Выпуск №3
Авторы: Александр Дельфинов, Динара Расулева
Поэтический проект #стиходвоение начат в апреле 2017 года в Берлине на сцене Панда-театра. Мы пишем два текста на одну тему либо один совместный текст.
Куриный бог
в дыру в твоём сердце как в калейдоскоп
смотрю – мир снаружи ломается и располз-
ается на слои миров, взрываясь об
колючую щетину волос.
сказать какую-то правду хотел? молчи!
я и так слишком помню, как началось:
ты не солнце, но через тебя лучи
продырявливают насквозь.
мне было двенадцать, мы искали на Волге гу-
бы чьи-то, чтоб в них класть свои, но нашли
только камень дырявый так, что на том берегу
можно было над лесом космические корабли
увидеть (и мы могли!) – камень стал очень нуж-
ен: мир из него был во всех измерениях чётче,
сокровища стёкол тянули в глубины луж,
звезды выпрыгивали в глаза из ночи,
лезли наружу чужие миры за рекой —
камень стал важен, я продела в него шнурок,
«если не открывают тебя, сама открой» –
так мне явился куриный бог.
дыра в сердце бога – калейдоскоп,
мир, рассыпающийся другими
мирами, и дрожит ДРРРДРОЖЖИТ от ресниц до стоп,
смотря в эту бездну, его богиня.
ты что-то хотел сказать? (правды нет) – говори!
неважно, как кончится это и чем началось.
мой бог запустил лето, сел и ждет изнутри
меня, чтобы пройти сквозь.
дыра в сердце бога – калейдоскоп,
мир, рассыпающийся другими
мирами, которые смахивает хвостом
и теряет (не жалко!) его богиня.
Куриный бог
Говорили мне в школе: “Смирнов, ты бо-
Таник!” За пивом гоняли хиппи.
А на небе смеялся Куриный бог,
Крылышки в соусе барбекю залипли.
Вся Вселенная создана за семь дней.
В первый день — два поддых и один по почкам.
В день второй — надо просто прижаться к ней!
(Но к тебе прижимается одиночество.)
В третий день умирают отец и мать,
Понимай как хочешь — а не понять,
Не поднять и не вынести — в землю мордой,
А всё же выносишь — на день четвёртый.
В пятый день в дурке под нейролептиком
(Оттуда выходишь здоровым скептиком).
Ну, и какой-нибудь мент простой
Тебя ломает на день шестой:
“Чо, слишком умный? А что ж не бо-
Гатый? Хочешь уйти домой?”
А на небе смеётся Куриный бог,
Отдыхая по-своему в день седьмой.
Ты продень в меня, что ли, верёвочку, нитку,
Ну, на шею не вешай, так хотя б на гвоздик,
Посмотри, я обточенный какой, красивый,
Как цветы, из мяса распустились кости.
Здесь можно представить себе хирурга-
Вивисектора, руки шьющего вместо ног,
Или гностического Демиурга,
Но это просто куриный бог,
Просто камешек с дырочкой на Рижском взморье,
Я нашёл его там и увёз в Москву,
И ещё хорошо, что эта история
Не про куриную слепоту.
Надо было что-то сказать
помню, в садике мальчик отнял лопух у меня и сказал, что остальные тоже отнимет,
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
во дворе девочка грозила убить себя, если не поклоняться ей, как богине,
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала (поклонялась).
маминой подруги дочка заперла меня в туалете темном и сказала раздеться,
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
врач на обследовании долго холодной ладонью щупал сердце,
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
чужой дедушка в деревне сказал – не встанешь из-за стола, пока не допьешь чай!
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала, допивала
(сожгла все нёбо), девушка из окна кричала – просила помочь ей,
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
три года бесило, как он кидает ботинки в прихожей,
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
– ну скажи мне, что любишь, что я хороший!
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
друзья в соцсетях крымнашвхламисламтерроризм шерят,
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
– откуда синяки эти на руках и шее?
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
– быстро мимо прошла и забыла: не твое дело!
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
когда переполняешься до предела,
то надо что-то сказать, наверное, но молчало-
сть. спросят: где твоя родина, кто твой навальный?
надо бы что-то сказать, наверное, но я молчала.
– как жизнь, как дела то вообще, нормально?
(666 результатов поиска по слову “нормально” в телеграме.)
мусора при обыске подкинули VPN,
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
во время секса трижды назвали леной(((
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала
(оба сделали вид, что не заметили).
в тиндере прислали штук двадцать подряд дикпиков,
надо было что-то сказать, наверное, хотя не, не надо.
– әдәм келкесе әллә шулай урамда йөрисең?
надо было что-то сказать, наверное, но сүз әйтмәдем.
но это же наш человек общий, новая чудесная жизнь внутри!
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
и если ты давно хотела что-то мне сказать, то говори!
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
– поддержи меня, пожалуйста, подержи мою руку,
надо было сказать: я люблю тебя, мама, но я молчала.
положили в фалафель лук, хотя просила без лука,
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
попробуй, от одного раза ничего не случится,
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
будешь еще один бутер с горчицей?
надо было сказать два, но я молчала.
не рассказывай взрослым, все равно тебе не поверят –
я, конечно, не рассказала.
