Выпуск №18

Автор: Елена Тима

О «ВИЗУАЛЬНЫХ ТРИЛИНГВАХ» (visuelle trois langues)

Начнем с простого: словесного. И с вопроса «что-как».

В «трилингвах» слова трех языков встречаются, смотрятся друг в друга, находят себе подобных (а то и родственников) – хоть иногда и обманываются; сходятся и расходятся; мерятся силами – хвастаются мускулами и площадями ассоциативных полей; вступают в игру (слов), которой нет границ (выигрыш – чувство языкОВ)…

А отправной пункт – языковая ситуация многих русских, оказавшихся за границей. Надо уточнить: в последние годы. Вспомним: «первая волна» (эмиграции) кокетничала нежеланием говорить на языке среды. (Предмет гордости Бориса Зайцева: прожил полвека во Франции – не заговорил по-французски. Правда, это не мешало ему переводить Флобера…) Из родного языка эмигрант возводил стены дома-крепости… А вот у тех, кто уехал в последние годы, по дому-языку гуляют сквозняки.

Конечно, дву-, три-, n-лингвам не нужна какая-то особенная почва, чтоб произрасти. И все же… В России они скорее раритет (тексты Вилли Мельникова) или утопия (адекватный перевод «A Clockwork Orange»), а вот по другую сторону границы, особенно в европейских мегаполисах (melting pot, Schmelztiegel),  экзотичными эти цветы не покажутся. И может быть, наилучшее удобрение для них – (э)миграция.

Вавилонское столпотворение – языковой быт мигранта: «Айнштиггельд нафиг не нужен». Он спешит – и пытается обмануть телефон-автомат, скормив ему иностранную монетку… Франгле, спанглиш – среди этих коктейлей большой крепости появились теперь и нами, русскими, смешанные. «Deru», например, – как сокращают Deutsch-Russisch некоторые коммерческие веб-странички (читается как честное предупреждение о взвинченных ценах…;).

Не будем спорить о том, как соотносятся мигрантский воляпюк и «макаронический» текст «от кутюр» (Набокова или, скажем, Безродного, на сегодня – едва ли не лучшего переводчика на «общеевропейский»: «Ja pomme new schould neue…»). Одни – сблизят (грязные «корни» и веселая «крона»), другие – разведут, да еще и расценят (по-разному: кому-то стихийный живучий «андрей-платоновский» сорняк милее «оранжерейного» продукта, кто-то предпочитает «натуре» – «культуру»).

В быту все яснее: просто принимаем вызов. 5-летний сын рифмует «Handtuch – петух», «puzzle – показывал» и замечает, что бабушкин house не похож на Haus, где семья живет, – чем ответить? (В общем, извечный русский вопрос: ке фер? фер-то ке?)

А вот спекулировать по-крупному вопросом «отчего» как-то не хочется. Вливание-влияние вод Styx’а, глоссолалия «по ту сторону» живого родного языка? страх провинциальности (the sticks), тоска по мировой культуре, желание быть испанцем? неуважение границ как принцип, заставляющий бесконечно переходить «через Лету и обратно»? Варианты-пропорции, видимо, у каждого свои.

Визуальная составляющая… О ней не надо бы говорить отдельно. Единственное оправдание: многоязыкие визуальные тексты менее этаблированы и менее «отрефлектированы», хотя и представлены в достойных выставочных помещениях: в одном только (№21) «Черновике» – у Артура Молева, Александра Моцара… Тут, конечно, не перевод со «сказанного» на «показываемое», не повторение пройденного. Четвертый язык – сам ведет, задает направление и поправляет: он ведь ближе к бессознательному («нолевая» составляющая – лучше Игоря Бурихина не скажешь). Топография пространства, в котором аукаются-перекликаются и блуждают языки, но и маршрутная карта, уточняющая пути смысла. Разметка территории под постройку-трилингву и чертеж, выверяющий отношения слов (языков).

Хорошо, если метафора подчеркнет иррациональность действия «нолевой составляющей». Может быть, так: вестибулярный аппарат текста, позволяющий «визуальной трилингве» балансировать (отвлекаясь от «темы», впадая в каламбуры) и – сохранять равновесие на высоте…

Елена Тихомирова / Мадден

зеркало

вода

гнездо

звенящая тишина