устали. Хотелось отдохнуть. Мы купили билеты до Москвы и еще некоторое время гуляли по солнечному прекрасному Киеву, разговаривая и целуясь. Таким навсегда и останется для меня этот город – большой, просторный и, несмотря на это, очень уютный, родина моей Леночки, о котором она рассказывала мне столько хорошего, который она всегда так любила.

Приехав вечером на вокзал, мы сели в поезд и обнаружили, что с нами в купе никого нет! Мы были одни! Совсем! Предъявив билеты и купив чаю у проводника, мы заперли дверь и стали обладателями собственной отдельной комнаты! Это была удивительная поездка. К нам так никто и не сел. Это был подарок, который мы оценили полностью. Никогда ни до, ни после не было так здорово ехать вдвоем без посторонних с их ненужными разговорами. Мы были счастливы, как дети! Поезд грохотал на стрелках, вагон болтало из стороны в сторону, а нам казалось, что нас качает в огромной колыбели. Земля вращалась под колесами поезда, солнце зашло на западе и собиралось взойти на востоке, луна показалась из-за облаков, вагоны лязгали и стукались между собой, созвездия загорались и гасли на черном осеннем небе. А мы ехали туда, куда вела дорога, не думая о том, сколько времени у нас впереди.

Утро в Москве было серым и тревожным. Люди бежали куда-то, буднично толкаясь. Троллейбусы, автобусы и вагоны метро были, как обычно, переполненными. Мы поехали на улицу Шверника, в ДАС. Дождь оставлял на оконных стеклах дорожки стекающих капель. Вокруг все было совсем осенним, серым и мокрым.

 

 

ЖЕЛЕЗНЫЙ ДОМ

 

После возвращения мы смогли прожить в общежитии МГУ еще несколько дней, но потом нам опять пришлось уйти и в этот раз уже навсегда. Хоть Леночка и была студенткой, но своей кровати в общежитии у нее не было. Она не оформила какие-то документы, не принесла вовремя куда-то какие-то справки, и кто-то не вписал ее имя в какую-то бумажку, где-то не была поставлена печать… Из-за этого ее как бы не существовало. Так с Леной происходило постоянно, всю жизнь. При всей гениальности планов и их осуществления, к своим собственным делам малышка относилась очень небрежно. Все, что касалось ее самой, было в заброшенном состоянии. Из-за проблем, серьезных проблем, а не из-за нежелания что-то делать, как это часто казалось окружающим, она иногда предпочитала совсем не разговаривать с людьми. В такие моменты общаться с кем-то или решать что-то с посторонними было для Лены невыносимо.

Мы решили снять микроскопический домик в Перловке, подмосковном поселке с кулинарным названием, прямо рядом с кольцевой. Хозяин взял деньги и дал нам ключи. Началась наша совместная жизнь в новом месте. Пусть это был металлический кузов от грузовика, а не настоящий дом, пусть в нем, кроме нас, жили огромные пятнистые крысы, которые ночью скакали и прыгали по одеялу, под которым мы спали, пусть горячий чай, поставленный на пол, быстро замерзал, зато мы были счастливы и свободны! Серые зимние московские рассветы играли в наших глазах яркими и праздничными красками. Мы не замечали слякоти и сырости, мир был полон радости. Мы топили печку углем, пили кофе, и, забравшись под одеяло, читали друг другу вслух или обнимались и строили свои смешные планы. Я привез гитару, свою первую гитару, которую мне подарила мама, и по вечерам мы пели под нее, и я удивлялся, какой у Леночки голос и слух.

Человек, у которого мы снимали наш жестяной домик, сдавал жилье еще какому-то количеству людей. По крайней мере, я видел еще человек восемь, живущих в беспорядочном нагромождении построек, занимавших весь его участок. Мы иногда приходили в большой дом на настоящую кухню из нашего игрушечного домика, чтобы приготовить себе еду или помыться. Там мы познакомились с некоторыми из наших соседей. Студенты, цыгане, скрытные личности без определенных занятий и художники. Все они были очень приличные люди.

Я ходил на работу в зоопарк, Леночка училась и подрабатывала вязанием и уборкой. Мы много времени проводили в разговорах, и я не уставал удивляться тому, насколько легко Лена понимает очень сложные вещи. Учение не составляло для нее никакого труда. Я видел ее зачетную книжку, она была отличницей. Я часто читал ей вслух, она рассказывала о том, как понимала прочитанное, это всегда было неожиданно, необычно и это было прекрасно. Лена видела вещи совсем другими. В течении всей нашей совместной жизни, я продолжаю читать моей малышке вслух, она это так любит! Она тогда уютно сворачивается, как котенок, и начинает посапывать носиком. Это очень теплый звук, он согревает мне сердце.

 

 

ВЕСЕЛЫЕ СКИТАНИЯ

 

Проснувшись однажды зимним утром, я почувствовал, что моя маленькая не спит, повернул голову и увидел, что Леночка смотрит на меня своими чудесными, зеленоватыми глазами как-то особенно. Она как будто рассматривала меня спящего. Я удивился.

 – Что такое, малышка? Что-нибудь случилось? Тебе что-то приснилось?

– Нет, ничего, я просто очень тебя люблю.

Это утреннее пробуждение – самое счастливое пробуждение в моей жизни. Это одно из самых дорогих моих воспоминаний. Зимнее солнце в маленьком окне, холодная маленькая комнатка в жестяном домике с замерзшим кофе в чашках, мы лежим, укрытые зябкими одеялами и старым пальто, наши вещи тоже лежат под одеялом с нами, иначе утром их невозможно надеть, и моя радость, моя Леночка, которая говорит мне о своей любви, глядя на меня своими чистыми, яркими глазами. Это воспоминание – одно из самых ценных в моей памяти. Я не променял бы его ни на какое другое. Я не забуду этого никогда.

 

К нам приходил участковый проверить паспорта. Пришел, понюхал и ушел. Паспорта были в порядке, а у Лены был даже студенческий билет МГУ. На приходившего он произвел особенно сильное впечатление.

Однажды мы два или три дня не ночевали в нашей металлической капсуле, мы были в гостях у друзей, грелись, мылись в белой теплой ванне, пили горячий чай, который не замерзал в кружках. Когда мы вернулись, оказалось, что без нас хозяин спилил замок, чтобы посмотреть, как он сказал, нет ли трупа внутри.

 Стало совсем холодно, мы не могли согреться, даже накрывшись всем, что у нас было, и прижавшись друг к другу. Чугунная печка имела абсолютно прямую трубу, в которую вылетало все тепло, и поэтому, как бы ни была она натоплена, в нашем маленьком домике царила уличная стужа.

Настал день, когда мы поняли, что замерзаем. От нас ушли даже наши огромные и наглые крысы. Я стал искать другое жилье и скоро нашел. Нас согласилась пустить к себе моя знакомая. Сначала она и слышать не хотела об этом, но когда на улице температура упала ниже двадцати градусов по Цельсию, сама предложила жить у нее. После не очень приятных переговоров с хозяином домика, я даже получил назад деньги за остаток месяца. Я был невероятно убедителен и мотивирован.

Мы сложили свои вещи в рюкзаки и переехали к знакомой, ее звали Люда, в ее теплую большую запущенную квартиру на окраине Москвы, с восемью детьми и двумя огромными собаками. Началась совсем другая жизнь. У нас была почти своя собственная ванна! Мы залезали в нее вдвоем, курили, грелись в теплой воде и разговаривали. Тогда Лена сказала мне, что не хочет больше учиться в университете. Она поступила в МГУ на спор, придя туда прямо с трассы в своем красивом и необычном наряде и резиновых шлепанцах-вьетнамках. Учение, как я и говорил, давалось ей очень легко, просто она решила, что ей это больше не нужно. Да, таким человеком она была всегда. Отсекание лишнего – это было обычное ее занятие. Я ее поддержал в этом решении, как поддерживал ее во всем, и она просто перестала ходить на лекции, еще более увеличив время нашего пребывания вместе. Это был недолгий, но такой счастливый и полный радости период, рассказывать о котором можно бесконечно. Две огромных квартиры, похожие на джунгли, наш уголок в одной из них, разговоры, любовь, прогулки и постоянное пребывание вместе все свободное время – это было настолько прекрасно, что я не могу передать этого словами. Мы засыпали и просыпались абсолютно счастливым. К нам приходили наши друзья, хозяйка квартиры подружилась с Леной, мы проводили вместе время по вечерам, я рисовал, играл на гитаре. Хозяйкины дети любили Лену, они приходили к ней рассказывать свои истории. Мама хозяйки квартиры работала посудомойкой в ресторане. Она приносила домой целые сумки замечательной ресторанной еды. Ею кормили детей, собак, и кое-что перепадало нам. Так что, можно сказать, питались мы в то время из ресторана.

Еще одно свойство моей любимой – ее беззлобность. Она никогда ни с кем не ругалась. Она не могла накричать на человека, не могла ответить грубостью, даже если ей сделали какую-нибудь гадость, обычно она просто уходила куда-нибудь, чтобы ее никто не видел и плакала. Это было так по-детски, что вызывало у меня бурю эмоций. Лена в конечном счете прощала своих обидчиков. Проходило время и она оправдывала их, говоря, что они тоже несчастны, что у них, видимо, были причины, чтобы так поступить. Я призывал к мести, но она никогда не хотела никому отомстить, в случаях хамства и несправедливости она просто очень переживала. Это ее свойство всегда казалось мне таким детским и чистым! Невозможно было представить ее ругающейся с кем-нибудь. Из-за этого она избегала ходить в госучреждения, славящиеся своим хамством.

 

 

ЛЕСНОЙ МЕСЯЦ

 

Веселое и замечательное время бежало все дальше, ведя нас за собой по таинственными путями. Моя работа в зоопарке подошла к концу. Пока я не нашел новую, мы жили на мои случайные заработки. Денег на самое необходимое нам всегда хватало, потому что Леночка занималась нашим микроскопическим бюджетом. Она умела распределять, ничтожных сумм хватало на недели и месяцы.

Наступило теплое московское лето. Мы ходили купаться на пруд, который был совсем недалеко от того места, где мы жили. Все было хорошо, но нам хотелось сменить обстановку, поехать куда-нибудь. Дорога опять звала нас за собой.

Лена очень любила жить на природе, любила походы. Она с детства ходила с родителями в горы, плавала по рекам на байдарке, ездила зимой в Карпаты, каталась на горных лыжах. И поэтому когда мой друг, Борис, предложили нам провести месяц в лесу, мы с радостью согласились. Мы купили самую дешевую брезентовую палатку, пару рюкзаков, резиновые сапоги, топор и всякие мелочи. Лена сшила спальный мешок для двоих. Он был стеганый, ярко-алый снаружи и блекло-розовый внутри. Он был так рассчитан, что в него помещалось два человека – она и я. Леночка очень хорошо шила, хотя не особенно любила этим заниматься. У меня в разное время было несколько вещей, сшитых ею для меня, да вот беда, все они затерялись где-то на просторах ушедшего времени.

Насушив сухарей и набрав с собою консервов, мы с нашими друзьями ушли в лес на месяц. Это было просто замечательно! Начало лета, солнечные дни, и мы, спящие в самой чаще леса, в своей простой зеленой палатке. К сожалению, у нас не было фотоаппарата, и фотографий того времени у нас не осталось… Зато у меня остались воспоминания! Это не просто выгоревшие черно-белые снимки на кусочках бумаги, нет. Мои воспоминания имеют цвет, запах и звук! В них есть запах леса, шум реки на перекатах, капли дождя, барабанящие по палатке, свет солнца, пробивающийся через листву, звездные ночи и ощущения единства с моей единственной.

Холодная роса, солнечные ванны на лесных полянах, родниковая вода и чай из свежесорванных листьев земляники. Маленькая лесная речка, питающаяся водой из родников, и потому ледяная, в самую сильную жару извивалась среди холмов заросших огромными деревьями, образовывая на изгибах более глубокие купальни, в которых мы освежались и мылись в жару. А главное, кроме нас и наших друзей, там никого не было. Мы не видели посторонних людей целый месяц. Это было счастливое время, мы были молоды, здоровы и находились в самом центре нашего прекрасного мира. Ночью, ночуя на старых скирдах сена, мы видели, как звездное небо поворачивается над нами, с одной стороны подсвеченное восходящей луной, а с другой заходящим солнцем. Мы находились в самом центре огромного шара, мир вращался вокруг нас! Кабаны, лоси и косули выходили на поля, птицы пролетали над нашими головами, мы были окружены жизнью. Мы видели, как кроты выползают из земли, слушали ночной крик козодоев, смотрели, как играют лисы, как растут после дождя грибы, как ходят на водопой кабаны, а однажды, перед самым заходом солнца, мы увидели бегущую через поле пару волков. Молодые волки, играя, пересекли поле и растворились среди темных лесных стволов. Лена загорела, ее волосы пахли мятой и смородиной. Лена называла ее поречкой, смородина действительно росла по берегам лесной реки. Она была необыкновенно душистой, эта маленькая лесная смородина!

Цвела черемуха. Мы заваривали ее цветы как чай. Заваренный с вечера, к утру он становился густым, как желе, и имел вкус сливового компота. За водой мы ходили на родник, это была большая каменная ванна, с ледяной чистой водой. Струя пробивалась через большое отверстие между камней и образовывала на поверхности выпуклый, круглый бурун. Вода в роднике была ледяной и сладкой. Она играла на солнце, как бриллиант. Она не портилась в жару. Мы пили ее сырой и варили на ней похлебки и чаи.

Мы настолько привыкли к такой жизни, что нам не хотелось возвращаться в город. Мы не замечали неудобств и радовались преимуществам. Живя в палатке, в середине нашего волшебного леса, мы стали невероятно близкими друг другу людьми. Из-за того ли это произошло, что мы жили в таком замечательном месте, или время нашего общения в тот момент было почти непрерывным, но появилось чувство, что мы теперь вместе навсегда.

 Лена готовила похлебки на костре, мы доели сухари и стали печь на сковородке лепешки из муки, которую захватили с собой. В дождливые дни мы сидели в палатке, только изредка выходя наружу, чтобы вскипятить воду и заварить чай, и слушали шум капель, стучащих по целлофану, накрывавшему нашу палатку. Мы были вместе, мы просто наслаждались друг другом и тем, что нас окружало. Запахи, краски и звуки. Лес окружал нас, как огромное произведение искусства. Росистые рассветы, туман в низине у реки, птицы, наполняющие пространство звуками, поскрипывающие на ветру деревья. И никого вокруг, кроме нас и наших друзей. Эта радость длилась всего месяц, но мы как будто прожили в нашем лесу целую жизнь. Однажды, в ночь полнолуния, когда над нами в небе висела огромная красноватая луна, а мы лежали на вершине высокой соломенной скирды, над нами совсем низко пролетела сова. Большой размах мягких крыльев, стремительно летящая тень в полной тишине без единого звука, поражали. В этом было какое-то несоответствие – перемещающееся большое тело, не издающее ни звука. Сейчас я вспоминаю это и думаю, что это было невероятно красиво. Полет черных крыльев, быстрый и бесшумный. Если видишь эту тень, подумал я – значит, уже поздно. Это красиво и страшно, этот намек, напоминание. Время тоже летит бесшумно и быстро, как эта большая ночная птица. Сколько его впереди? Но тогда, в тот момент, мы не задумывались ни о чем, мы просто беспечно жили, у нас была только чистая радость – ведь впереди целая вечность! И вся она принадлежит нам!

К сожалению или к счастью, все когда-нибудь заканчивается. Закончились и эти счастливые летние лесные дни. У нас не оставалось продовольствия, его точно хватило на месяц. Пришло время покинуть наши удивительные места, в которых мы были абсолютно счастливы. Дорога вела нас дальше, время леса для нас прошло, пора возвращаться домой. Мы быстро свернули палатку, сложили рюкзаки и уехали в Москву, но зелень и солнце этого лета остается в моей сокровищнице. Яркий и большой изумруд бесценной коллекции.

Когда мы возвращались в город, там царило пыльное лето, многие еще были в отпусках, школьники и студенты на каникулах, народу в транспорте было немного, но всё равно, после безлюдного леса, возникало очень странное чувство. Куда едут все эти люди? Город был наполнен суетой и дурными запахами, особенно ворота города – вокзалы. Жара, машины, люди. Несколько дней мы привыкали к этому беспорядочному мельтешению.

Я наконец нашел новую работу, я умел переплетать книги и устроился работать переплетчиком. Мы продолжали жить в квартире моей знакомой. Началась теплая московская осень. Мы гуляли по моему любимому городу, Лена любила осенние прогулки, желтые листья под ногами, Москву-реку. Все свободное время мы проводили вместе, как обычно. Где-то были друзья, знакомые. Но мы предпочитали быть вдвоем. Наш праздник был с нами каждый день. Мы любили ходить в кино, мы сидели обнявшись в темном зале и Лена клала голову мне на плечо.

