Выпуск №19

Автор: Дмитрий Дедюлин

о прозе Аллы Горбуновой

эссе

Я только начал читать прозу Аллы Горбуновой. Читатель я неискушённый. Прочёл мало. Да и вообще читаю мало.

Ниже мои впечатления от прочитанного. Впечатления, потому что впечаталось.

Так вот, начнём о нашей печали, о нашем неумении преодолевать книги: мы просто остаёмся в них жить, как уставший путник в горной деревушке. Там ещё горный поток, ручей, деревянный мостик, закаты и жужжащая пчела над ярким соцветием.

Алла Горбунова – искусный прозаик. Во многих рассказах можно обнаружить разные стратегии, но все они держатся совершенно на одном – нарратор условен. Иннокентий Анненский назвал Льва Толстого «скульптурным иронистом». Но в прозе Аллы сам Ангел Иронии говорит, и Ангел Печали, и Ангел Размышления. Рассказчик мифологичен. Ангелы реальны. В каждом рассказе обнаруживается внешний сюжет, но он вроде узора на мече викинга или варяга. Он нужен. Он священен. Но меч и без него меч.

Поэтому проза Аллы Горбуновой – это проза 21-го века. Нарратор умер и трансформировался – второе рождение, и теперь их, нарраторов, стало несколько.

Помните, Юнгер говорит, что один из его учителей сказал: реальность как книга в разрезе, книга бесконечная, и наш «файл» – это только одна страница, но на самом деле их несколько, их бесконечно (много). И вот в прозе Аллы Горбуновой минимум несколько страниц.

Я уже описывал стратегию узора, а бывает так, что рассказ – это метаистория; подлинный рассказ, когда говорят об огурцах, а на самом деле говорят о любви, истинная история за ширмой внешней канвы. Или это зеркальный месседж, когда «художник рисует картину», а все «картины» – это и автопортреты в том числе; и вот автопортрет начинает вести себя странно, говорит о чём-то своём, может быть, он – неуправляемый двойник.

Рассказ сообщает противоположное своему «внешнему смыслу».

Все из нас пережили всякое. И есть о чём порассказать. Но Алла первая решилась СКАЗАТЬ об этом. СКАЗАТЬ, потому что она – Поэт, потому что сказанное – это мысль и её, мысли, красота, и речь рассказчика.

Можно найти сколь угодно много описаний трудовых будней «разврата», фактографию дна. Но это будут именно «факты», то есть нечто несуществующее. Да ещё изложенные так, что этот поток слов не актуализирован, а значит, мёртв. Актуализировано только искусство.

И вот именно эта Речь Аллы и сделала её Священным Поэтом, так как (она) – они, и Алла. и Речь – находятся на Ничейной Территории – и вне людей, и вне Богов. Поэтому Священным Поэтом быть так страшно, поэтому они бессмертны.

Конечно, Алла как поэт и прозаик вне нынешнего литературного мира. Мы не рассуждаем, конечно же, об эмпирическом человеке, а о его проекции в мире искусства. Мы все здесь смертны и все в одинаковых метафизических и эмпирических условиях, несмотря на иерархии и внешние различия. Любые иерархии – земные, небесные. Смерть – это и есть Янус, у Смерти два лица – метафизическое и эмпирическое.

Так вот, Алла не походит на многих клерков от литературы (я не обо всех), у которых по сути два занятия: выпить чаю и накатать роман, или пиесу, или новеллу. А потом закончить свою бухгалтерию и мирно лечь спать, позёвывая и почёсывая отёкший бок, – опять належал вчера, валяясь в гамаке.