Выпуск №19

Автор: Леонид Георгиевский

Кто такая Ольга Линд, одна из наименее известных писательниц начала ХХ века? Если вы интересуетесь женской литературой, то рано или поздно можете обнаружить именной указатель, составленный Татьяной Сигаловой (Тарту), затем вбить в поисковик заинтересовавшее имя и… выйти на тот же указатель Сигаловой. Словно кто-то стёр автора вместе с биографией и библиографией, оставив в лучшем случае куцую заметку в такой же забытой всеми, кроме специалистов, энциклопедии Брокгауза и Ефрона. Но филологи знают, что оцифрованные старые книги можно найти на сайте РГБ — там-то и обнаружился роман Линд, который не переиздавался с 1916 года. (Ещё оттуда можно скачать книгу Лидии Кочетковой «Вымирание мужского пола в мире растений, животных и людей» (1915), русский аналог «Манифеста ОПУМ» Валери Соланас, тоже прочно забытый, но это другая история.)

Книгу Ольги Линд обнаружила и переводчица Анна Слащёва, которая так рассказывает о находке в своём телеграм-канале: «Я когда-то давно искала трешовую беллетристику 1916 года — и нашла книгу таинственной Ольги Линд с названием «В поисках принца», а сегодня решила поискать, что это за Ольга — скорее всего, сестра Михаила Васильевича Линда, литератора/переводчика из Торжка, который пишет следующее, не очень одобрительное: «…между тем как сестра Ольга, не проявлявшая в детстве к писательству никакой склонности, в зрелом возрасте всецело ему отдалась». Родилась в 1879, в 1899 окончила Тверскую женскую гимназию с серебряной медалью». О других произведения Линд пока ничего не известно. Слащёва «почистила роман от ятей» и выложила в телеграме. 

Что может заинтересовать в этой книге современного читателя или читательницу? Зачастую «любовными дамскими романами» и бульварной беллетристикой патриархальные критики нарекают серьёзную социально-психологическую прозу — лишь потому, что её написали женщины. В случае Ольги Линд это не совсем так: «В поисках принца» — не трэш, но и не «большая литература», это довольно умелая подделка под автобиографическую прозу, балансирующая между бульваром и салоном.

Анна, повествовательница, — молодая женщина в поисках счастья. Для своего времени эта книга кажется достаточно смелой, а героиня выглядит намного живее некоторых современных персонажей популярной прозы. Ознакомившись в исследовательских целях с образцами так называемого «ромфанта», одного из самых популярных бульварных женских жанров, я пришёл к выводу, что новейшая русская беллетристика для женщин зачастую менее профеминистична, чем «лёгкое чтение» начала прошлого века. Если писательницы того времени, вдохновившись книгами Анастасии Вербицкой и Жорж Санд о свободной любви и женской свободе как таковой (Вербицкую упоминает и героиня Линд), создавали образы активных витальных героинь, которые, при всех своих слабостях и предрассудках, стремились к субъектности, то многие прозаистки XXI века зациклены на комфортинге (попытках сделать читательнице приятно в ущерб сюжету и стилю) и проработке психических травм, с которыми, судя по творчеству этих автрис, следовало обращаться не к издателю, а к другим специалистам. Мода на дерзких «рыжих ведьм», кажется, уходит в прошлое, и место их занимают вполне патриархально прописанные безликие девушки в беде.

Характерный пример — книги Марии Покусаевой «Зеркала» и «Отражения»: эта дилогия — типичный гаремник для женщин, героиня которого поразительно пассивна, неумна и скучна, зато вокруг неё крутятся привлекательные статусные мужчины, всячески «комфортя» её. Мизогиния же, которую можно обнаружить в произведениях русских писательниц прошлых веков, из произведений сочинительниц ромфанта никуда не девается. Иногда она относительно удачно закамуфлирована, но не более того. Попаданки ромфанта настолько безвольны, что, при всей широте своих возможностей, не могут самостоятельно поменять жизнь — их просто в один прекрасный момент выкидывает в портал, а там измученную бытом женщину ждут наряд принцессы или походный набор ведьмы, толпа восхищённых мужчин и,   разумеется, деньги. 