мама вышла и плакала слышно у двери,
я молчала,
молчала я,
молча…
хочешь всё обнулить и начать сначала?
надо было что-то сказать, наверное, но я молчала.
иди по воде, начинай от причала!
надо было что-то сказать, но я молчала.
слова придуманы, чтобы ты сказала,
но я почему-то слова молчала
(гугл насчитал 169284608 слов, что я сказала,
а, наверное, надо было молчать).
Надо было что-то сказать
В новой школе меня завели в туалет
И сказали: «Ну чо, бля, стой!»
Пацан за базар свой даёт ответ,
Пацан не чувствует боль.
«Тебя будут пиздить, а ты не пизди!”
У кафельной стыл стены я,
И чёрное солнце в моей груди
Распустило щупальца ледяные.
Девять одноклассников передо мной
Встали ареопагом,
В грязных толчках колыхался гной,
Серой и смертью пах он.
И первый размахнулся — удар держи!
Ленин щурился на иконе.
Пацан умирает — пацан будет вечно жив!
(А тёлки — не люди, понял?)
И второй размахнулся — под рёбра трах!
Чуть назад оттянул плечо я.
Страх стремился мочою из мозга в пах,
Хотя в целом был так, ничо я.
Размахнулся третий со словом: «Нна!» —
Засадил оплеуху — уй!
Замерцала кафелем, поплыла стена
С нацарапанным словом «ХУЙ».
И четвёртый пнул кулачищем в пуп,
И окно сжалось вдруг в оконце,
Пионерский галстук мой — душегуб,
Ну, а в брюхе — чёрное солнце.
Замахнулся пятый — но смягчил тычок,
Лишь толкнув, не ударив. За
Краями зрения забурлил толчок,
Кап — коричневая слеза.
И вот интересный момент — я ведь молчал.
Дышал, пыхтел, даже не кричал — молчал.
Нет, ну, кричать и нельзя было — надо было молчать.
Это простой ритуал — тебя бьют, но нельзя отвечать.
Их было девять (но пятый смягчил удар).
Надо было что-то сказать, но я молчал.
И шестой размахнулся, и седьмой, и восьмой,
И в тот день я из школы не пришёл домой,
А точнее, пришёл, но кто-то другой,
Пацан с толчковою головой.
(А когда девятый треснул в лоб — ложись,
Ноги словно набиты ватой.)
Девять демонов ходят со мной всю жизнь,
Потому что я сам — десятый.
Потому что я сам через год в туалет
Новичка в очках заводил,
Говорил ему: «Стой!» — и спасенья нет,
И я бил его, бил его, бил.
Козлов сказал, что любви нет
препод по психологии А. А. Козлов сказал:
“ЛЮБВИ НЕТ”.
прямо на первом курсе, сразу рубанул с плеча:
“все эти страдания – полный бред,
есть только взаимное уважение, а несча-
стные любови, стоять у подъездов, молчание
в трубку (как раз мой период тогда) –
это психическое заболевание,
ерунда”.
где ты был, Козлов, когда я лежала овощем,
где ты был, когда околачивала подъезд?
потом, конечно, всё стало намного проще,
когда ты сказал на паре, что любви нет.
на самой первой паре, чтобы мы знали сразу,
возжелал Андрей Алексеевич всех от любви спасти,
я влюблялась тогда каждый месяц с восьмого класса,
ела картошку с селёдкой, писала сти-
хи. потом все стало, конечно, намного проще,
спасибо, Козлов, что открыл глаза.
любовь — это стиранные носки и борщ, а
не тридцать пропущенных и “был в сети семь минут назад”.
сначала было сложно поверить, конечно.
как нет любви, когда она есть, вообще-то?
иначе что общего может быть между
мной и Степаном из второго подъезда,
который не читал Канта, но по дворовым легендам жрал дерьмо,
потому что был должен каким-то взрослым из восьмовских*.
но мне было всё это всё равно,
или вот был другой парень, ходил в обносках
весь год, или третий в домашних тапках, а четвёртый
уверял, что он сын сатаны и посланник ада.
если это не любовь, то какого черта
меня тянуло к сказочным ебанатам?
“ПОТОМУ ЧТО У ТЕБЯ ПСИХОЗ”, —
сказал Козлов
и погладил меня утешительно по колену,
и сколько бы ни было потом ебанатов, дерьма, слёз,
но стало как-то попроще, наверное.
потому что ЛЮБВИ НЕТ, А ВЫ ВСЕ ДУШЕВНО БОЛЬНЫ.
когда любви нет, всё намного легче,
есть только космос, картошка с селёдкой и мир без войны.
спасибо за всё, Андрей Алексеевич.
__
* восьмовские — организованная преступная группировка в Казани в 1990-е.
Петя сказал, что любви нет
Петя сказал, что любви больше нет как явления,
Это просто расстройство души и рацио,
Всемирная организация здравоохранения
Внесла любовь в Международную классификацию
Болезней под номером 63 или 65,
Он точно не помнит. Короче, где мы и кто мы,
Не важно: когда любовь нахлобучивает опять —
Это просто симптомы.
«А знаешь ли ты историю про царя Селевка?» —
Спросил я Петю, закручивая новый косяк.
«Нет, расскажи!» — ответил Петя,
Опрокидывая третий стакан.