 

Я все время рассказываю нашу историю по порядку, придерживаясь последовательности событий, но воспоминания перемешаны, зеленые лесные дни соседствуют с золотым солнечным морским берегом, а зимний белый снег с алыми осенними закатами, самыми красивыми закатами в мире, виденными мной из окон ДАСа, в те дни, когда мы только что познакомились и мне было тревожно от того, что я боялся потерять мою малышку. Или тот огромный, оранжево-золотой кленовый лист, с которым Леночка пришла на наше первое и единственное свидание, после которого мы никогда не расставались? Или веселая вязаная полосатая жилетка, в которой моя милая ходила в дни нашего знакомства? В этих ярких цветах, которые горят и переливаются в сокровищнице моей памяти, нет хронологии, я вижу их все сразу, это цвета, из которых состоит картина нашей жизни. Огромная панорама, мозаика из миллионов цветов и звуков, которую невозможно окинуть взглядом. Она звучит как гигантский оркестр. Начиная присматриваться к ней, можно увидеть отдельные детали, услышать звуки, они выделяются из целого, в них видны подробности, вспоминаются сказанные слова. Сейчас они вызывают у меня грусть, это наше прошлое, оно закончилось. Но оно у нас есть, это наше сокровище, особенно ценное тем, что все эти драгоценности нельзя отобрать. Леночка называла такие вещи по детски – ценство. Это предметы, невероятно ценные и важные для того, кто ими обладает. Для остальных – фантики, цветные стеклышки и шарики от подшипника. Для владельца – это сокровище. Камешек с берега того моря, найденный в тех волнах прибоя и все связанное с ним, стоит дороже, чем бриллиантовое колье, а может, и все сокровища мира. Брызги морской воды на коже, высыхающие и превращающиеся в белую соль, золотые волосы, блеск зеленоватых глаз и счастливый смех – все это настолько дорого, что не имеет цены.

 

 

ДВОЕ НА БЕРЕГУ

 

Когда мы ездили на море, то жили возле него в палатке, на берегу, в тени смолистых деревьев с шорохом сбрасывавших сухие ветки, которые мы собирали и жгли в маленьком, сложенном из плоских камней очаге. С водой было плохо. Мы купили белое пластиковое ведро и ходили с ним в ближайший санаторий. Там я наполнял его в прохладной и чистой душевой, и мы шли к себе, к нашему костру на гористом, раскаленном летним солнцем берегу. Мы загорели до коричневого оттенка, волосы наши посветлели, у Леночки они стали золотыми, мы опять спали в единственном в жизни по-настоящему принадлежавшем нам доме – в нашей выгоревшей зеленой брезентовой палатке. Рядом с рощей смолистых и колючих горных деревьев, в которой мы жили, был дикий пляж и мы купались там, как дети, без одежды. Вставая рано утром, мы сбегали вниз по склону и ныряли в теплую как молоко утреннюю морскую воду. Днем мы прятались в тени, а вечером, когда солнце переставало жечь, снова выходили к морю, купались или просто сидели, глядя на волны и разговаривая. Ночью над горами восходила огромная южная луна. Небо было бархатно-черным. Луна светила так сильно, что при ее свете можно было читать. Иногда я выходил на вершину холма и сидел там, глядя как луна висит над морем и как поблескивают в ее свете маленькие волны. Свет полной луны был желтоватым, как масло, он заливал холмы, стекал в низины, кусты и деревья отбрасывали бархатные черные тени. Цвет южной ночи – это цвет иссиня-черного бархата, с серебряными стежками звезд и огромной маслянисто-желтой луной.

Леночка умела прекрасно готовить разные вкусные вещи на нашем маленьком каменном очаге, и мы ходили на базар за овощами. Когда мы возвращались, то устраивали пир. В городе мы выглядели довольно странно – чумазые, загорелые, с волосами, выгоревшими добела и жесткими от соли. Даже то небольшое количество одежды, которое было на нас, пахло костром. А вокруг ходили отдыхающие – они были в белом, от них веяло одеколоном и духами. Они были выбриты и причесаны. Неудивительно, что продавщицы на базаре внимательно следили за нами, мы были подозрительной парочкой.

Купив все необходимое, мы шли к себе, в свою бухту, к своей палатке, туда, где нам было так здорово вдвоем. Лена готовила, я поддерживал огонь. Еда, приготовленная на нашем очаге, на маленьких смолистых веточках, которые падают с деревьев в жару, съеденная на вершине холма, с видом на море, была самой вкусной в мире.

Иногда, волны становились вдруг большими, купаться было почти невозможно из-за прибрежных камней. Море во время этих волнений и штормов выбрасывало на берег куски дерева, изъеденные червями и водоросли. Они высыхали на солнце, над ними роились мелкие мухи, сильно пахло йодом и рыбой. Однажды к нам в бухту приплыла целая стая черных и блестящих дельфинов. Я нашел на берегу бутылочное стеклышко, матовое, зеленое, отшлифованное прибоем в виде сердечка. Я долго хранил его, пока оно не затерялось где-то во время наших бесконечных переездов.

Наша жизнь на прибрежных холмах была ленивой и созерцательной. Мы часто сидели обнявшись и смотрели на волны, на блеск солнца на воде. Время было вязким и текло очень медленно, как теплый воск. Вращение его казалось едва заметным. Воспоминание об этих днях окрашены ярким золотым сиянием и темной голубизной, переходящей в бирюзовые тона. Мы были опять невероятно, бесконечно счастливы. Главным для нас было тогда одно – быть вместе. А все остальное – это красивое окружение, золотое обрамление из солнечных лучей с бирюзовыми каплями чистой морской воды и яркой голубизной утреннего неба. И опять у нас было ощущение, что мир вращается вокруг, а мы находимся в самом его центре.

Сейчас кажется, что тогда, во время этих наших медовых месяцев, складывающихся в годы, стояла незаканчивающаяся весна. Все эти годы светило яркое весеннее солнце, не опаляющее, а греющее и вселяющее надежду. Но, как и должно было произойти, за весной наступало лето.

 

 

ПРИКЛЮЧЕНИЯ И ПЕРЕЕЗДЫ

 

Мы вернулись в Москву и опять, как всегда, оказались перед нашей обычной проблемой – где жить? Первое время мы остановились у моих родителей в маленькой хрущевке. Я подрабатывал переплетчиком, но денег это приносило мало. Кроме того, произошло новое изменение обстоятельств – Леночка забеременела. Ей хотелось фруктов, а у нас денег едва хватало на картошку. Это была не случайная беременность, Мы с Леной очень хотели этого ребенка. Все смотрели на нас, как на сумасшедших. Без постоянного жилья, без денег, двое ненормальных решили обзавестись семьей! Лена тяжело переносила беременность, но постепенно все пришло в норму. Нам дарили апельсины и яблоки, огурцы и помидоры – малышке все время хотелось овощей и фруктов, которые в то время купить было сложно, особенно для нас.

В это время мне опять предложили работу с проживанием. На этот раз это было в московской области. Нужно было ремонтировать разрушенное здание, работа предполагалась не очень трудная, платить обещали хорошо, и мы, подумав, согласились. Здание, которым я должен был заниматься, использовалось в советские времена как овощехранилище, его не ремонтировали никогда со времени его постройки, только все время портили какими-то попытками перестроить. Мне хотелось поучаствовать в его восстановлении.

Лена стала петь в церковном хоре. Я ходил на работу и расчищал завалы. Местами мне приходилось в одиночку разбирать старые полы. Под ними были груды шелухи и каких-то огрызков, спрятанных там мышами или крысами. Днем, когда я работал внутри один, я часто слышал, как кто-то ходит, скрипя половицами. Тяжелый, взрослый человек. Иногда казалось, что по крыше бегают дети, были слышны их топот и иногда повизгивания, как бывает, когда дети сильно разыграются. Я очень удивлялся, ведь крыша была крутая, с сильным наклоном, как дети не падают оттуда? Когда я спросил у местных жителей, что это такое, они спокойно сказали мне, что звуки слышатся постоянно, это, как пояснил один гражданин, не что иное, как души тех людей, которых убили здесь во время и после революции. Там, сказал он, все время слышится, а иногда и видится разное. В здании открывались и закрывались двери, кто-то ходил внутри, я даже стал узнавать его походку, твердый уверенный шаг, как у молодого человека. Иногда шаги становились настолько отчетливы, что я окликал невидимого посетителя. Он не отзывался.

Вскоре я понял, что работодатель не очень хочет, чтобы ремонт действительно происходил. Он привозил с собой людей, дававших деньги на ремонт, и каждый раз говорил им: «Вот, видите, средств нам по прежнему не хватает, даже работников не можем нормальных нанять, один вот тут ковыряется, но он много не наработает!»

Я также занимался перестройкой сарая под курятник. Сарай был маленький, старый и невероятно грязный. Раньше в нем держали свиней. Судя по состоянию сарая, за свиньями не убирали с самой революции. Для освещения мне выдали переноску – лампочку на шнуре, состоявшем из коротких кусков провода, скрученных между собой и замотанных изоляцией.

Надо сказать что все, связанное с этим ремонтом, выглядело так. Старые, пережившие свой век инструменты, какие-то обрывки проводов, огрызки досок. Мы распрямляли старые ржавые гвозди на торчащем из земли куске рельса. У пилы не хватало большого количества зубов. А наш работодатель все приводил и приводил на развалины каких-то людей, продолжая получать финансовую и материальную помощь.

Мне иногда помогал молодой человек, он был ночным сторожем. Мы по очереди держали переноску и разгребали грязь в свинарнике. Когда была моя очередь светить, то один из скрученных проводов, проткнул изоляцию и через меня, стоящего промокшими ногами в жиже, прошел разряд в 220 вольт. Сердце и дыхание у меня остановилось, мышцы свело судорогой, все тело завибрировало мелкой отвратительной дрожью. Последнее что я помню, это нелепо изгибающаяся рука и провод, прилипший к ней. А дальше я услышал музыку и увидел огромное мозаичное панно, состоящее из миллионов разноцветных переливающихся кусочков, свет играл на них, а мне было тепло и почему-то очень радостно.

 Хорошо, что мой напарник не растерялся, он отбросил провод какой-то палкой, не касаясь руками и, посадив, стал трясти и бить меня в грудь. Я глубоко вдохнул и очнулся, все тело ужасно болело. Кое-как, хромая и с остановками, я вышел из сарая и, немного посидев на земле, побрел домой. Сердце выпрыгивало из груди. Я весь был в грязи. Придя домой и умывшись, я сменил одежду и хотел лечь, но Леночка заставила меня сначала помыться. Она нагрела воды и поливала меня, а я стоял босыми ногами на земле, среди яблонь старого сада. Этим мытьем Леночка, возможно, спасла меня. Мне приходилось читать, что пораженных молнией закапывали в землю, чтобы облегчить последствия. Здесь, я думаю, произошло то же самое. Я, как конденсатор, был заряжен. Это мытье на сырой земле разрядило меня. Сердце перестало трепетать и выпрыгивать из груди, мне стало легче, а на следующий день я почувствовал себя совсем хорошо.

Это опасное приключение имело неожиданные последствия – мой начальник уволил меня без объяснения причин. Мы должны были уехать в Москву. Я думаю, он набрал достаточно денег и материальных пожертвований и ему не нужны были несчастные случаи.

Мы, как всегда легкие на подъем, собрались и уехали. В Москву мы привезли с собой два мешка деревенской картошки, чем обеспечили себе существование на несколько месяцев вперед.

Прошло некоторое время, и мы снова смогли найти работу и жилье. Работа заключалась в издании газеты и ведении дел одного, как бы это сказать, учреждения. Вместе с этим мы получили в свое распоряжение квартиру, в которой находился склад этой же организации. Дело в том, что самый главный босс все время проводил за границей, руководя нами с переменным успехом по телефону и изредка приезжая лично все проверить, а заодно хорошенько выпить. А мы бессменно, почти круглосуточно, занимались его делами, учетом и финансами. Для Леночки такая работа была понятным и очень простым делом. За полгода-год количество подписчиков газеты выросло в тридцать раз. С двадцати до шестисот. Моя работа заключалась в покупке и перевозке книг, поиске типографий и размене долларов на рубли.

Размен был довольно опасным занятием в то время, тем более, что суммы бывали довольно большими. Я познакомился с людьми, менявшими валюту. При этом я оставался довольно беспечным молодым человеком. Однажды мне было необходимо обменять на рубли очень крупную по тем временам сумму, в несколько тысяч долларов. Я поехал к своим знакомым, на Тверскую. Они предложили поменять деньги по очень хорошему курсу, я конечно же согласился. Мы прошли и сели в их машину. Они пересчитали доллары и дали мне кожаный чемодан-дипломат, в котором лежали банковские пачки рублей с предложением их пересчитать. Посчитав на выбор одну-две пачки, я вдруг понял, что у меня нет сумки для такого количества денег. Я спросил у моих знакомых, нету ли у них пакета, и они нашли в багажнике своей машины полупрозрачный пластиковый мешок. К счастью, на мне были армейские штаны «карго» с большим количеством карманов. Я распихал в них большую часть денег, отчего они стали топорщиться и оттопыриваться, я положил остальные пачки в пакет. Выглядело это вызывающе, характерные узнаваемые банковские упаковки были хорошо видны. Кое-как свернув пакет и застегнув карманы штанов, я попрощался с моими деловыми партнерами и, выйдя из машины, быстро направился к ближайшему газетному киоску на углу. Купив там непрозрачный полиэтиленовый мешок, я засунул в него свой сверток и, поймав такси, благополучно уехал домой. Леночка ждала меня, волнуясь. Я успокаивал ее, как мог. Малышка очень переживала за меня, но все равно рассказ о распихивании денежных пачек по карманам ее насмешил. «Хорошо, что все закончилось без происшествий, — сказала она — Ты слишком беспечный, как маленький!»

Время шло, и, как и следовало ожидать, отношения с нашим работодателем постепенно испортились. Лена несколько раз указывала ему на его ошибки в ведении дел, из-за которых получались большие убытки, но наш босс не отличался особенным умом и поэтому склонен был во всем обвинять своих работников. Кроме того, он несколько раз пытался влезть в наши семейные дела, но получал решительный отпор. Все это не могло не сказаться на наших отношениях.

У нас родился ребенок. Эта радость была немного омрачена обстоятельствами, при которых это произошло. Из-за идиотизма принимающих роды докторов. Дело было ночью и они распорядились сделать Леночке, как потом оказалось, укол морфия, чтобы она не мешала им своими глупостями отдыхать до утра. Ребенок чуть не погиб, мы очень переживали, но все закончилось хорошо.

К тому же наш начальник стал говорить о том, что квартиру надо бы освободить… Для нас это было очень критично. В этот же самый момент мне предложили торговать на рынке. Наступало время челноков. Все московские стадионы постепенно превращались в места торговли. Кроме собственно работы на рынке новое начальство предложило мне снять квартиру-склад и жить в ней, в окружении пакетов и тюков с товарами, а также быть кем-то вроде начальника продавцов. Я согласился. И, потерпев еще немного предыдущего самодура-босса, мы распрощались с издательско-складской деятельностью и я стал торговать на рынке.

 

 

ЖИЗНЬ У РЕКИ

 

После рождения ребенка стало понятно, что на смену нашей весне приходит прекрасное время, в котором мы начинаем создавать свою часть мира. Мы были так же без ума друг от друга, но мы строили и укрепляли. Это время заполнено летним солнцем, ароматом цветов, росой на берегах маленькой речки, рядом с которой стоял дом, в котором мы тогда жили, с окнами, выходящими в кусты сирени. Пойма этой речки заросла настоящим лесом, весной в нем пели соловьи. Мы любили там гулять. Иногда по реке проплывали стаи белых гусей. По берегам зеленели огороды, с заборами из старых металлических кроватей, колючей проволоки и других странных вещей. Все это находилось в двадцати минутах езды от центра, это был наш укромный зеленый уголок на холмах, рядом со слиянием двух рек – большой и маленькой. У нас должен был появится еще один ребенок, третий. Я покупал для Леночки то, чего ей хотелось в тот момент, например редиску. Она ела ее натощак и во время обеда, вечером перед сном, а иногда даже ночью. Я покупал в огромных количествах редиску на рынке, вызывая интерес других покупателей. Меня все время спрашивали, от чего помогает редиска, что вы собираетесь с ней делать? Ведь понятно же было, что я покупаю ее не просто так, должна же быть какая-то тайна, какой-то секретный рецепт. Я отвечал разное, в зависимости от настроения – редиска улучшает аппетит и цвет лица, ею можно отгонять нечистую силу или что-то вроде этого.

 Иногда моей Кошке хотелось апельсинов или других фруктов. Я ходил на рынки, ездил в магазины и приносил домой сумки, наполненные фруктами. Когда детей забирали к себе бабушки, мы с Леной гуляли, часто, почти каждый день, она очень любила эти прогулки. Мы доезжали до центра и ходили по маленьким улицам, сидели на лавочках или прямо на теплых камнях бордюров, ели бутерброды, разговаривали и мечтали. Лена начала вести дела нашего работодателя, у нее это получалось блестяще, как и все, что она делала. Это давало нам дополнительно целое состояние, такие важные для нас тогда деньги. Мы в то время часто мечтали о том, как хорошо было бы уехать куда-нибудь далеко, поближе к морю, которое мы оба очень любили. Такими были тогда наши неосуществимые мечты.