Анна из романа Линд кажется тотально зависимой от мужчин, их мнения и оценок, но это лишь верхушка айсберга. Эта героиня ищет, прежде всего, свободы и по-настоящему не привязана ни к родственникам, ни к дочери: «когда, в девятнадцать лет, не окончив гимназии, я выпорхнула — совершенно не подготовленная и не знающая жизни — из гнезда на Божий свет, я почувствовала огромное облегчение, что наконец свободна и могу уйти от всех этих родственников, таких непонятных мне, ненужных и чужих». На фоне современной назойливой пропаганды «духовных скреп» такая исповедь до сих пор выглядит смелой и актуальной. Анна — онтологическая антифамилиаристка, то есть любовь и духовный союз с мужчиной для неё стоят намного выше патриархальных представлений о семье. Дочь, рождённую от случайной связи, она оставляет родственнице, а затем за двенадцать лет делает четыре аборта, которые не считает страшными убийствами и ошибками и о которых сожалеет намного меньше, чем о разрыве отношений с очередной любовью своей жизни.

Объективации мужчин, которую радикальные феминистки почему-то называют несвойственной людям с женской социализацией, в книге полно, к примеру: «Я смотрела на Бориса как на красивое, но уже безопасное орудие… потому что разлюбила его»; «Володя хоть и груб, но бесспорно красив, плохо только, что у него полное отсутствие породы. Руки и ноги, как у дворника!» Анна довольно состоятельна и может позволить себе не работать, поэтому часто воспроизводит классистские стереотипы.

Присутствуют и штампы о лесбиянках, характерные для массовой литературы до сих пор. Подруга Татьяна, которая влюбляется в Анну, своими поцелуями «напоминает мужчин», поэтому неприятна, хотя аналогичное поведение со стороны мужчин героине нравится. Далее мы наблюдаем развитие клише «трагическая смерть лесбиянки», поднадоевшее ещё во времена Рэдклифф Холл, — Татьяна покончила с собой из-за неразделённой любви к Анне, которая крутит роман с очередным «принцем». Анна рассуждает: «Ведь Танюша погибла из-за моей любви… Неужели же любовь эта была настолько ничтожна?.. и я дала ей погибнуть из-за каприза?.. Нет! нет! Я люблю его… Я должна его любить!.. Но я боюсь его. Себе я признаюсь в этом. Люблю и боюсь, чего-то тёмного, непонятного… А может быть, именно это и делает его таким желанным, дорогим?» Любопытно, что Анниному чувству к мужчине, в котором героиня уже начинает сомневаться, придаёт значимость чужая смерть — иначе оно, возможно, истощилось бы гораздо раньше.

Казалось бы, перед нами типичная гетеросексуальная женщина, которой лесбиянки отвратительны, но позже Анна неожиданно открывает в себе бисексуальность. Мария Иосифовна вписывается в другой «лесбийский» стереотип, царящий в массовой культуре, а именно — лесбиянки-соблазнительницы, хищной и порочной: «Уже немолодая, но с юными, полными блеска, глазами, поразительно живая, остроумная… Я даже не определю точно, что потянуло меня к ней… Одно я прочла в ее глазах и очертании губ… порочность». Вскоре выясняется, что любовница весьма меркантильна, то есть ничем не отличается от альфонсов, которые смертельно надоели Анне: «Вчера Marie мне объявила, что ей нужны деньги. У неё есть имение, но оно в долгах. Словом, ей деньги необходимы». Не получив желаемого, Мария распускает об Анне грязные слухи и порочит её репутацию.  Не то что таких лесбиянок не существует — существует, и предостаточно, однако изображение лесбийских отношений в романе, к сожалению, не выходит за рамки бульварных стандартов.    

Куртизаны же мужского пола преследуют Анну на протяжении всего повествования, и не совсем понятно, что их привлекает в ней больше — неистребимое жизнелюбие и страстность или наследство. Записки Анны лишены утомительного дидактизма, но вывод из них напрашивается характерный: если годами фокусироваться на поисках принца, найдёшь альфонса, и ещё повезёт, если только одного.