“Селевк служил бодигардом у Македонского, —
Начал я, выпуская дым. —
После его смерти получил себе во власть Сирию.
Когда Селевку было под 60,
Он женился на 17-летней Стратонике.
Был у Селевка 24-летний сын Антиох,
И вот этот сын заболел!”
Петя сказал, что любовь, как бы, всплеск биохимии,
Повышенный выброс окситоцина или другого гормона,
Который шарашит по синапсам, и попадая, и мимо, и
Словно в толпу демонстрантов врезается клин ОМОНа.
Я внимательно слушал, лишь дрожала левая бровь,
У меня как раз накануне был самый мощный приступ,
Острое состояние или хроническая любовь —
Вынесен мозг со свистом.
Тут Петя протянул мне наполненный стакан,
А я ему — горящий косяк.
“Значит, заболел Антиох?” — уточнил Петя.
“Заболел, да еще как — лежит, не встает,
Все симптомы описала Сапфо с острова Лесбос:
Краснеет, бледнеет, потеет,
Депрессивно молчит,
Синяки под глазами, пульс неровный
Нервные припадки,
Тревожность и панические атаки”.
“Всё, как у нас”, — сказал Петя и резко побледнел,
Его лоб покрылся каплями пота.
У меня сердце заколотилось,
Правда, может, это подействовала
Смесь алкоголя с коноплёй?
“Чтобы лечить Антиоха, — продолжил я, —
Вызвали знаменитого врача Эрасистрата,
А тот быстро поставил диагноз: любовь!”
Петя сказал мне, что не знает, какое лечение
Предлагают специалисты, возможно, лекарственное,
Разные, мол, расстройства сексуального предпочтения,
Ну, а любовь среди них — как царственное.
На плите расцветал, словно в песне у Цоя, газ,
Мы сидели на кухне, под вечер уже угашенные.
То ли сами ушли от жён, то ли жёны бросили нас —
Это, в целом, не важно.
“А лечение было вот какое, — сказал я. —
Царь Селевк развёлся с женой,
После чего она немедленно вышла замуж
За Антиоха!”
Мы помолчали. Что тут скажешь?
Трава у нас кончилась.
Выпив по последнему глотку, мы пошли спать,
По дороге я больно треснулся лбом о дверной косяк.
Фосфор
Когда родители потеряли веру в традиционную медицину/врачей,
Они начали обращаться к разным специалистам необычных традиций,
Например, к девушке с оранжевыми пальцами и партаком “ом мане и т.д.” на плече,
Она сказала, что мои болезни от того, что я ношу зелёную одежду, и в её таблице,
Действительно, мои созвездия и зелёный цвет выдавали череп и жухлый лист клёна —
Это было довольно убедительно, тем более, я пришла к ней в зелёных сандалиях,
Родители выкинули всё зелёное, включая сандали,
и перестали вообще покупать зелёное.
Ещё она советовала смотреть побольше ужастиков,
Есть меньше мяса,
Ну, и так далее.
Когда внезапно всё это не помогло, кто-то рассказал маме о казанском шамане
С улицы Мавлютова, подъезд пятый, этаж второй, ну и там увидите, говорят, сами.
И мы увидели очередь вдоль подъездных стен, будто изнутри разрывающих здание
Больных людей. Внутрь пускали не сразу и далеко не всех,
Но самых терпеливых иногда пускали.
Мы ждали месяц в подъезде на ящике от картошки,
и вдруг он кивнул нам: “Проходите”.
И еще неделю мы сидели в коридоре узкой тесной пропахшей людьми квартиры.
Помню, мне пришлось пропустить школьную дискотеку,
а я так хотела косого Витю
Отбить там под Кайли Миног у мелкой Иры.
Шаман к нам привык, начал говорить со мной на сербском и звать Индирой,
Помню обои в цветах герани и картины с остроногими слонами Дали,
Мы как-то привыкли уже, срослись за это время с его квартирой,
А люди вокруг менялись, кто-то умер, кому-то действительно помогли
Те пилюли, которые он выдавал каждому индивидуально в своей спальне,
И они уходили. Все это сильно напоминало райский сад Босха,
Я брала с собой тетради, делала уроки,
Не обращая на это всё внимания.
Но однажды он сказал мне: “Индира, крошка, тебе придётся пить фосфор”.
И он начал давать мне фосфор по понедельникам и четвергам,
В остальные дни были пилюли и что-то, что он мне втирал в живот.
“Тебе обязательно пить фосфор, — шептал мне в пупок шаман, —
Чтобы убить в тебе красоту, иначе она вырастет и тебя убьёт”.
Итак, я пила фосфор.
Потом что-то случилось, и мы перестали ходить к шаману,
Мне очень жалко было запивать красоту:
“Как она может вообще убивать”, — рыдала Индира.
С годами я снова стала Динарой, и до сих пор странно,
Что я пила фосфор у незнакомого мужика в квартире,
Который кричал мне: “Будь некрасивой или умри!” — и лил фосфор в рот.
Я нагуглила позже: фосфор дают от апатии и безразличия к жизни
(или ее отрезку),
Но судя по мне теперешней – наоборот – для, а не от.
Я до сих пор иногда разговариваю во сне на сербском.