Этот летний период жизни полон звуков городских улиц, зелени тенистых дворов, голубого утреннего неба над московскими крышами и ощущения того, что мы можем строить нашу жизнь, сами, так, как мы хотим. Рынок закрывался рано, я быстро добирался домой и, взяв рюкзак с бутербродами и водой, мы уходили гулять по Москве. Это были долгие прогулки с отдыхом в тени, на бульварах, с поездками на раскаленных жарой троллейбусах и в прохладном метро. Почему-то в памяти это время окрашено бордово-красным и голубым. Яркие дни и темные ночи, множество дней, все они разноцветные и прозрачные. Это даже не один драгоценный камень, а целая россыпь поблескивающих разноцветных камней.

Детей стало трое, наша жизнь изменилась. Это были приятные изменения. Мы почти не виделись с друзьями, но главное – мы по-прежнему были вместе.

Где-то далеко происходили экономические кризисы, деньги то обесценивались, то дорожали, и это не могло не задевать нас. Рынки перестали быть сверхдоходным местом. Моя работа в качестве рыночного торговца была окончена. Мы распрощались с очередным нашим боссом и, оставив съемную квартиру, вернулись в микроскопическую комнату в квартире родителей.

Леночка занималась детьми, а я устроился работать в ресторан. Меня взяли туда вышибалой, исключительно из-за внешних данных. Три дня по четырнадцать часов и потом три дня отдыха. К концу третьего рабочего дня невероятно надоедали пьяные, какие-то дурацкие разговоры и постоянная туповатая агрессия. Нас, то есть меня и моего напарника, Саню, постоянно обещали убить или искалечить пьяные посетители. Вначале это было смешно, но быстро надоело. Малышка волновалась за меня, но все было хорошо.

 

 

СНОВА В КИЕВ

 

Неожиданно дела позвали нас в путь. Мы снова поехали в Киев. После суетливой Москвы он окружил нас уютной атмосферой созерцательности и неспешности. Стояла мягкая украинская зима. Рано темнеющее небо и белый снег. Иногда снег падал крупными медленными хлопьями, делая городской пейзаж уютным и немного загадочным.

Хотя мы занимались делами, времени у нас было много. Киев – прекрасный и удивительный город. Как приятно было ходить по его улицам вдвоем!

Снегопады закончились, стало тепло. Наступила весна, с сильным свежим запахом земли и оживающих растений, с листиками и почками на ветках, любимое время года моей Леночки. Мы много встречались с ее друзьями и радовались весне и тому, что мы проводим ее в таком приятном месте.

Прогулки по Киеву отличались от прогулок по Москве. Это были путешествия, полные открытий. В Киеве сохранялся милый уют, которого практически не осталось в моем родном городе. Весной воздух наполнился ароматами, почки «набубнявились», как говорила Леночка на своем детском языке, небо стало нежно-бирюзовым. Мы забрали из Москвы нашего младшего ребенка. Вместе мы много гуляли по тенистым киевским улицам.

Этот период почему-то обозначен в моей памяти как хрустально-прозрачный. В нем присутствует какая-то грусть. Нет, впереди еще будет много всего, мы успеем осуществить множество наших планов, но одно становится понятно – время идет, оно расходуется и когда-нибудь кончится совсем.

Я внезапно и сильно заболел. Диагноз – гангренозный деструктивный аппендицит. То есть, говоря проще, аппендикс воспалился и лопнул. Меня отвезли в больницу и сразу прооперировали. Операция длилась почти шесть часов. Оперировал меня начальник отделения, профессор, на мое счастье дежуривший в то воскресение. Прогноз был плохой, у меня начался перитонит. Доктора решили, что я уже не выздоровлю, и положили меня в палату к безнадежным умирающим больным.

Лене сказали, что нужно готовиться к худшему. Мне кололи морфий, я путался между серой больничной реальностью и видами золотых дворцов и зеленых джунглей. Леночка сразу после операции приехала ко мне, прорвалась в палату и осталась со мной. Только иногда уезжала она домой поспать и немного отдохнуть. Она помогала мне переворачиваться, двигаться, ухаживала за мной. Она вытаскивали меня с того света своими маленькими нежными руками. Каждый раз, открывая глаза, я видел ее, сидящую рядом со мной на какой-то больничной лавке, которую она нашла и принесла в палату.

Все это продолжалось около двух недель, пока я не начал самостоятельно вставать. Поначалу это было очень больно. Я попросил милую женщину, уборщицу, раздобыть для этого какую-нибудь палку. Она принесла мне старую хоккейную клюшку, я кое-как встал и, опираясь на нее, начал ходить по коридору. Мой доктор, увидев меня прогуливающимся, был очень сильно удивлен. Он пригласил меня на осмотр. Он вынул часть трубок, торчавших у меня из живота. Я официально был признан выздоравливающим.

Как я могу высказать моей малышке благодарность за то, что она сделала для меня в этот раз и в другие, когда я в этом нуждался? Ее участие, помощь и ее настоящая любовь помогали мне вернуться к жизни не один раз.

Весна шла своим чередом, все цвело, воздух был полон ароматов, а меня выписали из больницы. Потом еще было много проблем, швы не очень хотели заживать, но все это были мелочи – мы были вместе, моя милая вернула меня с того света. Мы не спеша гуляли с ней по весеннему Киеву, и я опять чувствовал счастье, моя Леночка спасла меня, я был жив, и я был с ней и нашими малышами.

Но вот наши дела были закончены и мы опять сели в поезд и уехали в Москву.

 

 

ВОСПОМИНАНИЯ

 

Все что я пишу сейчас, это внешнее. Какие-то события, люди, обстоятельства. Но самое главное, как всегда – внутри. Что думала моя малышка, когда принимала свои решения? Какие мысли приходили ей бессонными ночами, когда она из за своей чувствительной души не могла заснуть до утра? Она не любила рассказывать об этом.

Бывает так, что воспоминания не хотят располагаться по времени, они двигаются и перемешиваются, как живые, вместо одних картин возникают совсем другие. Вот например сейчас, думая о нашей жизни в то время, я опять сбиваюсь, разные события выстраиваются по своему, они даже не выстраиваются, а нагромождаются, совершенно не заботясь о хронологии!

Вот например, мне вспоминается жаркий день, мы собираемся садиться на кораблик, который должен отвезти нас из Рыбачьего в Алушту. На море большие волны, пароход то поднимается выше причала, то проваливается куда-то вниз, а мы стоим на пристани и ждем, когда можно будет, пройдя по качающемуся вверх и вниз трапу, попасть на кренящуюся и уходящую из-под ног палубу. Мы держимся за руки и говорим друг другу веселую чушь. Пахнет морем и горячим солнцем.

Мы едем, прижавшись друг к другу, в вечерней электричке. На улице осень, темнеет рано. Впереди нас ждет далекая дорога до нашего деревенского дома, в котором мы временно живем. Обычно водители в то время подвозили за пачку сигарет. Сигареты у нас есть, но водителей на станции нет, вечер, темно. Мы идем по темной дороге, взявшись за руки. Редкие проезжающие машины, холодный ветер, темно. Мы идем по темному шоссе, а я стараюсь согреть руку Леночки в своей руке.

А вот это было совсем недавно, как будто вчера. Мы сидим во дворике, в городе Йена. Завтрак. На столе немецкая еда – сырые яйца, сырой фарш с луком. Кофе. Разные сыры и паштеты для намазывания на хлеб. Немцы любят бутерброды. Мы тоже любим бутерброды, особенно немецкие. Мы сидим и разговариваем о том, куда мы сегодня хотим пойти. Очень тепло и солнечно, мы сидим в тенистом дворике, вокруг старые кирпичные стены, над головой весеннее небо. Теплая весна. Брусчатка, который выложена улица, блестит на солнце. Позже мы пойдем на прогулку по городу. Вечером у нас концерт. Еще один замечательный день в Германии, до отъезда еще есть время.

Пляж, слепящее теплое летнее солнце. Мы купаемся в океане. Я прошу Лену перекувырнуться в воде, она это очень здорово умеет делать. Лена не хочет, от этого вода попадает в уши. Лена не спеша плывет от берега, я плаваю вокруг нее. «Только не брызгайся! – говорит она строго, – я не хочу намочить голову!» А мне смешно и настроение у нас обоих просто праздничное. «А топить можно?» – спрашиваю я, заранее зная ответ. Лена смотрит на меня, стараясь быть строгой, но ее глаза улыбаются. «Ты сейчас получишь!» – говорит она, отплевываясь от плещущих в лицо волн, продолжая уплывать от берега. На голове ее черная бандана. «Ты пират!» – говорю я ей, продолжая плавать вокруг. Я плаваю быстро, я в ластах. Леночка ласты не любит, плавает без них. «Ласты – это читерство!» – говорит она и улыбается.

Ночь. Лес. Мы сидим у костра. Стволы деревьев, уходящих вверх, освещены мечущимся пламенем. Мы пьем чай и разговариваем. Сидеть у костра так здорово, что не хочется идти спать. Вокруг абсолютно черная чаща, в котором освещена только наша маленькая полянка. Где-то далеко хрустит ветка. Звуки хорошо слышны в ночной тишине. По быстрой речке под горой не спеша идет лось. Он не слышит нас, река сильно шумит на камнях. В ночном лесу разносится стук его копыт по камням и шлепанье по воде, иногда он шумно фыркает. Вскрикивают ночные птицы. В траве шуршат какие-то мелкие зверьки. Мы говорим о чем-то очень важном, прерывать разговор не хочется. Огонь бегает по углям маленькими веселыми язычками. Ночью прохладно, мы сидим на упавшем дереве, накинув на плечи наш большой спальник, Леночка рядом со мной, она положила голову мне на плечо, у нее в руках кружка с теплым травяным чаем.

Лето, подмосковный пляж. Мы жарим шашлык. Нам для этого выдали мангал и дрова, такой это пляж. Моя Лена знает рецепт самого лучшего шашлыка в мире. Дети пытаются залезть в костер, мы им не даем этого сделать. Лена умеет разводить костер от одной спички. В любых условиях, под дождем, на ветру, не важно. Мы купаемся, едим отличный шашлык. У нас есть овощи и хлеб. Пьем прохладную воду. Дети немного устали, пора. Тени удлиняются, солнце начинает клониться к западу, надо собираться, домой ехать долго. Мы собираем вещи, переодевался в сухое, тушим угли речной водой, убираем мусор, сворачиваем одеяло. Дети бегают вокруг, Лена легко ими руководит, она никогда не кричит и не ругается. Собравшись, мы идем на пристань и ждем наш корабль на подводных крыльях, который должен умчать нас домой, в Москву. Кожа горит после купания и солнца, мы уже сидим в прохладном метро, как всегда обнявшись, дети затихают от усталости. После дня, проведенного на солнце и свежем воздухе, Лена румяная и загорелая. Я держу ее руку в своей.

 Ночь. Мы лежим на старой, просевшей скирде соломы посреди заброшенного, зарастающего лесом поля. Мы смотрим на небо. Прохладно, ни облачка. Северное небо подсвечено солнцем с одной стороны и восходящей луной с другой. Вдруг становится понятно, что небо круглое. Посередине в самой темной части видны звезды. Создается впечатление, что мы висим над бездной. Мы тихо разговариваем. Мы обсуждаем наши новые записи, альбом, как будем его издавать. Одновременно с разговором, как ни странно, возникает чувство растворения в бесконечности. То, что мы видим, пугает и притягивает одновременно. Мы строим планы. Мы говорим тише, а потом и совсем замолкаем и лежим, обнявшись, слушая ночные звуки. В скирде, под нами, пищат мыши. Мы видим, как между звезд пробирается яркая светящаяся точка – спутник. Где-то в лесу кричит сова.

В этих воспоминаниях, кажется, ничего не происходит, они такие обыденные, повседневные. Это не так. Это не обыденные воспоминания. В них есть то, из чего состоит весь мир. Нечто невидимое, то, что чувствуешь, только когда его нет. Кроме того, есть еще маленькие секунды, которые незаметно бегут, копятся, вырастают в годы и десятилетия. Постоянное незаметное движение. Это похоже на то, как в детстве ты пытаешься увидеть движение минутной стрелки. Его хорошо видно только на очень больших часах. Секунды утекают постоянно, это пугает и манит, как круглая звездная бездна, над которой ты висишь вверх ногами. Это становится таким обыденным, что об этом перестаешь думать. Но оно происходит, это утекание. Не останавливаясь ни на мгновенье, равномерно, твоя жизнь течет, и этот гигантский поток маленьких секунд несет тебя вперед, к водопаду в конце реки. Кому-то это предстоит раньше, кому-то позже. Но поток не остановить. Можно только быть внимательнее к деталям.

Как описать чувство радости, когда рядом с тобой любимый человек? Хочется, как в детстве, дурачиться, шутить и смеяться. Все те годы, что мы были вместе, видятся мне теперь одним бесконечным праздником. Мы путешествовали по жизни, не считая дней, мы были расточительны, мы сорили днями и часами, как богачи. Казалось, что времени впереди бесконечное количество. Благодаря Лене мы смогли многое успеть, очень многое. Мы побывали в тех местах, в которых мы мечтали побывать, занимались любимыми делами, много ездили. Она была абсолютно гениальным организатором. Все проходило легко и без лишних проблем. За этим, правда, стояли дни, а то и месяцы подготовки, идеи и сомнения.

Леночка не любила зиму, особенно в Москве. Холод, вечная темнота, ледяные кочки под ногами. Зима приносила с собой депрессию. Много лет подряд мы мечтали уехать из Москвы зимой. Но обязанности, семья, какие-то дела долго не давали этого сделать. Мы сидели и мечтали о теплых и светлых, не таких промерзших и сырых местах, в которые мы могли бы съездить.

 

 

НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

 

В середине девяностых я поехал в Америку. К сожалению один. Взять с собой Леночку не получалось. Радость от поездки была этим сильно омрачена. Это был единственный раз, когда мы с моей малышкой расставались так надолго. Этот год был для нас испытанием и обновлением наших отношений. Мы созванивались по телефону и страшно скучали друг по другу. Иногда мне казалось, что все это бессмысленно, что не нужно было никуда ехать, другие не едут и хорошо себя чувствуют. Это контрастировало с действительностью, которой я был в тот момент окружен. Я много работал, но все свободное время старался смотреть и запоминать. Мне очень хотелось привезти сюда мою семью. Жаркое лето, холодная, очень снежная в том году зима, долгая весна и опять очень жаркое лето.

Наконец все это закончилось, подошла к концу виза, я купил билет и прилетел обратно. Моя милая Леночка встречала меня в Шереметьево, она чуть не плакала от радости, да и я тоже. Мы целовались, я смотрел на ее прекрасное лицо и думал, что больше не хочу никуда уезжать один. Мы обнялись, я взял мою малышку за руку и мы не расставались больше.

Первое время, приехав, я помногу молчал, как будто отвык от общения. Неудивительно, ведь целый год перед этим я говорил очень мало – не хотелось, тем более без моего любимого собеседника. У меня за это время даже успела сложиться привычка. Лена удивлялась такой перемене. Но постепенно я опять стал рассказывать ей свои бесконечные истории, все стало по-прежнему.

Пока меня не было, Лена устроилась на работу. Она продавала аудиокассеты на станции метро. Когда я вернулся, мы стали работать вместе. Утром отводили детей в садик, потом бежали торговать. Заканчивали мы довольно рано. Домой шли не спеша, прогуливаясь, заходили в магазины.

Наша станция метро, та, где мы работали, находилась возле большого парка. Пахло лесом, это напоминало нам наши прежние приключения, это было грустно, но мы не могли вырваться из круговорота – денег было недостаточно. Зато было лето и мы опять были вместе. Это время, несмотря на все противоречия и проблемы, стало для нас еще одним медовым месяцем, наши чувства сильно изменились. Они посвежели из-за разлуки, они наполнились новым смыслом. Мы становились взрослее и понимали многое из того, что раньше нам казалось неинтересным. Это был трудный период, но для нас он был наполнен новыми радостями и открытиями.

Иногда у нас обоих возникало чувство, что мы не сможем никуда вырваться, все вокруг становилось серым и давило нас своей вечной повторяемостью.

Такая жизнь была не для нас. Вечное хождение по кругу, где в конце всех ждет смерть. Надо было что-то делать. От смерти, конечно, не уйти, но ходить по кругу мы не хотели. Это не могло не вызывать депрессию.

Мы все время старались найти выход. И – спустя некоторое время – мы его нашли.