Первый муж Анны, итальянский мошенник, оказывается вымогателем, которого вдобавок ищет полиция: «И вот, после различных трагических приёмов, он объявил, что согласен на развод, если я обеспечу его хотя бы… ста тысячами франков! Этот выпад не удивил меня. Это естественно, раз он, в продолжение года, с спокойной душой, черпал из моего кармана, как из кассы! Я обещала. Свобода стоит ста тысяч».

Ключевое слово — «свобода». «Ты из тех, которых не уложишь ни в какие рамки, ни в какой установленный для обычных людей трафарет», — говорит Анне один из её возлюбленных, которого она в итоге бросает. Так ли велика на самом деле зависимость героини от мужчин, если она часто их меняет, увлекаясь то одним, то другим и стремясь к предельной честности вопреки мужским требованиям: «Не хочу уезжать тихонько, как какая-нибудь преступница. Хочу уйти честно и открыто. Раз обещала деньги — отдам, а тогда уже уеду». Беда в том, что она всё время наступает на грабли: «Исчезла последняя иллюзия. Спала последняя повязка, и в душе осталось лишь сознанье страшного, безграничного унижения!» Эта иллюзия окажется далеко не последней: Анна встретит ещё нескольких «содержанцев», среди которых выделяется 35-летний дворянин Константин, на первый взгляд — талантливый и обходительный человек, оказавшийся патологическим лжецом, игроманом и сталкером. 

Именно в отношениях с ним Анна проговаривается: так ли она готова «всем пожертвовать ради любви», или для неё это лишь красивые слова, и на самом деле женщина не хочет поступать в ущерб себе? «Что-то оцарапало меня. Со вчерашнего вечера я это чувствовала и только сейчас поняла. Вчера он, en passent, попросил у меня «пять рублей на сигары». Я дала, понятно, и через минуту забыла об этом. Однако именно это оцарапало мою душу. Я отдала бы ему с радостью все что имею, не исключая и жизни своей, но он не должен был просить…Сердце моё подсказывает мне, что этим он нарушил гармонию наших отношений».

Забавно, что Анне свойственна двойная мораль: она критикует мужчин за ревнивость, которая у них «неотделимая от любви», но очевидно, что это тривиальная проекция: «Костя не свободен. Он уже лет десять-двенадцать живёт с какой-то полькой… Так вот что! Старая связь надоела, и потянуло к новым переживаниям!.. Впрочем, какое имею я право осуждать его? Любовь свободна!.. И всё-таки больно… больно… Душа плачет… О чём? Ревность это? Кто придумал это жуткое, тёмное чувство?» Анна ревнует всех своих любовников, оскорбляет жену одного из них и ту самую «польку».

Константин пытается манипулировать Анной, сваливая свои проблемы на среду, которая не сделала его трудовым человеком, и героиня поначалу соглашается: «— Несчастный я человек! Совершенно не создан для труда и должен, тем не менее, работать, как каторжник, вскакивать в девять часов. Феи при моём рождении забыли бросить в мою колыбель миллион!

Жалобные напевы в этом роде я слышу ежедневно. С ними просыпаюсь, с ними засыпаю! Как хотела бы я ему помочь! Если бы были у меня еще мои первоначальные деньги. «Миллиона» не было, но на комфорт хватило бы. Бедный мой мальчик! Чем же ты виноват, что родился в богатой дворянской семье, пустой и безалаберной, где не сумели тебя научить ничему, кроме праздности и любви к роскоши?» Мальчику на тот момент более 35 лет, и он получил хорошее образование, но устроиться гувернёром или учителем гимназии не может — это помешает играть в казино. Решающей точкой становится предложение Константина поступить на содержание к старику и делиться заработанным:

«— Что же тебя так удивляет, — продолжал он, — ведь Соболев богат, значит, и ты будешь богата! А не ты ли твердила до сих пор, что была бы счастлива дать мне комфорт, роскошь?.. Вот и настало время доказать это на деле.