Фосфор
«Ешьте рыбу — источник фосфора», —
Синие буквы на голубом фоне в школьной столовой
Символизировали территориальные воды СССР
С их богатейшими рыбными запасами.
В тот год Горбачёв пришёл к власти,
А мы закончили школу
И узнали,
Что такой красный фосфор.
Самым ужасным был четверг — рыбный день,
Ведь готовили в столовой отвратительно,
И то, что там выдавали за рыбу,
Выглядело, как ошмётки чудища морского.
Вдобавок воняло.
Такое уж было время:
Готовили отвратительно тогда везде.
«Нам подкладывают кошатину», —
Утверждал Дуче в последнюю школьную зиму.
Мы курили за углом, возле спортзала,
У закрашенных белой краской
Подвальных окон женской раздевалки.
Стоял дикий дубак, и когда Дуче говорил,
Дым выходил у него изо рта вместе с паром,
И в школьных пиджаках мы дрожали,
Поставив воротники торчком,
А Дуче всегда надевал круглые чёрные очки.
Многие из нас были бы не прочь
Заглянуть в женскую раздевалку через окно,
Но речь не об этом,
А о красном фосфоре.
Луна плыла, как рыба дохлая,
В тридцатиградусный мороз,
Потом пришла весна весёлая,
За нею лето, как наркоз.
Срыгнув из школы, как карасики,
Насаживались на крючки
Вчерашние десятиклассники,
Сегодня — юные торчки.
В то лето Дуче научился варить винт.
Он вообще увлекался химией,
А однажды позвонил мне и говорит:
“Слышь, у тя мать на химкомбинате?”
“Не мать, а тётка. Чо надо?”
“Краску можешь достать?”
Краска — так называли красный фосфор,
А без красного фосфора винт не сваришь.
Ещё нужны эфедрин и йод,
И талант! Даже дар! Вдохновение, блядь!
Но каким бы заебатым варщиком ты ни был,
Тебе нужна краска.
Была такая пуля, мол, можно
Надыбать красного фосфора прямо в школе.
Дуче не даром звался Дуче —
Как Муссолини увлекал за собой
В светло-коричневое будущее
Итальянских фашистов,
Так и Дуче увлёк молодую химичку,
Которая пришла в нашу школу сразу после педа,
Как раз когда мы учились в выпускном.
Что они делали вечерами в кабинете химии,
Я точно не знаю, но одно бесспорно:
Дуче не нашёл там красного фосфора.
Конечно, можно раздобыть краску,
Набрав спичечных коробков
И вымачивая черкаши в ацетоне,
Щёточкой зубной соскабливая субстанцию,
Вся шняга растворяется,
А красный фосфор выпадает в осадок,
Только он хуеватого качества,
А Дуче к середине августа
Уже понтовался, как варщик с амбициями.
На химкомбинате в поселке имени Цюрупы,
Неподалеку от нашего города,
И вправду работала моя тётка,
Женщина простая, доверчивая.
И я тогда ей позвонил и сказал:
«Тёть Кать, мы тут с ребятами
Хотим фотолабораторию сделать свою,
Ты не могла бы нам красного фосфора
Вынести с производства?
Ну, очень нужен красный фосфор,
Фотографии проявлять!»
И поплыли мы с Дуче в посёлок Цюрупы,
Словно в мутном придонном теченье сомы,
Он болтал про кино, где ходячие трупы,
На живых мертвецов походили и мы.
Наш ЛиАЗ тарахтел и надсадно, и громко,
За окошком промзона, пустырь да барак.
«Ускорение — Родине!» и «Госприёмка!» —
Белым шрифтом по красному штырило зрак.
Тётя Катя встретила нас в сквере,
Неподалёку от проходной,
Отдала картонную коробку,
А в ней стеклянные колбочки,
А в них тёмного цвета цилиндрики —
Типа отходы от производства,
Это и был красный фосфор,
Для наших реакций в самый раз.
«Чего это приятель твой такой…» —
Нахмурилась тётя Катя, глядя на Дуче.
В чёрном плаще и круглых чёрных очках
Он молча стоял неподалёку.
«Какой — такой?» — улыбнулся я.
«Да отпетый! Вот какой! Нацепил очки,
Как слепой или, того хуже, шпиён!»
«Ну, тёть Кать, ничего не отпетый,
Просто фотовспышкой глаза обжёг!»
Краску с химкомбината можно было использовать
Трижды: сварил винт, промыл ацетоном,
Ещё сварил, но каждый раз действие слабело.
Как-то быстро мы втянулись.
Время было такое, ни рыба, ни мясо.
У Дуче отца-то не было, помер ли?
Странно, никогда не спрашивал я.
А мать бухала, Дуче её стеснялся,
Но я к нему всегда спокойно заходил,
А в то лето, пиздец, как вспомню,
Ведь только школу закончили,
Как же мы сразу так заторчали?
Ну, были учителя, конечно.
Были.
Полгорода учителей, блядь.
Тут такая хуйня: у кого краска, тот король.
В то лето королями были мы.
Почему Дуче звали Дуче?
Я и не помню уже.
Время было такое.
“Внимание, внимание,
Говорит Германия,
Сегодня ночью под мостом
Поймали Гитлера с хвостом”.
Это с детского сада помню.
И Дуче с детского сада помню.
Мама его туда отводила,
А домой не всегда забирала,
Дома у неё гульба шла.