 

 

МУЗЫКА

 

Когда-то давно, в поздние семидесятые и в начале восьмидесятых, я играл в группе, мы немного выступали, пытались записываться. Все это закончилось, все выросли и повзрослели, старые друзья перестали заниматься музыкой, некоторые перестали даже ее слушать. Я играл на гитаре дома, для развлечения. Но тут…

Случился очередной виток технического прогресса – и на компьютерах стало возможно записывать музыку более-менее сносного качества. Об этом мне возвестил не кто иной, как Малколм Макларен. В одном из своих интервью он призывал не слушать чужую, а создавать собственную музыку при помощи компьютера. Компьютеры стали достаточно производительными, а это значит, что студии теперь не так важны, практически все теперь можно делать дома. Я понял, что час настал.

Началось время компьютерной звукозаписи. Стало понятно, что домашний компьютер может заменить пленочные студийные магнитофоны только отчасти, но все-таки может. Я сформулировал задачу, а мы вместе с Леной стали работать над ее решением. Через некоторое время технические требования воплотились в память, процессор, жесткий диск и все прочее. Продавцы с Митинского радиорынка собрали нам относительно недорогой компьютер, отвечающий нашим техническим требованиям. Когда я забирал его, мне казалось, что я обманываю продавцов. Я покупал большее, чем просто возможность играть в игры или сидеть в интернете. Мне было немного неловко. Я рассказал об этом Леночке, она рассмеялась и призналась мне, что у нее точно такое же чувство. То же самое чувство возникало, когда я покупал музыкальные инструменты.

Собравшись с силами, мы купили в комиссионном музыкальном магазине гитару, бас и миди клавиатуру. Потом маленький пульт, потом рэковые устройства обработки звука, микрофоны… Я начал записывать свои вещи на компьютер, постепенно учась. Вначале было трудновато – я с начала 80-х годов не занимался музыкой и записью, но со временем стало легче, я во всем разобрался и стало понятно, что записываться на компьютере намного проще, чем в реале, на громоздких и ненадежных устройствах.

В первой половине двухтысячных мы смогли записать и свести первый альбом – Case History of John Doe. Лена общалась в интернете с музыкантами, близкими нам по стилю, ей отвечали, завязывались знакомства, переписка и вскоре о нас узнало довольно большое количество заинтересованных слушателей. Лена придумала название группы – The Vivisectors. При поддержке и помощи Артемия Троицкого, с которым мы подружились за это время, вышел наш первый альбом на лейбле «Союз». Когда я рассказываю об этом, я не буду описывать в подробностях весь путь, который мы прошли за это время, от идеи, записанной аккуратным леночкиным почерком в одном из ее многочисленных блокнотов, до того, как принятое решение стало важной частью нашей жизни.

Все это напоминает мне теперь план побега. В составе группы, по предварительному сговору, с применением технических средств. Это и был побег. Из нашего замкнутого круга, который многие так никогда и не смогли разорвать, из-под серого неба, от бессмысленного и разрушительного пьянства в маленькой хрущевской квартире самого криминального тогда района Москвы. План побега из зоопарка. И пусть это происходило не быстро, мы все равно не сидели сложа руки, мы сами решали, что нам делать. Ведь подготовка к побегу – это уже почти свобода.

 

 

ПЕРЕСЕЧЕНИЕ РУБЕЖЕЙ

 

Через какой-то небольшой период времени мы стали довольно известными в определенных музыкальных кругах, благодаря моей Лене. Дальше был придуман и записан с нашим замечательным другом – Максимом Темновым, альбом Gulag Tunes – трилогия, выпущенная на том же «Союзе». Название Gulag Tunes тоже придумала она, моя малышка.

Все это дало повод Леночке заняться нашими выступлениями, ведь никто другой их нам организовывать и не собирался. А как иначе? Начав с простого – с местных концертов и локальных поездок, изучив детали, она организовала первый выезд The Vivisectors на гастроли за границу – в Германию. Пройдя все испытания в посольстве, где молодые чиновницы вели себя как сторожевые собаки на амфетаминах (быстро отвечать, не путаться в словах и деталях, четко и громко называть имена друзей, мгновенно находить нужный документ в ворохе похожих), мы все-таки сделали это и получили немецкие визы.

Я так просто пишу об этом, но все это было совсем не просто. Сколько бессонных ночей, сколько часов поиска в интернете, сколько идеально разработанных планов стоит за этим – невозможно описать, так что поверьте мне на слово, это была большая победа.

Мы с успехом провели наш первый заграничный тур. Одиннадцать концертов за одиннадцать дней. Мы начали играть сразу, буквально сойдя с самолета. Концертов планировалось десять, еще один, дополнительный, добавился на месте, когда владельцы клуба затащили нас к себе и целый вечер, до глубокой ночи не отпускали со сцены. Это был длинный психоделический джем, продолжавшийся далеко за полночь.

Мы ездили по Германии, играя по вечерам, а днем, между погрузкой и разгрузкой оборудования, мы постоянно гуляли по уютным немецким городам и городкам, путаясь в маленьких кукольных улицах, дышали весенним воздухом, холодным и чистым. На кустах вербы появлялись «котики», соцветия, которые Леночка так любила. Она сама всегда представлялась мне воплощением Весны, окруженная подснежниками, веточками вербы, ароматными почками и всем новым, чистым и расцветающим.

Мы жили в хостелах, пугая своим видом и произношением аккуратных европейских студентов. Продавцы донеров и кебабов кормили нас бесплатно, когда слышали русскую речь или узнавали, откуда мы. The Vivisectors играли с местными музыкантами, беседовали с безумным автором книги о Льве Толстом, спали в домах у друзей. Одно из самых запомнившихся нам мест проживания было старинное здание, отданное человеку, работавшему с юными преступниками. Это были подростки, воровавшие в магазинах, просто мелкие хулиганы и, как свойственно молодым людям, вандалы. Они курили траву и приходили на наши концерты, они плясали под наши песни.

Потом было еще много таких концертов, веселых, удачных, сыгранных в разных местах. Мы ездили в Америку, где Лена нашла себе замечательных подруг и друзей, в Финляндию, к нашим финским знакомым, в Эстонию, в Таллинн, в тот самый Таллинн, в котором мы скитались в самом начале нашего знакомства, снова посещали Германию, останавливались в Аахене, у хиппи, живших в старинном доме, в огромной квартире, заполненной странными антикварными вещами настолько, что она превратилась в лабиринт. На заднем дворе у них, как у всех настоящих хиппи, находилась небольшая теплица. Бывали мы и в любимом нами обоими леночкином Киеве. Внутри страны ездили много раз в Питер, Орел, Владимир, Ярославль, добирались даже до Перми.

Мы ночевали в хостелах и квартирах, в мотелях и гостиницах. Мы летали на самолетах, ездили на машинах и поездах. Это время – как калейдоскоп из постоянно меняющихся цветов. Мелькание образов и форм, отголоски разговоров, шум концертов. Запахи и звуки заполняют эти воспоминания, они движутся и переливаются. Мы проводим все это время вместе, мы не расстаемся дольше, чем на полдня, и хотя мы много общаемся с людьми, нам по-прежнему никто не нужен.

Если бы не Лена, все связанное с музыкой (да и не только) осталось бы для меня мечтой, я бы не смог сам сделать всего этого. Одному заниматься таким неинтересно, нужен компаньон.

Несмотря на успехи, наше положение по-прежнему оставалось двояким, с одной стороны – поездки, концерты, радость. А с другой – возвращение в нашу маленькую комнатку, в наш двор, где в теплое время года под окнами до утра орали пьяные, весной была непролазная грязь, а зимой, в вечной темноте, можно было переломать себе ноги на ледяных кочках. Я не хочу ничего и никого ругать, просто контраст был очень разителен. Я даже думаю, что кто-то осудит меня за такое описание родных для кого-то мест. Извините, друзья, но на меня особенности моей малой родины всегда производили удручающее, убийственное впечатление. На Лену тоже и даже в большей степени. Каждый раз, собираясь в путешествие, мы заранее представляли себе возвращение из него – после зеленых полей на взлете, самолет, садясь, делает вираж над подмосковными серыми, с остатками каких-то разбитых механизмов (с войны?), заболоченными пустошами, а впереди нас ждут недовольные и злые пограничники и пограничницы, придирающиеся к несущественным мелочам.

Депрессии накатывали и отступали, но мы продолжали действовать. Концерты, записи, интервью (самое ужасное из них было мной дано для Би Би Си Глазго) – все это уводило дальше, по нашему пути, ведущему к свободе.

Иногда мы вырывались из повседневных дел и – одни или с друзьями – ездили в лес. Лес обладает целительной силой. Мы приезжали разбитыми и измученными, а уезжали свежими и полными энергии.

Особенно запомнился мне наш поход, в котором мы были вдвоем, только в самом конце к нам приехал наш хороший друг.

Мы тогда жили в палатке, переходя с места на место, наблюдали рассветы и закаты, все так же, как раньше. Мы сидели, обнявшись, пытаясь согреться у вечернего костра. Но мы сами заметили, что стали другими. Жизнь как будто постоянно пыталась отнять у нас радость, мы уже не были теми детьми, которые просто так грелись на летнем солнышке или плескались в море голышом. Шрамы, оставленные жизнью, иногда мешают чувствовать радость в полной мере. Но все равно, несмотря на это, мы были счастливы, мы были вместе.

Цвета этого периода – темная зелень соснового леса, белый песок, темно-синяя вода реки и янтарная полная луна. Тлеющие в темноте угли костра, рубиновым светом освещают любимое лицо. Запах дыма и варящейся похлебки, сырой земли и расколотого топором соснового полена. Песня жаворонка над полем, шум ветра в деревьях и, конечно же, стук капель дождя на палатке. Все это приносит радость, даже если жизнь и оставила на тебе следы в виде огрубевшего панциря. Эти воспоминания – как большой необработанный прозрачный камень с искрами солнца внутри. Как и остальные, он прекрасен и не имеет цены. Это спокойная радость. Ты полностью уверен в себе и в том человеке, который рядом с тобой. Это расцвет, самая макушка лета.

В одном из походов у меня заболела нога, вена на голени надулась и стала темно-красной, поднялась температура. Мы собрались и поехали в Москву, тем более, что это была вторая неделя в лесу. Мы добрались до Москвы, и на следующий день я пошел в больницу. Оказалось, что у меня большой тромб в ноге и мне нужна операция. «Когда?» – спросил я доктора. «Прямо сейчас!» – спокойно ответил он.

Я опять попал на операционный стол. И снова моя малышка спасла меня. Это ведь она настояла на том, чтобы я пошел в больницу, она приходила каждый день, засиживаясь допоздна.

Скоро меня отпустили домой, концерты продолжились своим чередом, а мы продолжали свое движение вперед, к новому и неизвестному. Иногда хорошему, иногда не очень.

Однажды летом Артемий Троицкий пригласил нас с Леной на концерт группы Suicide. Там мы познакомились с Сережей Пахомовым – безумным художником, поэтом и актером.

В то время мы постоянно знакомились с интересными людьми, ездили по разным городам и странам, события сменяли друг друга с невероятной скоростью. Клубы приглашали нас к себе. Концертов было много. Наши инструменты и их чехлы стали пахнуть сценой – смесью запахов табачного дыма и какой-то парфюмерии – воспоминание о том времени, когда в клубах можно было курить. Мы стали похожи на настоящих профессионалов! Леночка научилась определять количество людей в толпе на глаз, а я учился управляться с разнокалиберными, не всегда хорошими, усилителями и своими многочисленными гитарными эффектами.

 

Самым удачным и долгим оказалось наше сотрудничество с клубом под названием Проект ОГИ. Отличный подвал в центре Москвы, с хорошим руководством и неплохой кухней. Мнение о еде не мое – так говорили приезжающие из-за границы артисты. Лена устраивала там ставшие даже одно время ежемесячными «Гаражные Дни». В честь этого события были выпущены футболки, я делал афиши для этих концертов, в общем дело шло, было весело. В организованных Леной концертах участвовали сначала местные, потом группы из других городов, а потом и из других стран. Десятки групп, сотни музыкантов, тысячи посетителей. Организация концертов, как всегда у Леночки, была очень тщательно продумана и аккуратно спланирована. Участники этих праздников расходились и разъезжались по домам довольными. А что уж говорить о публике! Народу бывало так много, что охрана переставала пускать людей внутрь. Звук был удовлетворительный, даже хороший по сравнению с другими клубами, хотя он обладал одной особенностью – он грохотал. Я не говорю, что это плохо – просто надо было привыкнуть. В сочетании с громкими голосами людей, звоном кружек и клубами дыма, эта его особенность была такой узнаваемой, можно сказать родной. За пультом частенько, а в последние годы и постоянно, стоял Павел – барабанщик Гражданской Обороны. В зале присутствовали известные в андерграунде люди. Именно в ОГИ я познакомился с музыкантами, которые были авторами саундтрека к нашей с Леной жизни. Публика в большинстве собиралась спокойная. Что важно – охрана была не агрессивной. Хороший, в общем, был клуб.

Время шло, все понемногу менялось, появлялись новые друзья, The Vivisectors продолжали записывать и издавать свою музыку.

Тогда же мы познакомились с Ником Рок-Н-Роллом, с Серегой Мухомором, с Димой Захаровым, жившим недалеко от нас увлеченным музыкантом-электронщиком и страстным радиолюбителем, и со многими и многими другими.

 

Вся эта суета, волнения, поездки, репетиции и отдых между ними, выглядят издалека как искрящиеся сгустки света, яркие, блестящие и переливающиеся всеми цветами. Летние, весенние, осенние и зимние дни, восходы и закаты. Черные ночи с золотыми лунами, блеск океанских волн и горы, заросшие лесом. Цветущие сады и занесенные снегом поля. И опять мозаика лиц, образующая узоры отношений. Воспоминаний того периода много, очень много. Этот не очень большой по времени, но очень насыщенный событиями период занимает отдельное место в моей сокровищнице. Здесь хранятся свидетельства наших побед, больших и не очень. Мы путешествовали, но по прежнему всегда были вместе. Лена оставалась такой-же – красивой, веселой, смешливой, любящей шутить и танцевать. Но в то же время она оказалась гениальным организатором, она полностью изменила нашу жизнь, все теперь было по-другому. Время шло, даже бежало, и мы бежали ему вслед, торопясь и боясь опоздать куда-то.

Однажды нам позвонил знакомый и предложил сыграть на закрытой вечеринке. Проверив расписание, мы согласились. А надо сказать, что еще одной приметой того времени было отсутствие постоянного барабанщика у нас в группе. Мы стали перебирать возможных кандидатов, звонить им. В результате согласился только один человек – все тот же Павел, наш хороший знакомый, ударник, игравший с Егором Летовым. Наняв машину, мы в назначенный день загрузили оборудование и поехали через заснеженные поля Подмосковья в какой-то дом отдыха.

Здание, напоминающее то ли Белый Дом, то ли дворянскую усадьбу, стояло среди засыпанных снегом холмов. Нас уже давно ждали, какие-то люди вышли нам навстречу и стали помогать с выгрузкой. Пройдя внутрь, в белый с золотым зал, мы расставили аппарат на старом дубовом лакированном паркете (дом отдыха был еще советской постройки) и под люстрой, похожей на люстру из Дворца съездов, сыграли отличный концерт. Почему я о нем упоминаю отдельно, ведь концертов было много? Все это было довольно странно – абсолютно советская обстановка, канделябры, белые мраморные стены, пляшущие молодые то ли дизайнеры, то ли издатели, отражающиеся в огромных, с золотыми рамами, зеркалах, и группа The Vivisectors, играющая с приглашенным ударником «Гражданской Обороны»!

Вообще, в то время происходило много странных событий и совпадений. Находились старые знакомые, бесследно исчезали новые. Гуляя по центру Москвы, после интервью английской журналистке, мы встретили Наденьку, подругу Лены, с которой они были в тот самый день – день нашей первой встречи и знакомства. Она была свидетелем начала наших отношений.

Жизнь в то время сильно изменилась не только внешне, но и внутренне. Мы стали смотреть на все немного по-другому. Да и сами стали другими. Пропали некоторые иллюзии, зато появился опыт и уверенность в своих силах.

 

И опять воспоминания идут не по порядку. Мы на море. Полный штиль, волн почти нет, солнце садится, окрашивая все оранжевыми тонами. Вечереет, мы сидим на каменистом, прогретом за день берегу, теплый ветерок едва шевелит леночкины золотые волосы, вокруг никого нет, начался сентябрь, учебный год. Все дикие туристы уехали. Мы одни на нашем каменистом пляже, он стал необитаем. Теперь он полностью принадлежит нам. Но мы тоже готовимся к отъезду, наступает осень и от этого немного грустно, всегда бывает грустно когда что-то хорошее заканчивается. Не знаю, почему я вспоминаю сейчас этот день из прошлого. Может быть потому, что я хочу туда, в этот прекрасный солнечный свет, в этот закат. Может быть потому, что два маленьких полуголых человечка на берегу огромного моря, греющиеся одни в лучах заходящего солнца – это грустная картина. Ведь они не видят того, что их ждет за горизонтом, они не знают, что готовит им следующий день, они беззащитны, они наслаждаются тем, что они вдвоем. Никто не знает, что будет дальше. И какое счастье видеть этот тихий, безветренный день оранжевый закат и маленькие, прозрачные волны огромного моря. Хорошо, когда существует память о времени, в котором было так беззаботно и хорошо.

