Выпуск №19
Автор: Сергей Ивкин
(о книгах издательства «InВерсия»)
С 2016 года на Южном Урале проходит мультикультурный фестиваль «InВерсия», на котором художники, работающие в разных сферах искусства, делают общие проекты. Кураторы Наталия Санникова, Константин Рубинский и Александр Маниченко создали самую яркую поэтическую программу Урала, на которую летели поэты со всей России и из-за рубежа. Помимо множества презентаций и выступлений каждый фестиваль предлагал быстрые эксперименты: поэту сделать текст по фотографии, а фотографу — кадр по стихотворению, дизайнеру превратить стихотворение в абстрактный плакат, написать закадровый поэтический комментарий к визуальному и музыкальному ряду, сыграть словами свой «кавер» на тему классического шедевра. Удивительно, что «быстрые» вещи оказывались долгоживущими, их хотелось сохранить, вернуться к ним. Стали выходить альбомы, тематические сборники по итогам экспериментов поэтической программы. Фестиваль всегда немного ярмарка: возможность продать книги, возможность приобрести новое, неведомое. И остро ощущается обескниженность тех поэтов, которых именно ты любишь. Так кураторы и участники фестиваля стали издателями. Типографскую базу предложил Екатеринбург — издательство «Кабинетный учёный», великолепный дизайн серии разработал художник Альберт Сайфулин, в редакторский совет вошли поэты Наталия Санникова, Екатерина Симонова, Юлия Подлубнова. Выходящие книги можно условно разделить на три линии, представим по одному имени из каждой. Переводы.
Мартысевич М. Сарматия и другие поэмы / М. Мартысевич ; послесл. А. Хадановича ; ред. белорус. текста А. Власенко. — Екатеринбург; М. : Кабинетный ученый, 2021. — 112 с. (Серия «InВерсия». Переводы; вып. 2)
Мария Мартысевич приезжала на Урал в составе четвёрки белорусских поэтов, выступала в центральной библиотеке Екатеринбурга, переводы её стихов попали в четвёртый том Антологии Современной Уральской поэзии, но данную книгу перевели не уральцы – она результат внегеографической сетевой дружбы поэтов: Борис Херсонский, Сергей Шабуцкий, Виктор Шепелев, Геннадий Каневский. Четыре поэмы о мире нарушенной границы. «Живой журнал Барбары Радзивилл» — примерка на себя платья «Литовской Джульетты», прожитые-прописанные фрагменты её жизни: встреча с королём, тайные встречи, недолгое счастье и смерть от яда, подсыпанного царственной свекровью. В интерпретации Марии этот миф становится вневременным, повторяющимся по кругу в каждом веке:
И еще мы летели по трассе со скоростью двести, / над Балтикой видели краски рассветного небосклона, / в городе каждую лавку облазили вместе, / смотрели на пестрые ткани, скатанные в рулоны.
Вторая поэма «Сестра Зоя и Конец Света» смешивает уже не времена, а Заветы, история Ионы пересекается со 128 днями стояния комсомолки Зои в городе Куйбышев (Самара) в 1956 году, Апокалипсис превращается в Карнавал. Третья — «Дипмиссия» — иронически обыгрывает получение белорусами шенгенской визы. Финальная «Сарматия» становится «зеркалом» белорусского менталитета, белорусского мифа: 30 писем сожжённой «ведьмы», опубликованные через века, за которые в стране ничего не изменилось.
Может, однажды и я бы сварила борщ, / стала бы отличать булку от каравая. / Нет, ты не плачешь, это осенний дождь / с губ твоих губы мои смывает.
Столкновение культур, смешивание высокого и низкого, комедии и трагедии — базовый метод Марии. Смерть в них распахивает не форточку, а ворота ангара. И жизнь на фоне этих раскрытых ворот не «играет» по Пушкину и не «сияет вечной красотой», а мечется, борется, взыскует:
Сколько бы вы ни мешали Правде / егермейстер в ром-колу — / чтобы смотрела свои алкогольные сны, / но каждая — слышите??? — каждая ваша школа / накроется выпускным.
И в поэмах, и в отдельных стихотворениях складывается у Марии «громкий» траурный праздник. Эпос. Гимн сопротивления.