Давно это было.
А в комнате у себя Дуче портрет Муссолини повесил,
Но это уже потом, когда мы заторчали.
С Дуче мы пиздец разосрались той же осенью,
Почему? Ну, как почему, хуйня всегда одна.
Он без меня поехал на химкомбинат
И закупил там краски,
А потом начал варить и торговать,
В рост пошёл.
А я в Москву уехал.
Ну, это я вкратце, хули тут перепёзживать.
Лет через десять я узнал,
Что Дуче с криминалом связался,
Чего-то с кем-то не поделил,
В середине 90-х его из реки выловили.
Химкомбинат, кстати, до сих пор работает,
Хуй знает, что там производят,
Дым из трубы то красный, то жёлтый у них идёт.
Тётя Катя давно померла от рака.
А ещё интересно, чисто, блядь, химически,
Годы спустя,
Когда на крокодиле все торчать начали,
Его же из терпенкода отбивали,
И тоже с йодом и красным фосфором.
То есть этот фосфор — он вроде как ключ к кайфу.
Сам он, конечно, вредный, в костях откладывается,
В суставах, в том числе в челюстных.
Ты, сука, торчишь на винте, торчишь на крокодиле,
А сам медленно превращаешься в рыбу, понял?
В Ихтиандра, блядь, фосфоресцирующего.
Не люблю я возвращаться в те места,
Где родился, вырос. Мне не просто
Вспоминать, как жизнь была проста:
Эфедрин, и йод, и красный фосфор.
А вот Дуче не могу забыть, такой он был, отпетый.
В чёрном плаще, в круглых чёрных очках.
Охуенное было лето,
Когда мы школу кончили
И на химкомбинат с ним ездили
Пиздец, в то лето королями были мы!
Иногда мне снится, что я рыба
И плыву, плыву, плыву куда-то в мутной воде,
Мне тепло и уютно.
Может быть, я даже не рыба,
А морское чудище.
Хуй проссышь.
Грегор Замза
с каждым днём в глазах мутнее и мутнее.
доем этот апельсин сейчас — схожу, помою голову,
обкусанные губы — символ нового поколения,
как Грегор Замза на футболке, как тоска по новому.
чищу зубы, а в зеркале бешеный псих —
рвётся наружу, вращает зрачками неистово, кусает губы.
и так каждое утро, притворяясь одним из них,
иду на работу. а вечером? вечером я не чищу зубы.
шло время, мало помалу колесо сансары стало кубом,
и я — то ли на кубу, то ли в тайгу, то ли в Мекку.
мне, как и каждому человеку, нужно всего-то: нежности, творога,
похоти; сестрёнка в соседней комнате плачет, зовет бога.
ну разве ей смогут помочь мои познания в литературе XX века?
дорога к богу вмещает восемь пуль, или вдыхается с зеркала.
не так ли, Диего? почему я открываю глаза, а там пусто?
является ли кино интеллектуальным искусством?
считается ли переходом на тёмную сторону вступление в секту
любителей собирать Lego? скажи, Диего,
у меня кроме тебя ни одного близкого человека,
а ты — всего лишь мой поставщик снега.
и вроде как даже во благо — какая разница,
умереть от спида или от рака,
будь ты наркоман или пьяница,
даже избавившись от старых привычек,
мне не избавиться от побочек —
каждый второй прожитый час вычеркнуть,
поменять пасту, выровнять почерк.
два часа ночи — и стыдно даже
от нежелания подрочить, от сверх-лени,
асексуальность нового времени
выражена во мне в высшей степени.
я бы хотел жить в другой вселенной —
где случайный прохожий знал бы, кто такой Грегор Замза;
где мой кот чаще бы улыбался,
и мир забылся в бешеном танце,
а рваная рана на сердце
заросла.
за гранью стекла
ночь смывает к чертям улицу,
за стенкой сестрёнка кричит: где же ты, боже?
лежу, человек себе, и остро чувствуется
только как одежда трётся о кожу.
Грегор Замза
Ранним июльским утром
Небольшой оранжевый жучок,
Живший в берлинском дворе
По адресу Томазиусштрассе, 2,
Неожиданно превратился
В мужчину средних лет.
Превращение произошло резко,
Тело жучка мгновенно увеличилось
С 0,8 см до 1 м 82 см.
Хитиновый панцирь
Обернулся хорошо сшитым костюмом.
Мужчина лежал на траве
Под кустом благоухающего шиповника.
Откуда-то доносилась музыка —
Кто-то на верхнем этаже распахнул окно
И слушал попсовое радио.
Мужчина лежал с закрытыми глазами,
Вслушиваясь в слова незатейливой песенки:
“Ша-ла-ла-ла-ла,
Ты с ума свела!
Ша-ла-ла-ла-ла,
Но любовь ушла!”
Грянул последний аккорд,
Песенка стихла,
И приятный женский голос сказал:
“В Берлине семь утра.
Начинаем выпуск новостей.
Продолжаются столкновения в столице…”
Кто-то на верхнем этаже захлопнул окно.
Всё стихло.
Подул лёгкий ветерок,
А в следующий миг восходящее солнце
Зацепилось когтистыми лучами
За край крыши и свалилось во двор,
Осветив все уголки.