 

 

ДОРОГА

 

Думая о свободе, я всегда вижу дорогу. Солнечный день, темная зелень на обочинах и белесая, пыльная дорога. Иногда идущая в гору, иногда спускающаяся с холма. Иногда возле моря, иногда среди полей и равнин. Иногда она представляется мне покрытой асфальтом, иногда простой деревенской грунтовкой с кочками и ямами. И на ней мы – держащие друг друга за руки, идущие вперед к неизвестному будущему. Над нами небо, а в небе, кроме яркого солнца, на голубом фоне редкие маленькие облака. Всякий раз, представляя ограничение свободы, я боюсь того, что эта дорога станет недоступной, нас не пустят на нее, мы не увидим этого неба и не сможем идти по ней. Как обычно, вдвоем. А как идти по ней одному? И если пути двух людей внезапно трагически разошлись, то встретятся ли они когда-нибудь снова? Я не знаю ответов на эти вопросы…

Мы с Леной в течение нашей жизни часто ходили и ездили по таким разным и очень похожим дорогам. В России и Америке, в хвойных лесах, и на берегах океана, в сказочной Тюрингии, где шоссе серпантином вьется по заросшим лесом и горам, и на зеленых, покрытых чистыми и холодными озерами равнинах Финляндии. Лена очень любила путешествия, они всегда вызывали у нее радость, Лена была настоящей путешественницей. Она быстро собирала каждый раз самое необходимое для поездки. Количество вещей получалось небольшим, но его всегда хватало – ведь это было самое нужное. Лена обладала такой сверхспособностью – не брать лишнего, ведь все знают, что лишнее – признак неправильного расчета. Поэтому сборы всегда начинались с составления списков. И эта ее способность касалась не только вещей. Лена старалась избежать лишних, ненужных слов, разговоров, лишнего общения, она всегда предпочитала не болтать, а действовать. Действовать по продуманному плану. Она не была скучным прагматиком, нет. Ее планы пугали непосвященных людей, казались безумными. И именно за это они всегда неизменно нравились мне. Управляемый хаос. Безумно-гениальные решения. А еще планы, составленные ею, всегда бывали очень поэтичными, романтическими, но при этом абсолютно выверено точными.

Думаю об этом и вижу ее, сидящую за своим столиком, лицо освещает лунный свет компьютерного экрана. Она сосредоточена, щелкают клавиши, пальцы что-то набирают, печатают. Я спрашиваю ее о чем-то. «Мишка, подожди! Я очень занята, давай позже!» Лена поворачивает голову и улыбаясь смотрит на меня извиняющимися глазами. Происходит работа. Вещи послушно занимают свои места, случаются события, которые только вчера были строчками в блокноте, мир меняется. Не существовавшее вчера – появляется сегодня, рифы и ловушки обойдены с изяществом, и наша повозка катится дальше, вперед и вперед. Это выглядело как магия, но это абсолютно реально. Лена – человек, который мог менять реальность, менять мир. Она очень волновалась, хорошо ли она все это планирует, составляет и осуществляет свои замечательные идеи? Могу сказать, как свидетель этих событий – она делала это лучше всех! Это была ее поэзия – планируемое случалось вовремя, создавая ритм и попадая в рифму со всем окружающим миром. Это была гармония, которую как музыку создавала моя малышка.

Все дела окончены, мы вдвоем в комнате, болтаем о разном, у нас очень хорошее настроение. Лена надевает на пальцы веревочку: «Мишка, давай поиграем?» Она любит играть в кошачью колыбельку. А я не умею, мне стыдно, у меня большие руки, я не понимаю, что с ними делать, я отказываюсь. Ну что же это я, а? Почему не согласился, хотя бы смешно и неправильно поиграть тогда? Надо было попросить ее научить меня! Если бы вы знали, как я сегодня жалею об этом! И о том, что не стал играть в тот день, и о многом другом, что вечно откладывается на потом, но так никогда и не происходит. Малышка обожала играть, но часто запрещала себе это. Она была очень азартным игроком.

Леночка любила танцевать и делала это прекрасно, а я не умел, я стеснялся, и мы не танцевали с ней ни разу. Никогда! Как же так? Это тоже теперь предмет моих сожалений, как и те ошибки, которых уже не исправить, те слова, которые лучше было бы не произносить, и те поступки, которые лучше было бы не совершать никогда.

Когда-то в детстве я любил сидеть на широком подоконнике и смотреть на закат. Облака представлялись мне островами, или гаванями, горами, а золотое, залитое закатным солнцем небо было морем. Мне бывало грустно оттого, что в эти места нельзя приплыть, хотя они так невероятно красивы.

Сейчас я смотрю на нашу прошлую жизнь и вижу череду прекрасных событий, тех, что произошли, сбылись. А есть другие, никогда не осуществленные, о которых я очень часто жалею. Когда-то это еще можно было исправить, но теперь все закончилось – солнце уже зашло, море и горы превратились в серые тучи, золотой свет скрылся из глаз. Что не случилось – то не случилось. И теперь уже можно сказать – не случится никогда.

Цвет этих воспоминаний – это цвет янтаря, подсвеченного закатным солнцем. Густой, золотой цвет ушедших закатов и теплые тона последних лучей солнца. И еще цвет тех маленьких, зеленоватых волн, у которых мы сидели на том затерянном, далеком берегу. Это запахи хвои и смолы, приносимые вечерним теплым ветром. Это смешанные грусть и радость, которые бывает трудно отделить друг от друга – ведь слезы льются и от радости, и от печали. Эти воспоминания я храню отдельно. Они очень грустные, эти воспоминания. Их не так много, но они есть и навсегда останутся, как вечная память о несделанном, о том, чего уже никогда не исправить. Они выделяются среди прочих, ярких, радостных и веселых. Но я все равно люблю их, они были частью нашей жизни и для меня они так же дороги, как и все остальные.

 

 

ДАЛЬНИЕ ДОРОГИ

 

Я боюсь летать на самолетах. А Лена – нет. Когда мы садимся и пристегиваем ремни, она берет меня за руку и мне от этого становится спокойнее. Страх, который я испытываю, это не страх высоты или катастрофы, это страх того, что я совершенно не могу контролировать свое положение в пространстве, что-то вроде приступа контроломании. Леночка улыбается, она шутит, мы начинаем разговаривать, и все проходит. «Как не стыдно», говорит она мне, «такой большой мальчик!» Мне почему-то от этого становится смешно и все проходит, я уже не боюсь, я начинаю смотреть в окно, сначала на удаляющуюся землю, потом на облака. Мы разговариваем, время летит незаметно. И вот уже самолет заходит на посадку, первое касание земли, самолет дергает, он начинает тормозить.

Прилетели. Теперь надо достать гитару из ящика над головой, взять наши рюкзачки. Медленно проходим к выходу, все торопятся, но только не мы. Лена рассказывает, что нас ждет дальше, куда надо ехать и что делать. За границей всегда тепло. Почти везде, кроме Финляндии. Ничего удивительного, что там холодно, ведь это север, зато Финляндия очень красива и она совсем рядом, можно доехать из Питера на такси.

Когда мы прилетели в Америку в последних числах декабря, то выглядели как полярники. На мне были теплые огромные и тяжелые зимние ботинки с протектором, на Леночке пуховая куртка, а вокруг люди ходили в кедах. Некоторые были даже в шортах, совсем уж невероятное дело! Мы конечно знали, что будет тепло, но все равно переглядывались и удивлялись – ведь зима же!

Человек, организовавший концерт, сказал: «Майк, почему ты не хочешь ходить в теннисных тапочках, это удобно!» Хм, правда, а почему я не хочу ходить в кедах? Да, действительно удобно. Тут такие огромные тяжелые ботинки нужны несколько дней в году, а там, откуда мы прилетели – примерно шесть месяцев. Мы пошли и купили кеды.

 

 

БОРЩ ПАТИ

 

В Германии, в городе Йена, Леночка однажды устроила борщ-пати. Мы жили в доме, где перевоспитывали трудных подростков, ну или думали, что перевоспитывали, я уже писал об этом раньше. Начальником над малолетними преступниками был заросший бородой, постоянно курящий дядька, больше похожий на атамана разбойников, чем на педагога. Лена предложила бородатому специалисту по перевоспитанию сварить на всех борщ, он закурил, подумал и согласился. Нам выдали огромную и очень чистую (Германия!) кастрюлю из сияющей нержавейки. Мы с Леной пошли в большой супермаркет напротив. Я тогда подумал, что здесь-то наверное, трудные подростки и воруют всякие товары. Сложнее всего в тот момент было понять, как называется по-немецки свекла, смартфонов-то у нас не было! В конце концов мы нашли ее, невероятно чисто вымытую и упакованную в пластиковый поддончик, лежащую, как куколка на мягкой белой подстилке, среди других, таких же невероятно чистых овощей. Вернулись мы нагруженные пакетами, купив все необходимое. По приказу атамана трудные подростки бросились нам помогать. Они мгновенно натаскали в нашу гигантскую кастрюлю воды, принесли небольшую газовую плитку, которая была установлена на полу. Помогали чистить картошку, морковку и свеклу. Леночка начала резать – крошить – перемешивать. По немецкой кухне стал расползаться знакомый, домашний запах. Помощники-воришки внимательно смотрели, как происходит чудесное алхимическое превращение сырых кусочков булькающих в воде, в прекрасный, огненно-красный борщ. Трудные подростки комментировали происходящее, заглядывая в недра кастрюли, как в кратер вулкана.

Закончив, Лена сказала, что нужно дать готовому блюду немного постоять, но никто не расходился. Ко мне подсел паренек – «хочешь курить?» спросил он на запрещенном английском языке. Да! Я забыл сказать, что атаман запрещал разговаривать по-английски, чем очень сильно мешал нам общаться с его подопечными. «Спасибо, сигареты у меня есть», — ответил я парню. «Я – цыган», продолжил разговор мой новый знакомый. «Отлично!» сказал я. «Смотри, что у меня есть!» и он, оглядевшись по сторонам, вытащил из рюкзака жестяную кухонную банку, в таких обычно хозяйки хранят специи. На банке почему-то была английская надпись Dill – укроп. Когда он открыл крышку, по кухне, перебивая запах борща, распространился сильный аромат конопли. Банка была полна шишками. «Если тебе что-нибудь будет нужно, просто подойди ко мне, окей?» «Окей!»

Посидев полчасика для приличия, участники парти стали ерзать и поглядывать на нас. Спросив предварительно Лену, атаман приказал начинать. Через некоторое время, очень небольшое, борщ был разлит по мискам и съеден. Весь. Без остатка. Я этого не ожидал, Леночка тоже.

Бородатый главарь закурил, вытер усы, похвалил еду и произнес короткую речь, в которой призвал своих подопечных самим готовить себе, по нашему примеру, а не пользоваться фастфудом! Он был большим противником всего американского и ненавидел английский язык, прям как многие наши соотечественники.

Когда мы в первый раз приехали в Германию, там стояла холодная весна. Расцветали цветы в маленьких ящичках, стоявших на брусчатой мостовой, под окнами домов. Светило и пригревало солнце. Это были дни Пасхи, поэтому на расцветающих ветках плодовых деревьев, на разноцветных ленточках висели яркие пасхальные яички. В маленьком старинном городке, в котором мы жили несколько дней, улицы были узкими, а на холме стояли развалины рыцарского замка, его разбомбили во время войны. В центре города по мощеным брусчаткой улицам мы гуляли в перерывах между концертами. На небольшом расстоянии от городка начинались красивые, заросшие лесом горы – Тюрингия. Под горами протекала река, мы гуляли по ее берегам солнечными яркими днями. Возле реки громоздились здания закрытой бумажной фабрики. Еще в этом городе делали шоколад.

Мы грелись на солнышке, заходили в кафе, смотрели на окрестности из окна высокой старой башни. Лена была очень рада, ей нравился этот тихий, маленький городок. Мы ходили по пустым улицам и площадям и обнимались, как школьники. Я купил Леночке серебряное колечко. Все в этом городе было пропитано тишиной и размеренностью. Фахверковые дома, городская стена, цветущие сады.

Мы спали на матрасе, положенном на старинный, деревянный, сделанный из широких толстых досок, пол. Утром к нам в комнату врывался кот, который охотился за нами. Он скакал по пуховой перине, которой мы укрывались (дом практически не отапливался), кусал и царапал нас за руки и за ноги, если они торчали наружу. Лена не сердилась на него, называла бандитом и хулиганом. «А кто у нас хулиган?» – говорила она. В общем, симпатизировала и при случае гладила, и он ей это разрешал. Леночка вообще очень любила кошек. И кошки ее обожали. Даже этот кусачий германский боевой кот не нападал на нее так часто, как на меня. К ней он приходил посидеть у нее на коленях. К сожалению, ни котов, ни кошек у нас никогда не было. При нашем кочевом образе жизни мы боялись, что они будут от нас разбегаться при переездах.

Мы выезжали из маленького городка, выступали, играя в клубах, и опять возвращались назад. У нашего знакомого был древний, наверное трехсотлетний дом, в котором мы и жили. Трехэтажный, с красивым узором брусьев на фасаде, с высокой черепичной крышей. В нем пахло деревом, розмарином и печным дымом. Дом находился в старой части города, окруженной крепостной стеной. Мы и хозяин спали на втором, а столовая была на третьем этаже, туда вела очень крутая и скрипучая деревянная лестница. Ночью дом потрескивал старым деревом, лестница издавала звуки, казалось, что с нами вместе тут есть кто-то невидимый. Внутри все было по-немецки уютно, на окнах стояли цветы и висели кружевные занавески. Однажды, в честь особого похолодания, затопили настоящую дровяную печку. Печка, как и дом, была старинная, чугунная с узорами. Запах дыма дополнил картину – средневековая Европа, узкие улицы, невероятное количество сортов местного пива и колбасы, замок и стены с башнями.

Все жители этого городка или работают, или сидят по домам. Конечно, как не сидеть, если есть такие дома! Мы другое дело, мы – кочевники. У нас ничего не было и не будет. От этого становится легко, ведь нам нечего терять. Но такой дом я, честно говоря, все-таки хотел бы иметь. Не как жилплощадь, а как предмет искусства. В тот момент мы оба испытывали смешанные чувства –благодарность нашим друзьям, помогавшим нам гастролировать по Германии, и легкое чувство зависти. Ведь этот дом был похож на живое существо! Как тут не завидовать!

Все это быстро прошло, мы просто попали под очарование старого дома, это подействовала старинная фахверковая немецкая магия. Мы – бродяги. Зачем нам все это? Сегодня здесь, а завтра там. А уж послезавтра и подавно, кто может знать, что с нами будет?

И опять воспоминания перемешиваются и нарушают порядок повествования. Начинают вспоминаться разрозненные события, казалось бы, ничем не связанные.

Вдруг вспомнилось, как однажды, прилетев в аэропорт Тегель, в Берлин, мы на автостоянке увидели рыжую лису. Настоящую. Она выбежала из-за кустов и, посмотрев на нас, направилась спокойно по своим лисьим делам, время от времени поворачивая мордочку в нашу сторону. Выглядела она упитанной. Наши немецкие друзья были удивлены – лиса в Берлине!

Или как на заправке в Нью Джерси к нам подъехал хиппи на грузовичке и просто так, чтобы сделать нас счастливее, как он сказал, подарил нам коробку веганских суперорганических пончиков-донатов с корицей.

Или как в аэропорту имени Джона Фицджеральда Кеннеди при въезде в США, когда паспортный контроль был уже пройден и мы с Леночкой пошли к выходу, офицер вдруг позвал меня назад, снова к своей кабинке. Я не понимал, что происходит, но по старой советской привычке приготовился к нехорошему. «Извините, сэр, мы с другом поспорили, какая гитара у вас в чехле? Фендер или Гибсон? Он считает что Гибсон!» – смеясь и показывая пальцем на своего соседа по кабинке, сказал черный парень, пару минут назад проверявший мои документы. «Ты выиграл!» – ответил я, чем вызвал бурю эмоций с упоминаниям громких музыкальных имен. Мы с Леной рассмеялись. Надо же, вот что интересует американских пограничников.

Или как перед ночевкой на высоченной соломенный скирде, когда мы расстилали спальник, Лена поскользнулась и чуть не упала, а я, прыгнув, успел поймать ее за ногу?

Или о том, как однажды, проснувшись утром в апрельском походе, мы увидели, что наша поляна в пойме ручья полностью заметена снегом. Но Лена накануне убрала наши ботинки и сапоги внутрь палатки, и они остались сухими.

Или о том, как мы с Леной купили мой первый стратокастер и как это изменило мою жизнь.