Басков П. Звуки / П. Басков; послесл. А. Маркова. — Екатеринбург; М. : Кабинетный ученый, 2021. — 72 с. (Серия «InВерсия»; вып. 10).
Вторая линия проекта — гетеронимы. Отличие гетеронима от псевдонима в том, что для физического автора «пишущий» является самостоятельной личностью, с иной биографией, даже с иным языком. Гетероним – не маска, а сущность, маской которой приходится становиться продвигающему его поэту. Потому нет смысла выяснять, кто именно записал эти стихи, нужно работать с записанным. В случае Павла Баскова рассматриваем русское хокку как самостоятельное явление, навсегда потерявшее связь с японским оригиналом.
Хокку породило множество литературных форм, но в России воспринималось таким облагороженным вариантом частушки. Павел отказывается от иронии, от кадрированности, от сюжета, делая содержанием стихотворения сам процесс его созидания. Александр Марков пишет в послесловии, что в стихах Павла Баскова нет конфликта, нет утраты. Да, эти стихи – раскрытые бутоны, они фиксируют «начала», прорастание семени. Это речь, посвящённая начинающейся речи, инициация читателя к продолжению разговора.
Кружится все,
открывается стройка речи,
ветер утром горит.
Традиционное хокку графично. Павел старается уйти от визуальности, подчеркнуть звук, порой тактильность, движение. Короткое стихотворение, напротив, старается растянуться во времени, разрастись в сознании читателя.
Проспект, мост,
тополя́ у домов. Почему
дерево поет?
Эти стихи — не иероглифы, а руны — не комплекс идей, а комплекс действий, ритуал вызова вполне конкретной силы. Невидимой, не имеющей примет, но ощущаемой, меняющей нас. Потому краткость приходит не от скудости информации, а от обострения знания, слов мало, чтобы лучше было видно то, что находится между ними. Трёхстишие растягивается на весь лист, заполняет всё внимание, читается медленно.
Папоротник найти — второе
имя лета. Приготовив волну,
запомнить песок.
Мы получаем стихотворение-собеседника, а не актёра. Теперь уже мы сами к нему обращаемся, оно слушает нас.
Ивачевский Е. Эти прозрачные колокольчики / Е. Ивачевский ; послесл. Е. Риц. — Екатеринбург ; М. : Кабинетный ученый, 2022. — 60 с. (Серия «InВерсия»; вып. 13)
Третья линия — поэтические книги — очень разнообразна. У неё нет привязки к фем-письму или мета-модерну. Есть поэты, пишущие сейчас. У нескольких книги оказались дебютными. «InВерсии» повезло их издать.
Евгения Ивачевского рассматривают как продолжателя «нового эпоса», традиции, заложенной Арсением Ровинским и Фёдором Сваровским. Попробую отделить его от них, рассмотреть независимо. Метод Евгения связан с инверсированием понятий, с метаморфозой, магией. Его мир осмыслен в каждой детали, всё со всем связано, каждый предмет является гиперссылкой на что-то большее, глобальное, судьбоносное. Евгений убирает всё лишнее, сохраняя только самый «момент перехода», чудо, «сквозняк бытия»:
эти
торговали темной материей из-под полы
так она заявила на семнадцатом комитете
отрезы на платье
кримплен крепдешин
мы танцевали в них по шесть суток кряду
и пусть дорогая но
неисчерпаемая энергия
Работа Евгения — сохранение исчезающего, остановка распада, трансформации в небытие. Японский принцип «моно-но аварэ», увядающей красоты вещей, применяется ко всему: к воспоминаниям, снам, фантазиям, чувствам. Кусочки праха зависают в воздухе, и ты двигаешься вокруг трехмерной инсталляции, следя за переливами смены ракурса. Евгений закольцовывает время внутри своих стихотворений, и мы получаем вечную «витрину перемен», бесконечный «День сурка» для его персонажей:
знала одного и лидия вячеславовна
он расплавлял в себе серебряные пули
помнишь алеша слоников мраморных на комоде
семь штук будто семь жизней
хоботы вечно обгрызенные
Да, мы держим в руках книгу-кунсткамеру, но при иных условиях все эти моменты были бы утрачены. И стихотворение — не банка с формальдегидом, спрятанное в нём живо, пока звучат для читателя «вот эти прозрачные колокольчики».