Мужчина на траве открыл глаза,
Они были голубого цвета,
Как небо,
В них сияли оранжевые искорки.
Он улыбнулся и легко встал,
Потянулся, пробуя новое тело,
Сунул руку за пазуху
И вытащил паспорт,
Раскрыл его,
Всмотрелся в собственное фото
И прочитал вслух надпись сбоку:
— Гре… Грегор Зам… За…
Чтение давалось ему с трудом.
— Грегор Замза, — повторил мужчина
И твёрдым, уверенным шагом
Двинулся прочь со двора.
Сбой матрицы
неизвестный лежит рядом голый и говорит:
“я бы хотел от себя избавиться,
быть разломан медведем, гопотой избит,
укушен ядовитой женщиной в страстном танце”.
я лежу с неизвестным в неизвестностьме,
и мне скучно от каждого в животе бурчания,
Иштар разворачивается во мне,
выходит на кухню, ставит чайник,
возвращается, а там лежит голый мужчина и говорит:
“я бы хотел от себя избавиться,
гопотой быть поломан, ядовит-избит
медведем”.
(тут что-то трескает и шуршит –
у реальности, очевидно, сбой матрицы).
Иштар выбегает во двор, и из-за угла
выходит бомж Пётр с отрубленным пальцем,
бегло здоровается («дела, дела»)
и в стене чебурашечной растворяется.
Иштар заходит в трамвай, и с места кон-
дуктора встает бомж Пётр с отрубленным пальцем,
плюёт густо на пол, и вагон
растворяется в полёте его слюны
(сбой матрицы).
Иштар лежит с голым бомжом Петром,
(«пусть я – Йоко Оно, а он – Леннон»),
и каждый его искрящийся электрон
выбивает по пикселю из вселенной.
я лежу с голым бомжом Петром.
(ВЕДЬ КАК-ТО МОЖНО ОТ СЕБЯ ИЗБАВИТЬСЯ?)
вокруг нас заросшее мхом метро,
двери мигают два раза и закрываются.
бомж Пётр ставит чайник, нарезает чай,
и вдруг нечаянно от себя избавляется.
нож, режущий чай, отскакивает от исчезнувшего плеча
и отрубает последний палец.
Сбой матрицы
Помню, в подземном переходе на Пушкинской,
Чёрным августом 2000 года,
Ровно за день до взрыва бомбы,
Я стоял у входа в метро и кого-то ждал.
А может, никого я не ждал,
А просто стоял и нервно курил у входа в метро,
Или даже пил пиво, начав уже с утра,
Или не пил, не курил, а просто стоял и трясся.
Сильно рвало мне крышу в августе 2000 года,
Помню, трясся я, трясся у стены,
А мимо ломилась толпа в метро,
И тут ко мне подошла очень странная женщина.
Молодая женщина вынырнула из толпы,
Застыла передо мной,
Уставилась в глаза
И чётко произнесла: “Саша, это ты?”
А люди кишмя кишели в переходе на Пушкинской,
Хорошая торговля была там во всех палатках
Ровно за день за взрыва,
И я ответил: “Да, это я. А вы кто?”
И она сказала: “Саша, Саша, как же так?
Неужели ты меня не узнаёшь?
Неужели ты меня забыл?!”
И она придвинулась почти вплотную,
И я бы отступил назад,
Но сзади была стена.
“Кто вы? Мы с вами знакомы?” — спросил я
Незнакомую женщину, а внутри весь похолодел,
Холодел я, холодел, холодел изнутри,
Чем-то страшным повеяло в подземном переходе,
Чем-то нездешним, словно морозным сквозняком.
“Саша, ты правда меня не узнаёшь?” — спросила она.
А я и вправду её не узнавал,
И не мог узнать, потому что видел в первый раз,
Сначала ещё усомнился, мало ли,
Может, одноклассница или из пионерского лагеря кто?
Примерно моего возраста, лет тридцати,
Синее платье, короткая стрижка,
И глаза, распахнутые её глаза
Не забыть теперь никогда.
“Саша! — сказала она. — Мы встречались в Одинцово
На поминках у Лёхи Быстрого
Три дня назад, это было три дня назад,
И ты хочешь сказать, что всё забыл?!”
Никакого Лёху Быстрого я не знал, в Одинцово не был,
Но — чёрт возьми! —
Что-то происходило между нами,
И мне стало очень, очень, очень не по себе.
“Извините, — я выставил перед собой ладонь. —
Вы меня с кем-то спутали!”
И нырнул в метро, смешавшись с толпой.
“Саша, не уходи!” — крикнула вслед она.
На следующий день в переходе взорвалась бомба,
Через пять дней утонула атомная подлодка “Курск”,
А ещё через три недели
Загорелась Останкинская телебашня.
Помню, столб дыма тянулся над всей Москвой,
А вечером я брёл от метро домой,
И навстречу двигался плотный поток гуляющих,
Словно демонстрация ни за что, ни против кого.
“Ха! Да это же сбой в матрице”, — подумал я,
Протискиваясь между растерянных, неуверенных граждан.
Чёрным августом 2000 года ТВ отключилось почти на неделю,
Зато вновь расцвели видеопрокаты.
Много людей погибло в то лето,
И раненых было немало,
Но, в среднем, ни больше, ни меньше,
Чем за год до этого или год спустя.