Воспоминаний много, они как маленькие коробочки с драгоценными предметами. Начинаешь их перебирать и уплываешь от того, что находится сейчас перед глазами. Истории переплетаются, ветвятся, приводят к новым сюжетным поворотам. Вспоминаются лица, чьи-то слова, короткие отношения. Поток плывет вдаль, и если не сопротивляться, то он уносит очень далеко, так что когда спохватившись, рывком, перемещаешься обратно, некоторое время не понимаешь, где оказался. Образы тают, как дым, звуки становятся неслышны. Ты как будто ударяешься обо что-то невидимое. Лица выцветают, как на старых фотографиях, ты понимаешь, что все это было давно. Очень давно. Это прошлое, оно было сегодняшним днем слишком много оборотов Земли тому назад.

 

 

УТРО

 

Солнечный луч ползет по одеялу. Пылинки пляшут и кружатся, освещаемые солнцем. На улице лето, дверь балкона открыта, занавесок на окне нет. В комнаты задувает теплый ветерок, принося с улицы запах листьев, шум машин и крики детей. Пятно солнечного света медленно, но неумолимо приближается к лицу спящей. Она очень не любит, когда утреннее солнце светит на нее во время сна. Она смешно морщит свой прекрасный носик и отворачивается.

Я не выдерживаю и заговариваю, как всегда, первый.

«Как дела, Котенок?»

«Я сплю»

«Как дела у спящего Котенка?»

«Мишка, дай пожалуйста поспать?»

«Ну вот, мой Котенок не хочет со мной говорить…»

«Котенок не хочет говорить, потому что он спит, а ты его мучаешь…»

Через какое-то время мы все-таки встаем, пора, нас ждут дела. Леночка спросонок улыбается, щурится на ярко освещенное окно, немного ворчит, ее глаза зелены как никогда, она еще теплая и сонная, мы идем чистить зубы и готовить завтрак.

«Мне приснилось, что я летаю. Просто делаю какое-то движение телом и лечу. Сначала низко, потом поднимаюсь выше. А на земле меня пытаются преследовать какие-то враги, они темные и неприятные, но они не могут меня достать. И знаешь, что было страшным в этом сне?» «Что?» «Я боялась, что когда я проснусь, я не смогу больше летать!» «Ничего, не волнуйся, это ничего не значит, это всего лишь сон!»

Каждый день как подарок, солнце, дождь или снег. Ведь все это не важно, главное не это, правда? А что самое же главное? Может что-то, чего мы не видим и не ощущаем? Что-то, к чему мы привыкли и без чего не можем? Может быть, мы как рыба, которая не замечает воду, в которой она живет?

 

 

ЗЕРНА НА ДОРОГЕ

 

Самый разгар лета, детский сад выехал на дачу, в Подмосковье. Дети и воспитательница идут на прогулку, на пути им попадается поле, на поле растет пшеница.

«Что это?»

«Это хлеб, дети, он так растет».

«А можно его есть?»

«Да, можно, только почистить надо».

Воспитательница показывает, как добыть из колоса зерно. Нужно катать его между ладонями и дуть, тогда чешуйки несъедобной оболочки, шелуха и острая колючая ость отделяется и улетает. Шелуху не едят, она противная и пристает к горлу, щекочет и колет до слез. Едят только зернышки, они твердоватые, но приятные на вкус. Зерна без шелухи. Вот бы не перепутать и не выбросить случайно с мусором зернышко! Дети сидят на земле, у них привал. Все сосредоточенно трут колоски, дуют на них, шелуха летит по воздуху. Она прилипает к потной коже, она неприятная. Жаркий летний день. Хочется пить, но вода в белой пластиковой фляжке теплая, с привкусом полиэтилена. Над пшеничным полем колышется знойное марево, еще немного и появятся миражи. Небо блеклого, почти белого цвета. Слышится сильный запах хвои, рядом растет сосна с широкой кроной. Она источает липкую и прозрачную, похожую на сироп смолу. Вверх и вниз по сосне скачет белка, она все время бегает вверх и вниз, как будто носит что-то туда и сюда. Кто-то из детей пытается ее поймать. Бесполезно. Она уже наверху, смотрит глазами-бусинками с ветки и смеется. Интересно, зачем белка бегает по стволу целый день? Снизу – вверх, сверху – вниз. Наблюдая за белкой, мальчик ссыпает очищенные зерна в карман коротких штанишек. Зерна без шелухи. Говорят, пшеница из египетских пирамид прорастает, если ее посадить в землю.

 

Через много-много лет мы с моей малышкой едем по широкому прямому шоссе, мы в Америке. Я за рулем, машина летит вперед. Лето. Прекрасное чувство – когда ты сам едешь туда, куда тебе надо. Радость вождения, как говорила одна знакомая. Леночка сидит рядом, мы разговариваем, пьем воду из пластиковой бутылочки. Она приятно-прохладная, простая чистая вода. Солнце настолько яркое, что приходится надеть темные очки. Лена тоже все время в очках, без них глаза от ультрафиолета устают очень быстро. Жаркое марево над дорогой колышется, впереди все кажется текучим, расплавленным. Куда мы едем? А разве это важно? Мы вместе едем вперед, наслаждаясь пейзажами, а еще больше нашим общением. Иногда мы включаем музыку, но разговаривать в машине намного приятнее. Музыка хороша, когда ты один, она поддерживает, если она, конечно, хорошая. В машине прохладно, работает кондиционер. Иногда я открываю окно, и с улицы внутрь врывается горячий ветер с запахами асфальта, лета и сосен, которые подступает в этом месте к дороге. Ехать еще долго, но это ничего, я не устал, машина удобная. Я согласен ехать бесконечно долго с моей Леночкой. Жалко, ноги начинают затекать, приходится останавливаться. На остановках можно поесть или просто пройтись, размяться. Сколько мы ездили так, вместе? Сотни раз, наверное. Но дорога не надоедает, как не надоедает просыпаться с утра. Может, я неправ, и есть люди, которым не хочется открывать с утра глаза? Тогда это казалось мне немыслимым. Сейчас я допускаю такую возможность.

Всегда есть что-то, чего еще не видел, места, в которых не был. Люди, с которыми еще не познакомился. Сколько всего еще не нарисовано и не сыграно! Столько еще важных разговоров с моей малышкой впереди! Вдоль широкого шоссе тянутся провода. Местами мы видим надетые на провода огромные пластиковые шары. «Это потому, что здесь рядом детский парк! Это шарики для детей!» – говорит Лена, хитро прищурившись под темными очками. Невозможно понять, шутит она или нет. Ее юмор особенный. Она очень не любит гэги – грубый юмор, когда все падают, бьются головами об стену, вываливаются в окна, поскальзываются на банановой кожуре и падают с лестниц. Гэги – это такое sideshow, ярмарочный балаган. Мне он нравится, это же понарошку. Стена резиновая, стекло из сахара, пол мягкий. Во время съемок никто не пострадал.

Но у Лены это зрелище вызывало приступы скуки. Приступы скуки – это когда, свернув по-кошачьи кулачки, она смотрела в окно серыми-серыми глазами и протяжно тянула, немного в нос: «Мнеее скууушно…!» Лене нравился юмор особых свойств. А может быть, просто хороший юмор, без цинизма, но и без пошлости. Абсурдный и интеллектуальный, немного черный. Она не выставляла это на показ, это было ее свойство, остальное ей просто было не очень интересно. Она старалась не тратить времени на то, что ей не нравится.

«Здесь рядом парк Сикс Флэгс, поэтому здесь, на проводах, эти шарики! Чтобы люди не забыли отвезти туда своих детей».

«Ленка, ну это же от ветра, чтобы провода не схлестывались!»

 

Лена, улыбаясь, смотрит в окно. Ее нельзя понять, шутит она или серьезно? Одно слово – Кошка.

«Мишка, а давай поедем на север, там можно жить в мотеле, рядом лес, горы, это недалеко от Вудстока!»

«Конечно, давай! На два дня, да?»

«Да. Я найду мотель. Я так хочу побыть с тобой. Слишком много людей вокруг, я немного устала, а там не будет никого».

Напоминалка в телефоне начинает пищать, мне надо принять лекарство, я лезу в карман, придерживая руль одной рукой, лекарство лежит где-то в другом месте, но я натыкаюсь в кармане на маленькие, похожие на зерна, керамические бусинки. Я совсем забыл, я же нашел их, рассыпанные на обочине дороги. Тогда стоял отличный весенний день, было тепло. Мы втроем – Лена, младший сын и я были тогда в Нью Джерси, на одном из рынков, была весна, рынок проходил на улице. За соседним столом индеец продавал стрелы, ножи из обсидиана и луки. Разноцветные бусины валялись на земле, изрядно втоптанные в пыль. Синие, красные, желтые, белые. Они лежали там давно. Я собирал их и отряхивал, дул на них, чтобы очистить. Я набрал довольно много, потом сын помог собрать остальное. Они мне очень понравились. И еще я подумал, что бусы, рассыпанные в пыли, выглядят слишком трагично, хотелось их спасти. И вот сейчас они лежат у меня в кармане куртки. Похожие на зернышки, с небольшим количеством дорожной пыли. Их надо вымыть, подумал я. Вымыть очень осторожно, так, чтобы не уронить в раковину. Потом их нужно нанизать на хорошую нитку, чтобы она не порвалась. Нанизать хаотично, так, чтобы бусы получились пестрыми. Не надо никаких узоров и последовательностей, к последовательностям липнут лишние символы и смыслы. Из этих зернышек нужно сделать украшение для моей малышки! Главное не забыть! Я застегнул карман на молнию. Лекарство найдено и выпито, солнце за окном немного переместилось в сторону запада, а мы заезжаем на заправку. К нам подходит человек, я прошу, чтобы он залил полный бак. Пока бензин льется в горловину, я слежу за белкой, бегающей по стволу растущей у заправки сосны. Вверх и вниз. Туда и обратно. Такая у белки работа, все время бегать по стволу. Даже время не может ничего с этим поделать.

Ну вот и все, бензин залит, куплена в дорогу вода и две шоколадки, а мы едем дальше. На горизонте тучи, но они далеко, в ближайшее время они нас не догонят. Дорога почти прямая, машину вести легко. Ветер волнами пробегает по ветвям и листьям деревьев, растущих на обочине.

Я опять нарушил последовательность своего рассказа, воспоминания повели меня в другую сторону. Точнее, они как будто сложились в непонятный, разноцветный узор, пестрые бусы, бесконечный иероглиф, слишком сложный для логического понимания. Воспоминаниям очень трудно противостоять.

 

 

ОСЕНЬ. НЬЮ-ЙОРК

 

Остановился я на том, что мы продолжали нашу концертную деятельность, мы ездили, гастролировали, у нас даже появился постоянный состав, концертов было много. Мы сочиняли, записывали и разучивали новые вещи, у меня собрались в удачном сочетании, прекрасные, для нашего стиля музыки, набор педалей и усилитель. Я экспериментировал с записью, пробовал разные гитарные датчики. По настоянию моей малышки я стал больше рисовать – до этого наш кочевой образ жизни этому не способствовал, участвовал в выставках. Леночка занималась организацией, доводя свое искусство до совершенства. Иногда мы с ней прогуливались по нашим любимым местам и обсуждали будущее. Мир был открытым и полным солнца.

Время шло, мы узнавали все новых и новых людей с похожими на нас взглядами на жизнь, идеями. Это и была часть нашего плана – находиться в общении с ними, с теми людьми, которые нас понимают. Мы чувствовали поддержку и интерес к тому что мы делали. Все получалось.

Было приятно думать о том, как исполняются наши замыслы. Мы занимались тем, что больше всего любили. И мы были вместе! Сил еще оставалось очень много, идеи наполняли голову. Жизнь мелькала перед глазами, происходило множество событий. Этот период в памяти окрашен в ярко красный цвет, с серебряными и черными узорами, он пахнет красками и смолой, он горяч и жарок. Воздух клубов и сосновый ветер, дорожная пыль и прозрачная вода. Капли пота на поверхности гитары, темнота зрительного зала, когда прожектор светит в глаза, черное ночное небо над океаном и столб дыма извергающегося вулкана, освещенного луной, виденный нами из иллюминатора самолета. Коралл, серебро и агат.

Дальше пошли странные времена. Стали закрываться клубы. У нас появились первые проблемы. Репертуар, особенно отдельные песни, не всех устраивали. Не хочу писать об этом подробно. Я много раз рассказывал эту историю, и она мне неприятна. В целом – стало не очень. Наш план работал, нас окружали отличные люди, но как будто начало темнеть и стало довольно душно. В такой атмосфере тяжело находиться, а уж тем более что-то делать.

И однажды мы приняли решение. Это было сложно, принять такое решение, поверьте. Мы решили уехать. И уехали. Лена спланировала и осуществила этот, теперь уже настоящий, а не аллегорический, побег.

Купив билеты, мы улетели в Нью-Йорк. Этому предшествовала неделя, которой я совершенно не помню. Она слилась в моей памяти в один длинный и тревожный день.

Мы улетели. Когда самолет приземлился в аэропорту имени Джона Фицджеральда Кеннеди, мы, пройдя пограничный контроль, смотрели друг на друга, держась за руки и улыбались. Было немного страшно, впереди была незнакомая территория, это было как прыжок в пропасть, скрытую туманом. Ведь туристические поездки и даже мое годовое пребывание в Америке – это очень поверхностное знакомство. Но Леночку все это только раззадоривало.

«Миш, где бы ты хотел жить? В городе или в лесу? Учти, в лесу нужна машина, а то будет долго добираться. Скажи, пожалуйста, сейчас – нам надо определиться с жильем!»

«Надо купить аппаратуру сразу на всю группу, тогда дадут хорошую скидку! Поедем завтра в Сэм Эш?»

«Тебе нужна легкая обувь, здесь очень тепло!»

Она обнимает меня, как тогда, на Арбате. Те же глаза, самые лучшие в мире. В них отражаются звезды и луна, они блестят и смеются. Леночка полна планов – и счастлива. И я вместе с ней.

Воспоминания об этом времени – коллаж из серебристого металла, зеленой океанской воды, он пахнет уличной кухней, вишневым ароматизатором, он пестрый, как пол, покрытый линолеумом, который блестит и отражает потолок. Этот коллаж залит слепящим солнцем, он звучит как голос, объявляющий остановки в сабвее. У него вкус мяты и шоколада. Он горячий, как песок на пляже, и освежающий, как стакан воды со льдом в жару. Серебро, стекло и гранит.

 

Зима в Нью-Йорке смешная, карликовая. Может выпасть огромное количество снега, все закроется, люди скупят всю еду в магазинах, будет объявлено стихийное бедствие, машины не смогут ездить, даже собаки не хотят идти на улицу. Только мексиканцы и гватемальцы будут продолжать ходить на работу, в капюшонах, в бейсболках и кроссовках, по глубокому снегу. А назавтра дождь с грозой, а послезавтра уже совсем сухой асфальт и тепло. И все. Зима прошла. Может, максимум будет еще один приступ, и тогда уже совсем все, конец. В эти дни без снега здесь очень приятно гулять, особенно когда светит солнце, ослепительно яркое нью-йоркское солнце, а ты не спеша идешь по городу, не спеша смотришь на людей и дома, на изменяющийся городской пейзаж и изменяешься постепенно сам, как тень от дерева, ползущая по стене и меняющая форму.

Поэтому мы решили много гулять по приезде. Мы ходили за ручку и обнявшись, то по пустоватым улицам Бруклина, то по забитым людьми манхэттенским авеню. Мы не верили, что сделали это. Мы целовались на океанском берегу под дождем, а серые волны пытались достать нас, бросаясь на берег. Мы сидели в кафе и разговаривали о том, что теперь не нужно уезжать, что перелеты закончились. Однажды я нашел в кармане одежды случайно завалявшиеся монеты с двуглавым орлом. Я бросил их в океан и, пока они крутясь и поблескивая сквозь зеленую воду опускались на дно, произнес про себя: «Я хочу умереть в Америке». А что бы вы загадали на моем месте?

Если кто-то не любит, когда пишут про США хорошее – не читайте дальше, вам не понравится.

В Америке хорошо. Особенно, как сказал один старинный знакомый, если ты умеешь делать что-то, чего не умеют другие. Если вы не завязните в липкой среде эмиграции, то сможете очень многое. Лена нашла правильное направление, и мы стали двигаться по нему, совершая ошибки и приобретая опыт. Тот самый, который не купишь за деньги. Ведь самое главное – это разница во взгляде на жизнь, то, что мы думаем, а не то, что происходит, а сама жизнь везде одинакова, просто в разных местах относятся по-разному к тем мелочам, из которых она состоит. Вот и весь «менталитет», вот и вся загадка чьей-то там души.

Когда идет время и происходит так называемое взросление, отношения между людьми изменяются. Они как будто не так бушуют на поверхности. Но по действию и силе – остаются прежними. Это время прекрасно! Взрослым никто ничего не может запретить. Можно вести себя как раньше, только замечаний никто делать не будет!

Ну разве что полицейские…

«Сэр, я хочу вас огорчить, но пожарных за работой снимать не нужно!»

«Почему?»

«Понимаете, у этого парня плохой день, он не хочет, чтобы его снимали. Если хотите, можете снять меня!» – и черный широкоплечий полицейский принимает комедийно-героическую позу. Шутка нравится ему самому, и он смеется.

Мы чувствовали себя сбежавшими детьми. Мы выбирали свои занятия сами и никто нам не мешал. Мы чувствовали себя свободными. У нас была комната, с кроватью, столом и шкафом в стене. На пожарной лестнице за окном кипела жизнь – горлицы, белки, дрозды, еще какие-то маленькие птички то и дело садились на ограждение и заглядывали к нам в комнату через стекло. Солнце опять будило Леночку своими утренними лучами, на улице перебрасывались сигналами машины. Ночью, если открыть окно, был не громко, но приятно, слышен шум проезжавших автомобилей на соседнем, расположенном в квартале от нас бульваре. Это был слышен голос дороги. Она шумит, как река. Все ехали куда-то круглые сутки. Мы тоже начали много ездить, ведь Америка создана для путешествий и переездов. Мотели, заправки, прекрасные пейзажи, маленькие рестораны возле шоссе – все это для путешественников. Шоссе 66 – как ее здесь называют – Дорога-Мать – символ Америки.

Дорога – это живое существо, не доброе и не злое, оно такое, каким ты будешь его считать, как станешь к нему относится. Она соединяет или разъединяет, все зависит от настроения и точки зрения. Дорога манит и убегает, а тебе решать, с тобой она побежит дальше или без тебя. Приятно слышать, как шуршат по асфальту колеса, приятно видеть поток машин. Ведь жизнь и дорога – это почти одно и тоже, жизнь – это движение, едешь ты или идешь, летишь или плывешь, и в эти моменты перемещений особенно чувствуется движение жизни. Оно придает силы, наполняет радостью. Дорога – это река. Чистая холодная вода времени течет, то ускоряясь, то замедляясь, кружится в водоворотах, шумит и ускоряется на перекатах. Она несет тебя с собой и путешествие по ней – самое лучшее, хотя в конце этой реки – всегда ждет водопад, окруженный черными мокрыми камнями и никто еще не смог выбраться из него.

Путешествовать вместе с моей малышкой всегда очень приятно. Леночка любит путешествовать и знает в этом толк, она становится веселой, мы шутим, болтаем и едем вместе, все дальше и дальше, а солнце плывет на запад, или темное звездное небо над головой поворачивается, светлея на востоке. Мы останавливаемся по пути, чтобы еще сильнее ощутить этот контраст – покоя и движения. На остановках приятно разглядывать траву, камешки, трещины асфальта, смотреть на деревья и думать о том, что сейчас ты уедешь отсюда, а все останется, и может быть, ты больше никогда не увидишь эти деревья и этот асфальт. Почему-то от этих мыслей становится хорошо и появляется радость – как в детстве, когда впереди ждала дорога, длинная и залитая нежным весенним солнцем. Как передать это чувство – быть вместе и все время искать что-то новое, открывать новые земли, пересекать границы и не останавливаться, а продолжать лететь вперед, туда, куда глядят серые с зелеными искрами глаза моей любимой.

Мы стали часто ездить на рынки, на которых люди продавали предметы сделанные, раскрашенные, приготовленные, нарисованные или сшитые своими руками. Кроме того, здесь всегда можно найти винил, подержанные гитары и другое музыкальное оборудование, также здесь стригут, кормят и гадают по картам Таро. Кроме того, это странствующие клубы по интересам, в них собираются люди, которых не прельщают серийно изготовленные вещи, заполняющие до потолков все магазины. Эти места привлекают странных людей, коллекционеров, сумасшедших. Ведьмы, русалки, панки, художники, музыканты, фрики, резчики по дереву, скульпторы, местные зеваки, мотоциклисты, маги, семьи с детьми, ювелиры, любители аниме, люди, работающие с металлом, и хиппи – вот примерный и далеко не полный список участников и посетителей этих мероприятий. Они, эти рынки, как огромное полотно, сшитое из кусочков ткани всевозможных цветов и узоров, от их пестроты рябит в глазах. Эти места – оазисы человеческого общения, среди формальной серости городов. Все люди делятся на два вида – одни их любят, другие нет. Леночка их просто обожала, она готовилась к ним, подбирала себе одежду, стриглась. Как, впрочем, и большинство людей, посещающих эти замечательные события. Те дни, когда мы ездили на эти рынки – были леночкиными личными праздниками, у нее всегда бывало прекрасное настроение, она смеялась и шутила. Да, я совсем забыл сказать, мы ездили на рынки для того чтобы на них торговать.

Я рисовал с самого детства. Первые свои картинки я нарисовал на стене, рядом с моей детской кроваткой. В школе – рисовал во время уроков на последних страницах тетрадей.

Даже став старше, я продолжал рисовать, старался совершенствоваться, пробовал разные техники. Все эти альбомы и разрозненные листы бумаги, покрытые моими рисунками, пропали где-то в туманной дали. Приехав в Америку, я продолжил заниматься рисованием. Да и где, как не здесь, можно найти самые причудливые приспособления для рисования! Лена очень любила, когда я рисую, она очень любила мои картинки. Она покупала материалы для моих экспериментов, обсуждала со мной технические подробности, помогала во всем. В какой-то момент у меня родилась концепция стиля, простого и иероглифичного, легко понимаемого, и в тоже время имеющего свой символический язык.

Я нарисовал какое-то количество картинок и мы, распечатав их, поехали на наш Самый Первый Рынок. Результат изменил нашу жизнь. У нас раскупили почти все! Вот это да! Оказывается, людям это нужно. Нас это невероятно обрадовало и придало нам новых сил, мы стали в качестве продавцов регулярно посещать все доступные нам рынки. Леночка за очень короткий срок сумела понять особенности этого рода деятельности, мы стали часто бывать на них. Это, наверное, самый приятный способ зарабатывания денег из всех, что я знаю. Я продолжал рисовать, мы начали печатать мои картинки на футболках – в этом нам помогло то, что у меня было полученное в незапамятные времена полиграфическое образование. Футболки покупали. Это был успех. Лена открыла в сети магазин одежды. Одежды, с напечатанными ею моими рисунками.

Рынки были для нас не просто местом торговли – это были акции, во время которых мы вторгались в пространство другой культурной традиции. Мы осуществляли тем самым взаимное проникновение и новое переосмысление родственных когда-то в далеком прошлом, но впоследствии разошедшихся ветвей мифологии. Знаки, символы, имена. Они помогали нам общаться с нашими покупателями.

Мы колесили по Америке, останавливались в мотелях, встречали в дороге рассветы. Это время еще здесь, оно совсем близко, его цвета – это цвет загара, пестрое пятно толпы, запылившаяся темная листва. Запах акриловой краски, нанесенной на ткань, запах асфальта после дождя, аромат распускающихся почек, запах зеленого луга в полдень. Цвета и запахи смешиваются, как краски, из красок складываются изображения, одни из них легки и прозрачны, другие тяжелы и темны, как камни. Как черные мокрые камни в воде возле водопада.

«Ты очень хорошо рисуешь и ты не должен в этом сомневаться! Иначе я на тебя обижусь!»

«Давай поедем туда и будем ночевать там две ночи. В отеле есть бассейн, надо взять все для купания!»

«Пожалуйста, давай прогуляемся за ручку, здесь так хорошо!»

«Да, конечно, моя маленькая!»

«Нам с тобой надо съездить в лес, а то потом, зимой, когда будем сидеть взаперти, нечего будет вспомнить!»

Утром мы едем к океану. Леночка любит купаться, но очень не любит долго находиться на пляже. Жара, палящее солнце, разогретый, как сковорода, песок. Меня тоже всегда удивляли люди, проводящие на пляже целые дни. Ведь купаться надо идти утром, пока еще не так жарко, пока вода теплая и ласковая, а солнце не сжигает кожу. Песок тогда бывает сыроватый и плотный после прилива. И даже волны какие-то утренние, тихие, чистые и свежие.

 

Лена любит плавать. Если дует ветер, то волны становятся больше, они брызжут каплями в лицо. Тогда Леночка по кошачьи морщит носик и фыркает. Выкупавшись и поплавав, мы уходим. Надо ехать дальше, нас ждут дела. В машине, ждавшей нас на солнце, жарко, кожа горит после купания, сиденье и руль раскалены. Поэтому нужно, раскрыв задние двери вэна и взяв полотенце, переодеться, а машина пока немного остынет и проветрится. Самое неприятное – это забыть питьевую воду! Без воды летом здесь из дома выходить нельзя. Но у нас она с собой.

Открыв окна, мы едем вдоль океана. В машину влетают запахи и звуки. Обрывки музыкальных фраз, запах рыбы и горячего асфальта, голоса, говорящие на всех языках мира. И все это, разогретое солнцем и перемешанное морским ветерком, врывается сквозь открытые окна машины и вызывает радость, как вызывает ее всегда что-нибудь свежее и яркое. Это яркие тропические фрукты, это лед в стакане и маленькие капельки, покрывающие его бока снаружи. Это танцующая мелодия, это солнечные зайчики. Это то, что мы видим. Это наша жизнь, с отличным изображением и самым лучшим саундтреком. Колеса, шурша, катятся по поверхности земного шара, она не очень ровная в этом месте. Она везде неровная в разной степени. Мы теперь живем на 250 метров ниже, чем мы жили раньше. Здесь выше атмосферное давление и гуще воздух. Это уровень моря, всего-то какие-то жалкие несколько метров разницы. Но облака все равно цепляются за крыши домов, небо не отдалилось, оно все так же рядом. Луна по ночам бывает огромна, когда она поднимается из-за крыш, черные силуэты которых придают пейзажу сходство со страницей комикса. Она гигантская, эта луна, она совсем такая же, как и та, другая, над другим морем, в черном бархатном небе, много лет назад, та луна, при свете которой можно было читать. Но сейчас солнечный день, а мы едем домой.

Час за часом, год за годом, все дальше и дальше едем мы в сторону нашего дома.

Вернувшись, мы в прохладном душе смываем с себя морскую соль. Потом, немного отдохнув и переделав домашние дела, садимся рядом и разговариваем. Милое лицо, большие очки, внимательные красивые глаза, окруженные почти незаметными маленькими добрыми морщинками, голос, самый лучший в мире голос, мелодичный и глубокий. Лена сидит рядом со мной, ее рука лежит на моей, мы не спеша беседуем, за окном алый с синим закат. Мы теперь живем в другой комнате, в наше окно больше не врывается солнце, наше окно смотрит на северо-запад. Теперь Леночке можно спокойно спать по утрам, не боясь, что солнце разбудит ее. За окном, вдали, в хорошую погоду виден Манхеттен, в сухую и солнечную – здания на нью-джерсийском берегу, в снег и дождь все скрывается в непрозрачном мареве, густом и белом, как крахмальный клейстер. Солнце блестит на стеклянных боках небоскребов, они похожи на гигантские кристаллы. По ночам на них горят и мигают огни, некоторые из этих огромных сооружений на праздники подсвечиваются цветными прожекторами. На наш подоконник прилетают горлицы и дрозды. Один раз я видел здесь кардинала – ярко-красную птичку с хохолком на голове. В теплое время года в небе над домами кружат городские хищники, сапсаны. В городе Нью-Йорке очень много хищных птиц, тут есть за кем поохотиться.

Если приоткрыть окно, то вечером бывает слышно, как искусственный женский голос объявляет следующую остановку – у нас под окном останавливается автобус. Леночка очень любит эту комнатку, в который мы теперь живем. Она, я и наша белая собачка, которую мы взяли из приюта. Это самая добрая собака на свете, она рада всем, кто приходит к нам в гости.

Леночка очень любит печатать мои картинки на футболках. Она сама говорила мне об этом. Это очень здорово у нее получается, она научилась всему сама, как всегда по-своему, не так, как все. Она гордится этим своим умением и любит рассказывать о разных особенностях этого занятия. Она печатает их заранее, сушит на вешалках, волнуется, чтобы кто-нибудь не испортил их, пока они еще не высохли и к ним лучше не прикасаться, складывает высохшие в коробки, потом рынок, поездки, перелеты между побережьями, все распродается, снова печатать, и так все время, по кругу. Только иногда бывают перерывы, когда в расписании получается пустота. Лена говорит, что это – лучшее занятие из всех, которыми ей приходилось заниматься в жизни. Она печатает, волнуется, чтобы все вышло так, как она задумала, радуется, когда все получается. У нее есть специальные тетрадки, в которых она аккуратно ведет учет. Система создана, отлажена и работает как часы.

То многое, о чем мы думали, мечтали раньше, вместе и порознь, когда еще не знали друг друга, и позже, когда уже познакомились, теперь окружает нас каждый день. Наши мечты стали повседневностью. Иногда мне кажется, что все желания исполняются. В такие моменты становится немного страшно, а что же будет потом? Не потребуется ли какая-то оплата за все осуществившееся?

Наша Дорога, по которой мы шли вместе многие годы, та самая, начавшаяся в центре Москвы, на Арбате, прекрасным осенним днем, Мать-Дорога, та, по которой мы шли всю жизнь, привела теперь в такие места, которых мы и представить себе не могли тогда, в далекой туманной дали. За это время с нами происходили интересные и прекрасные события, мы были участниками приключений, часть которых попала в эту книгу, о других я надеюсь, что успею рассказать позже. Мы вместе шли по этой дороге и не жалеем об этом. Потому, что мы выбрали ее сами. Она – наша. И мы идем и будем идти по ней все дальше и дальше.

Иногда, когда дневные дела закончены, у нас остается немного времени, мы выходим на улицу и сидим под деревьями, на бульваре. Больше в это время там никого нет. По велосипедной дорожке едут велосипедисты, по проезжей части проносится незаканчивающийся никогда поток машин. Днем здесь очень жарко, солнце печет и жжет. Главное – дождаться, когда оно спрячется за большое стеклянное здание, и тогда на бульвар наползет длинная прохладная тень.

«Вот смотри, каштан! Как в Киеве!» Вдоль дороги стоят осыпанные белыми цветами деревья. Лена наверняка скучает по своему любимому Киеву, хотя и не говорит об этом, ведь поехать туда мы все равно не сможем. Пройдя немного, мы садимся на скамейку недалеко от цветущего дерева. «Я собирала в детстве каштанчики, у меня они всегда были в карманах. Я их очень любила держать в руке, трогать». Маленькая девочка проезжает мимо на велосипеде, коленка ее ободрана. «А я так и не смогла научиться ездить, тоже обдирала колени, падала все время». Лена смотрит девочке вслед. «Жалеешь об этом?» «Иногда жалею. Наверное, ведь здорово было бы поехать куда-нибудь на велосипедах, правда, Мишка?» «Да, моя хорошая, конечно. Ехать вместе, никуда не спеша и разговаривая, что может быть лучше! Я думаю, мы можем купить тебе трехколесный велик, с него не упадешь! Будешь опять как в детстве кататься и я с тобой.» Я почему-то представляю себе нас, едущих по улицам ее любимого Киева на велосипедах, по нам пробегают рваные пятна солнечного света, чередующиеся с тенями, все движется и качается от налетающего ветра, спицы ослепительно блестят в колесах. Вдоль улицы растут каштаны, воздух пахнет весной. От несбыточности этого видения мне становится грустно.

«Можно будет купить такой велосипед, когда переедем жить в дом». Вдруг Лена меняет тему разговора. «Знаешь, я боюсь, что слишком мало рассказала нашим детям, я не всему успела научить их» «Успеешь еще! Что ты говоришь, сейчас только самое время начинается. Смотри – весна, все цветет! Не волнуйся, Кошка, времени еще будет много, ты научишь их всему!» «Боюсь не успеть». Лена смотрит в даль, держа меня за руку. Рука ее мягкая и теплая, я так люблю сидеть с нею рядом и слушать ее чудесный голос. Что она видит в этой дали? Что-то касающееся нас? Она сидит, задумавшись некоторое время, заметно, что-то тревожит ее.

«Времени никогда не бывает достаточно. Даже не знаю, как все успеть». Леночкино лицо немного печально, она вздыхает и опять замолкает. Мне кажется, что она знает что-то, чего не знаю я. В ее словах слышна грусть. От этого мне становится тревожно и за нее и за себя.

«С тобой точно все в порядке? Может быть, ты себя плохо чувствуешь?» «Все хорошо. Мне просто стало немного грустно, когда я поняла, что не все передала им. Я очень боюсь не успеть. А может быть, я просто немного устала сегодня? Это не имеет отношения к нам с тобой. У нас все отлично! Даже не сомневайся». Леночка смотрит на меня, ее глаза увеличены очками, она носит их теперь почти не снимая, очки ей очень идут, делают ее похожей на совушку, она улыбается мне своей милой осторожной улыбкой, встает, по-кошачьи грациозно поправляет курточку, и мы направляемся в сторону дома. Белки замерли и следят за нами с веток деревьев, в вечерних тенях домов прогуливаются кошки, мы идем рядом, мы касаемся друг друга рукавами одежды…

«А знаешь, давай съездим завтра в парк? Сейчас лучшее время года! Весна такая нежная. Это же лучшее время года! Я бы очень хотела съездить с тобой в парк! Давай выберем, куда поехать, когда вернемся домой?»