А я мертва / А я почему-то жив
В мае пожелтела уже, отцвела трава,
А я мертва.
У парня в метро такая смешная, кричащая голова,
А я мертва.
Соседи пели вампирскую хороводную, забыли слова,
А я мертва.
В “Лидле” артишоки чищенные три за два,
А я мертва.
Мужчина на станции подошёл рассказать, как он веровал,
А я мертва,
Читал форум для мам до половины первого,
А я мертва.
Ты ходишь всё так же в офис, делаешь дела,
А я мертва.
Твоя подруга осенью забеременела, летом родила,
А я мертва.
Решил расслабиться, взял через закладку чистый,
А я мертва.
Случайный прохожий пригласил пойти подрочить с ним,
А я мертва.
Прислали имейл, открывать не стал — удалил.
А я мертва.
Завербовали одноклассника то ли в ФСБ, то ли в ИГИЛ,
А я мертва.
Надо документы делать, визу, платить счета,
А я мертва.
На вокзале под лавкой прячется самая чистая красота,
А я мертва.
Дочка школу закончила, залетела, сделала аборт,
А я мертва,
Ты всегда хотел чего-то другого, а не вот это вот,
А я мертва.
Полгода не видел друга, маме со вторника не звонил,
А я мертва.
Жизни идут по кругу, на ещё один не хватает сил,
Я метрва.
Стал профеминистом, отключил подписку порнхаба.
А я мертва.
“Наверное, если бы ты попросила, то стал бы”, —
Но я мертва.
Вечером приготовишь карри по вегану, будто я жива,
А я мертва.
Партнёрка полтора года уже не бегала, даже два,
А я мертва.
Украли велосипед, новый покупать не стал, купил проездной,
А я мертва.
Тебе до сих пор иногда кажется, что я здесь, с тобой,
Но
(у парня в метро такая смешная кричащая голова)
А я мертва / А я почему-то жив
Первым из нас умер панк Пигмей,
А я почему-то жив.
В семь лет в лесу набрёл на гнездовье змей,
Но я почему-то жив.
В два года чуть не утоп дома в ванной,
Но я почему-то жив.
Психиатр не мог взять в толк, отчего такой странный,
Но я почему-то жив.
В детском саду подружка учила, как отравиться говном,
А я почему-то жив.
Скорая приезжала трижды в 78-м,
Но я почему-то жив.
Колбасой отравился, отвезли в больницу,
А я почему-то жив.
Свалился с обрыва, пугая птицу,
Но я почему-то жив.
Папа скончался, сидя в гостях на стуле,
А я почему-то жив.
В 90-х над ухом свистели пули,
Но я почему-то жив.
В Одессе откачивали от астмы в реанимации,
Но я почему-то жив.
В Берлине речь заходила об ампутации,
Но я почему-то жив.
Максим Юрьевич передознулся герой,
А я почему-то жив.
Серый уехал в Индию, где был взят холерой,
А я почему-то жив.
К бабушке перед смертью приходил мёртвый дедушка,
А я почему-то жив.
В Израиле похоронена бывшая любимая девушка,
А я почему-то жив.
Мы словно катимся с горки, вылетая на ходу из саней,
Но я, хоть ты тресни, жив.
Первым из нас, как уже было сказано, умер панк Пигмей,
А я, как собака, жив.
Мой пёс домой не пришёл однажды,
А я, не поверишь, жив.
Иногда так трясёт, что пиздец как страшно,
Но я почему-то жив.
Уф (нету сил)
1.
Никуда не деться от этого текста,
Между строчек точка не находит места,
А как там было раньше, у экс-экс-экса?
Вместо секса обсудим проблемы секса.
Я узнал на сеансе у терапевта,
АУЕ на зону собирает грев-то,
А кто бежит из зоны, тех мочит конвой.
Больше нету сил на любовь с тобой.
Никуда не деться от этих строчек,
Между нами места нет для одиноче-
Ства, или у него всегда первый ряд?
Одно и то же по кругу сто раз подряд.
Я узнала на сеансе у терапевтки,
Что от каждой ссоры остались метки,
Как от ветрянки, самой поздней и злой.
Больше нету сил на любовь с тобой.
2.
Нету сил на бесконечные выяснения
Отношений, режется и режется до ушей,
Казалось бы, под носом лежат решения.
Всё относительно, проклял нас Эйнштейн.
Хоть сто лет копил бы жестокий опыт,
И в какой бы дикости не тусил,
Я просто ржавый, устаревший робот,
На перепрограммирование нету сил.
Нет сил на попытки объяснять словами
Все то, что спряталось между нами:
В каждой запятой радиоактивные залегли
Смыслы, прокляла нас Мари Кюри.
И быть мало мудрой, говорить умея,
Перед нашей терминологией я немею.
Между нами языковой барьер, как с водилой такси:
На смолтоки пустые не хватит сил.
3.
Из какого сора вырастают ссоры?
Слово — искра, жгучие разговоры,
Так и вьются, словно грибные споры,
Как мицелий, тянутся между нами споры.
Ситуация в целом вполне знакома,
Вроде шмона посетителей в клубе «Кома» —
Кто попался с таблетками, кто с травой.
Больше нету сил на любовь с тобой.
Загадала между Петями, чтобы сети
Между нами порвались колдовские эти:
Никого не приручать чтоб, но быть в ответе,
А не чат со смертью до самой смерти.
Загадала между Димонами, чтобы демон
Покинул наши с тобою стены,
Только снова и снова проигран бой,
Больше нету сил на любовь с тобой.
4.
Нету сил. Я застыл под горой крутою,
Мертвецы молчат в непроглядной тьме,
Сартр недаром мучался тошнотою —
Другие не причём, если ад — во мне.
Сколько бы не вытаскивал души к свету,
Сам какой бы помощи не просил,
Просто сил на спасение больше нету,
Сил больше нету, больше нету сил.
Нету сил. Я забилась в подмышки тень:
Кошки умирают, спрятавшись от людей.
Достоевский страдал ради вас не зря,
Ад – это осознание, что любить нельзя.
“Только позови, и я буду там”.
Мир спасет бодипозитив, а не красота.
“Я приду и вытащу, только попроси”.
Но на спасение мира нету сил.
5.
— Я с утра рано встал и уже устал.
— Еле-еле с йоги доползла до спа!
— Разогнался так, что вообще не спал.
— Выключите солнце, ради Христа!
— Дождик моросил, голову скосил.
— Упала у подъезда, вся теперь в грязи.
— Если встать не можешь, всё равно ползи.
— Даже на отдых не хватает сил.
6.
Уф.
Большой пёс
поэма в двух частях
часть первая
были времена, насмотрелись LOSTа
и играли в «что бы ты взял с собой на остров
и на полуостров»
(тогда никто не ответил, что взял бы сам полуостров)
почему нельзя взять полный социальный пакет и карьерный рост?
— спросила Оля, — или соц статус
(фолловеры, лайки, у меня все серьезно)
зато можно брать: панические атаки, психоз,
и страх смерти, болезни, вот номер карты – чем смогу, помогу
(репостом).
потом смотрели с балкона на звёзды:
я буду Волосы Вероники, а ты Большой Пёс. там
никому не нужны сведения о нашем весе, мускулатуре, росте,
мне с тринадцати лет скучно мериться ростом:
думаешь, хорошо быть высоким? это тоже
непросто,
задеваешь в троллейбусе головой поручень, и посто-
ронние просят тебя достать с верхней полки бельё в купе поезда,
когда сам-то ты мизантроп и их всех ненавидишь. вернёмся к звёздам.
я хочу быть прозрачным, бесхвостым
большим псом, и вить в твоих волосах гнёзда,
— этого ещё никто не сказал, но ещё есть время, ещё не поздно,
мы не то, чтобы уже летим под откос, но
соскальзываем туда с края, целенаправленно, но осторожно,
потому что счастливым бывают недолго, красота – это ложь,
а любовь невозможна.
тут какие-то помехи: БЖЖЖЖЖ ЫЖ ЙЖЖЖ, но
у прозрачного пса всё под контролем, у него хоть и лапки,
ему всё можно, он лапой смахнет тревожность,
и скажет: вот торт творожный, вот веган-бургер, хоть что-то поешь, на!
любовь невозможна! ну ты скажешь конечно!
не отвлекайся, не говори с полным ртом, ешь ешь ешь
и слушай большого пса:
космос — наше отечество,
космос — наше отечество,
космос — наше отечество,
а любовь неизбежна.
часть вторая
были времена, мы себя называли раста,
жизнь дымила трубой, обнимала ласково,
вечность пахла коноплёй тогда для нас-то —
реггей-растафарай, сестра, это не сказка
про солнечный остров,
это целый культ, это тебе не просто так!
по ночам мы мазали себе лица звёздами,
детство отваливалось как короста,
синий кит проплывал в окне, светилась левая ласта,
в наших венах текла не кровь, а зубная паста,
на заре сквозь тучи проступала красная свастика,
но нас привлекала иная, лунная, телесная пластика:
танцы под кислотой, гоа-транс и прочая мистика,
я приду к тебе на всю ночь,
только позови,
только свистни-ка.
заходи, дорогой, садись, выпей чаю, попробуй сласти-ка,
бас-линия на слабую долю, Джамайка, давай без грусти-ка,
сколько граммов сердца ты соберёшь с этого кустика?
покурим, и надо пойти погулять с собакой, угадай, какой масти-ка?
если жизнь — это линия, то смерть что-то вроде ластика.
вот и не угадал!
это даб на I Love King Selassi I,
группа Black Uhuru, 1977-й год, альбом Love Crisis,
мы слушали музыку, но мы не видели связей,
если жизнь — раскалённый песок, то смерть — это оазис,
и когда некоторые умирали, мы плакали от несчастья,
это случалось редко,
потом чаще,
потом слишком часто,
помнишь те времена? мы жевали слова из пенопласта,
никто не ждал, что старуха с косой так огненно языкаста,
это не пессимизм, сестра, скорее что-то вроде возраста,
что-то вроде большого доброго пса, лохматого и блохастого,
вот здесь надо сыграть на гитаре
буквально три ноты в терцию
а теперь давай на максимум духовую секцию!
кропалёк во тьме, пахнет дымом горько и нежно,
космос — наше отечество,
космос — наше отечество,
космос — наше отечество,
любовь неизбежна.
2017-2018