«Да, малыш, дома посмотрим карту, найдем хорошее место».

«Только обязательно, а то что-нибудь опять помешает, потом будем расстраиваться, что не смогли!»

«Да, моя хорошая, обязательно съездим!»

Мне хочется обнять и поцеловать ее прямо здесь, посреди улицы, прямо на глазах у идущих по тротуарам людей.

Солнце садится, закат окрашен розовым, он переходит в бирюзовый и все заканчивается в темно-синем, двигающемся с востока. Дальше небо темное. Даже звезд еще не видно. Только темное и темнеющее все сильнее небо. Получается, что тьма, как и свет, идет с востока. Вечерний теплый ветерок играет волосами моей малышки, она поправляет их своими чудесными пальчиками. День подходит к концу, еще один драгоценный день.

Я совсем не рассказал вам про осень! Осень в Нью-Йорке длинная и теплая, только в самом конце характер у нее портится, приходят похолодания и дожди. Нью-йоркская осень – это прекрасное время, воздух перестает быть тяжелым и горячим, каким он бывает здесь летом, появляется долгожданная вечерняя прохлада. В это время хорошо отдыхать от душных летних дней, еще не очень холодно, холод будет впереди, а пока мягкое солнце греет, не сжигая, ветер еще не стал пронизывающим и резким, и все это вместе как передышка после обжигающего летнего жара перед окончательным наступлением зимы. Мне очень нравится осень, а Леночка любит весну, это было наверное, наше главное разногласие.

 

 

ЗИМА. ТЕМНОТА

 

Когда в Нью-Йорке наступает короткая серая зима, то с берега океана дует холодом и сыростью, дыхание перехватывает в груди от ветра, а чайки улетают от берега поглубже на сушу и сидят на крышах домов. Иногда, если температура сильно падает, то вода, перемешанная со льдом, становиться густой и похожей на плохо застывший студень. Волны медленно накатываются на берег. Пейзаж оживает – всюду летают, ползают, перемещаются листья и бумажки, они в такую погоду ведут себя, как живые. Холодный ветер порывами кидает в лицо песчинки и мусор. В такую погоду Лена не может выходить на улицу, у нее краснеет кожа, она кашляет, у нее из глаз текут слезы. В такое время мы стараемся не выходить наружу, если у нас, конечно, получается. Дома шумят батареи, на плите закипает чайник, малышка готовит самый вкусный в мире обед, который только она знает, как приготовить. Леночка стоит у плиты, помешивая ложкой в кастрюльке, сжав губы и думает о чем-то своем. Она поворачивается, наши взгляды встречаются и она улыбается мне своей милой детской улыбкой. «Еще двадцать минут и все будет готово, будем обедать,» – говорит она, улыбаясь. Иногда нам не верится, что за окном такой холод. Мы сидим на кухне, на улице ветер треплет деревья, они наклоняются и машут ветками. Мы разговариваем о том, как будет здорово, когда станет тепло и мы опять сможем везде ездить. «Этим летом надо обязательно ходить на пляж, а то потом, зимой, нам будет нечего вспоминать!» Да, конечно, мы обязательно станем туда ходить! Мы опять поплывем сквозь волны, а ветер опять будет кидать соленые брызги в лицо, а моя кошечка опять будет морщить свой милый носик, как тогда, в день нашей первой встречи.

Сейчас даже не верится, что снова настанет жара, что вода в океане станет теплой. Но лето обязательно наступит. Все движется по кругу, как карусель, которой все равно, катаешься ты на ней или купил билет и не поехал.

«Знаешь, еще надо съездить в лес, в те горы, куда мы с тобой ездили тогда, осенью, помнишь, как там хорошо? У меня на это лето большие планы».

Обязательно, малыш. Мы объездим всю округу. Будем брать собачку с собой, пусть тоже не скучает. Отличный план, я за. Главное все успеть, а то потом нечего будет вспомнить. Потом, когда наступит холод и тьма, когда будет одиноко и тревожно. В те дни, когда утром не захочется открывать глаза.

Леночкины растения, растущие на наших окнах, наверное, в ужасе – на улице, от которой их отделяет несколько миллиметров стекла, все замерзло, снег летит параллельно земле, ледяной воздух мешает дышать, люди идут, наклонившись вперед, порывы ветра раскачивают светофор над перекрестком, кругом царит смерть. Это ее время. Зима замораживает и сушит. От ледяного ветра из глаз брызжут слёзы, холод заставляет плакать. Соленые слезы текут, разъедая щеки. Зима – время смерти. Короткие дни, окруженные непроглядной тьмой. Но они закончатся, эти дни, мы знаем, так всегда бывает, все заканчивается, и хорошее, и плохое. Снова будет весна, все воскреснет, согретое теплом любви, ветер перестанет быть злым и жестоким, почки «набубнявятся», как говорит моя малышка, на вербе появятся пушистые котики, покажутся первые листочки, зеленые, как глаза моей любимой, вода станет теплой, солнце будет ласково согревать. Карусель будет продолжать свое вращение. А наши дороги будут вести нас дальше, вместе или порознь. Так тоже бывает, к сожалению.

Зима уходила, она отступала и проигрывала по всем фронтам, солнце растапливало лед, дни становились длиннее. Оставалось совсем недолго, вот-вот должно было стать по-настоящему тепло. Но подыхающая под забором на куче грязного снега Зима нанесла свой последний удар – Леночки не стало.

Случилось непоправимое – наши пути с моей Единственной разошлись. Ведь кто-то всегда должен уйти первым, да? На бегу, в потоке повседневной суеты, к этому невозможно подготовиться. Это всегда бывает внезапно, как удар ножом в спину.

В первый весны моя радость, мой цветочек, моя Кошка, моя Леночка, ушла дальше, по своей собственной дороге. Иногда, особенно когда бываешь счастлив, совсем забываешь, что кроме общих дорог, у каждого есть своя, особенная, хорошо это или плохо. Наверное, мою малышку позвало в путь весеннее равноденствие, первые теплые дни, ясное и радостное весеннее солнце. Я помню, как стоял на углу, возле ужасного серого здания больницы, когда все уже было кончено и мы с сыном приехали забирать какие-то бумаги, ее вещи. Весеннее ласковое солнце грело мне спину, а в голове кричала и отдавалась болью только одна мысль – все, я не увижу ее больше никогда. Прощай, моя любимая! И ослепительный весенний свет темнел в моих глазах. Сколько раз я представлял себе, как мы приедем ее забирать из больницы, как мы все будем радоваться и смеяться, какой у нас будет праздник! И как мы соберемся вместе, как будем вспоминать эти трудные дни, и будем радоваться, как раньше. И времени впереди будет много, очень много, а как же иначе? Ведь надо столько всего успеть!

Но вдруг равнодушный голос сообщает тебе по телефону, что все кончилось, твой долгожданный праздник не состоится никогда. Эти злые слова наносят незаживающую глубокую рану. После них остается только раздавливающая черная тоска – чувство непоправимости происшедшего.

Перед этими ужасными событиями я видел кошмарный сон: Леночка в больнице, я приехал к ней, хочу забрать ее и не могу найти, я запутался во входах и выходах, никто не может мне сказать, где она, моя радость, мой телефон сел, никаких номеров я, как обычно, не помню. Кроме того, я совершенно забыл, где стоит моя машина. Я в ужасе хожу вокруг огромного уродливого здания больницы и понимаю, что потерял ее! Да и сам я потерялся, я ведь ни с кем не смогу связаться, я абсолютно один… Почти так все и получилось наяву. У меня, конечно же, есть дети, они прекрасно помогают мне и поддерживают меня, но моя малышка ушла. В этом смысле я теперь абсолютно один…

С этого момента мы какое-то время будем идти порознь, хотя я и чувствую ее присутствие. Я разговариваю с ней и она мне отвечает. Это не выдумки и не бред, в ее ответах всегда есть присутствие ее личности – с характерным юмором, с ее мудростью и добротой.

Я совершенно уверен, я знаю – наши пути опять сойдутся, мы встретимся снова, и тогда наша радость не закончится никогда. Я верю в это, а что же мне еще остается делать?

Именно поэтому я и написал эту книгу – она как песня, которую я пою над моей ушедшей любовью, в память о наших с ней тридцати трех годах абсолютного счастья – таких длинных и таких невероятно коротких. Я собираюсь прочесть эту книгу моей любимой, когда мы встретимся – ведь она так любит, когда я ей читаю вслух!

Идти дальше одному, без нее, больно и грустно. Я, наверное, никогда не смогу к этому привыкнуть. Эта боль очень сильна. Это очень большая и глубокая рана. Она никогда не заживет до конца, я знаю. Единственное, что меня спасает и поддерживает – это наши с Леной воспоминания, их, к счастью, очень много. Я рассказал здесь только небольшую часть того, что происходило с нами за эти тридцать три года, всего не расскажешь, да и нужно ли?

Я знаю, что я невероятно богат – у меня есть мои сокровища, дни, проведенные с моим лучшим другом, с моей любимой. Они как драгоценные камни, они переливаются и горят, я перебираю их, рассматриваю и вспоминаю. Они теплые на ощупь, в них Ее дыхание, блеск ее глаз, теплый летний ветерок и нагретый песок пляжа. Они одновременно ранят и согревают. В них свет звезд, солнца и луны, свет прожекторов и огонек лампадки, они когда-то были сегодняшним днем, теперь они прошлое, но они не растаяли как дым, бесстрастное время превратило их в кристаллы, они очень прочные и яркие, эти неразрушимые кристаллы.

А может быть они – это вечное настоящее, которое не приходит и никуда не уходит? Они светятся изнутри – это в них блестит и переливается чистыми цветами Радость. Несмотря на печаль, которая жжет сердце и заставляет слезы бежать из глаз, эта Радость остается со мной. Она моя, она часть меня, так же, как и моя боль. Она помогает просыпаться по утрам, она помогает двигаться и дышать. Я последний оставшийся в живых свидетель всех этих удивительных событий, только я видел их все – от начала до конца. Наши горести и печали, наши победы и праздники. Я помню всю эту историю с самой первой минуты, с арбатского кафе, которого тоже больше нет, помню ее со всеми встреченными нами на этом пути людьми, часть из которых уже ушли дальше, по своим дорогам и навсегда остались за туманной завесой времени. Прощайте, друзья! Я надеюсь увидеться со всеми вами, я очень надеюсь…

Я помню все, начиная с той прекрасной осени, которую мы с Леной превратили в весну. С первого прикосновения, с первого ее взгляда, со сближения, когда два дыхания смешиваются и становятся одним. Это все, что у меня есть, но это богатство огромно, оно велико, как целый мир, наполненный радостью, как вселенная, в которой солнечный свет играет на драгоценных камнях событий, поступков и дел. Здесь все живы. Здесь нет смерти. Когда моя боль бывает невыносима, я погружаюсь в него – в этот светлый и радостный весенний мир, в котором мы всегда вместе и, взявшись за руки, молодые и сильные, беззаботные и веселые, идем все дальше и дальше, а Мать-Дорога, сама жизнь, бережно ведет нас по холмам и равнинам, и вселенная опять вращается вокруг нас, а мы разговариваем о самом главном, вспоминаем прошлое, строим планы на будущее, нам принадлежит вечность, нам хорошо вместе, мы смеемся и идем, идем по киевским и московским улицам, по морским и океанским берегам, по горам, поросшим леночкиными любимыми соснами, идем по цветущим, пахнущим медом лугам, среди растворяющихся вдали пейзажей, то поднимаясь вверх, на холмы, то спускаясь в долины, все дальше и дальше, пока и сами не растворяемся, как дымка, в зелени листьев, голубизне неба и теплых весенних лучах никогда не заходящего великого вечного солнца.

 

 

КЛЮЧ ПОД КОВРИКОМ

 

Я написал эту книгу за четыре недели. Я не мог ничего делать в это время, я только сидел дома и записывал нашу историю. Эти двадцать восемь дней изменили все в моей жизни, изменили саму мою жизнь. Ведь я лишился своего сокровища, самого дорогого и ценного – четыре недели назад моя Единственная ушла. В нашем мире ее больше нет. Остались ее вещи, они лежат и ждут свою хозяйку. Это так странно – на спинке стула висит ее одежда, кажется, сейчас Леночка войдет в комнату, оденется, и мы поедем куда-нибудь по нашим делам, но нет, этого уже не случится никогда. Мое солнышко погасло, теперь мне всегда будет холодно и темно. Здесь мы уже больше не увидимся, но я верю и надеюсь, что мы будем вместе после того, как я умру. Если наши дороги пересеклись однажды, то почему бы им не пересечься опять? «…Рожденное прежде, родится снова, когда-то умершее – снова умрет…»

Эти четыре недели были для меня невероятно тяжелым и мрачным временем, мне пришлось отвыкать от всего, связанного с нашим ежедневным общением, с нашими повседневными радостями. Просыпаясь по утрам, я больше не вижу глаза моей любимой. Но я пока продолжаю жить. Ведь нужно, несмотря на темноту и боль, продолжать идти дальше, иначе как мы сможем встретиться? Я до сих пор пытаюсь осознать то, что произошло, но это очень непросто. Особенно, если ты привык находиться вместе постоянно, день за днем, более трех десятилетий. Трех десятилетий абсолютного счастья.

Это случилось ранним утром. Я проснулся и вдруг понял, что все кончено. На улице было еще совсем темно, горели фонари. Сердце обожгло от какого-то смутного предчувствия. Я тогда почему-то вспомнил другую ночь, ночь, когда мы с Леночкой въезжали в город Таллинн во время нашего самого первого путешествия. Я удивился, почувствовав какую-то особенную пустоту и тишину внутри себя и во всем окружающем мире.

Я посмотрел в окно, но на дороге не было ни одной машины. Это было странно, ведь Нью-Йорк никогда не спит. Что-то закончилось. Чего-то стало не хватать, это было физически ощутимо, я не мог больше спать, несмотря на раннее время. Я сидел в темноте на кровати и смотрел в окно. Через полтора часа нам позвонили из больницы и сообщили о смерти моей любимой. Так вот почему стало так тихо, подумал я, это перестало биться сердце моей Единственной! Это остановилось ее дыхание! Я больше не слышу самый главный для меня звук, звук, который наполнял мою жизнь, придавал ей смысл, радовал меня столько лет. А теперь его нет, есть только эта печальная и бессмысленная пустая тишина и холодная темнота.

Я часто разговариваю с моей маленькой, я обращаюсь к Лене, я задаю ей вопросы, она отвечает мне, иногда она шутит, подбадривает меня, просит не горевать так сильно. Моя маленькая помогает мне, я советуюсь с ней. Они всегда правильные, эти ее советы, а это лучшее доказательство того, что это именно она разговаривает со мной.

Эта книга отчасти помогла мне справиться с моим горем, я сказал то, что хотел сказать, и мне стало немного легче, хотя полностью эта боль не пройдет никогда, я знаю. Ведь это не просто рана, я чувствую себя ампутантом, у меня как будто отняли ногу или руку. Она есть и одновременно ее нет – понять это бывает очень трудно.

В этом послесловии я хочу немного рассказать, о чем эта книга. Я оставляю эти слова как ключ под ковриком, предназначенный для тех, кто хочет войти в дом, когда хозяина нет.

О чем я хотел написать? Я попытался рассказать о том, каким человеком была Лена, хотя вы вряд ли увидите ее моими глазами. О нашей любви. О времени. О нашей с ней жизни. О том, как все непрочно и зыбко. О том, что время убегает и не возвращается. О нашей Дороге. О счастье и о том, что его не бывает слишком много. О водопаде в конце реки, по которой мы все плывем, о том, что память – это зерна, которые могут прорасти даже через много лет. И самое главное, о Радости. И о том, что не проходит и не портится от времени, о том, над чем не властна смерть, о чем-то простом и неуловимом, о том, с чем мы встречаемся каждый день и даже не замечаем этого, в чем мы живем, как рыба в воде, о том, что придает смысл жизни. Получилось ли это у меня? Вам виднее.

А главное, в этой книге я хотел еще раз признаться в любви моему лучшему другу, моей малышке, моей Единственной. Леночка, я люблю тебя! Я буду любить тебя всегда! До встречи, моя маленькая! Мы обязательно снова будем вместе!

И еще. Эта книга состоит из маленьких бусин, похожих на зерна, собранных на поле в полуденный зной, или найденных на обочине дороге нашей жизни. Я сдержал свое обещание, я нанизал эти бусины на нитку слов, я сделал это украшение для моей малышки.

В книге я упоминаю людей, с которыми мы общались, с которыми были близки. Я не всегда называю их полными именами, так же как не привожу точных географических названий и тому подобной информации. Извините меня, друзья! Ведь я не ставил перед собой цели описать все в подробностях, эта книга не совсем документальный рассказ, это книга о нас двоих, обо мне и о ней, о моей Единственной, это поэма, написанная в прозе, это сон, снившийся мне больше половины моей жизни. Нашей счастливой и радостной жизни.

 

 

Нью-Йорк, апрель-май, 2021