Я слушала и медленно падала с облаков. Одна за одной рушились мои мечты и голая жуткая правда выползала из-под их обломков. Не дай Бог никому переживать такое крушение — это слишком больно! Значит, продаваться я имею право! И это не только не порицается, но даже рекомендуется и ставится мне в заслугу, как доказательство любви!..»  

После отказа Константин начинает шантажировать Анну самоубийством и снова вымогать деньги. Ей стоит огромного труда избавиться от него.

Есть ли в жизни Анны другие мужчины? В книге присутствует довольно современная репрезентация мужчины-асексуала — впрочем, эксперименты с «белыми браками» культура Серебряного века также освещала. Николай, второй муж Анны, говорит ей: «— Отдайте своё тело другому, Аня, если не можете иначе, мне же всецело оставьте свою душу, свой внутренний мир… Это в вас самое дорогое…» Секс его практически не интересует. Он во многом согласен с Анной, бунтующей против пуританских правил: «Разврат — это когда женщину не влечёт к тому, кого она ласкает — когда она делает это из расчёта, без малейшего чувства… но если, в могучем порыве страсти, она отдаёт свое тело избранному… тогда здесь нет, не может быть греха!»

Николай прощает Анне и растрату денег, и капризы, и постоянные измены и кажется очень добрым, чуть ли не идеальным человеком, но эта безупречность обманчива. Он такой же патриархал, как другие, и рад был бы перекроить жену по своему образцу, но слишком слабоволен для этого: «Знаю, что отвратительная я хозяйка, плохая жена, легкомысленная женщина, но если бы он оделил меня всеми своими достоинствами, перед ним предстала бы такая совершенная машина, что его же первого бы стошнило! Во мне так ещё сильна радость жизни. Эта энергия, эта могучая сила, освещает и греет его, несмотря на все мои ошибки и недостатки. Ты редчайший бриллиант, говорит он, но отвратительной грани. Ах, какой чудной женщиной и женой стала бы ты, если бы перевоспитать тебя».

Но перевоспитание Анны не по плечу, кажется, никому: «Не могу! не умею. Это адская наука! Бедный мой Ник, который так любит «идеальных хозяек»!.. Меня ничему не научили. Я о кулинарии не имею ни малейшего представления! И как нарочно, у меня, у которой всегда все выходит, за что бы я ни взялась, в кухне выходит ничего! Эти непонятные кушанья с неуловимыми пропорциями, эти пригорелые сковородки, этот запах жареного лука, масла, и прочих прелестей — как всё это противно! И когда я замечаю, что мои руки и волосы пропитываются этими ароматами, я прихожу в ужас и отчаяние! Но он хочет, чтобы я распоряжалась и понимала, как настоящая хозяйка, и я всеми силами стараюсь для него!»

Конечно, старается она лишь поначалу — вскоре ей надоедает игра в кухарку.

Анна не только не любит типичные женские дела вроде вязанья и готовки, но и остро нуждается в частном пространстве, пресловутой «своей комнате»: «Хочу быть одна, а всякий день является кто-нибудь непрошенный и незваный…»

Несмотря на первоначальное стремление к разгульной праздной жизни, героиня после двадцати пяти лет начинает ценить умение самостоятельно зарабатывать: «Один Бог видит, как мне тяжело обращаться к Нику за помощью, однако другого исхода нет. Я сделаю всё, чтобы со временем стать самостоятельной, зарабатывать каким-нибудь образом деньги».

Ей могли бы помочь суфражистки и просто независимые женщины, но Анна не верит в женскую солидарность, видя в других девушках только соперниц: «Одно утешение! Женщин в окружающем меня обществе почти нет. Не люблю я их. Истинных друзей можно найти только среди мужчин или… старых женщин!»

С такой энергией и свободолюбием, помноженным на исходный капитал, Анна даже в те времена могла сформировать несколько интересных нестандартных вариантов судьбы, от авиатрисы до хозяйки литературного салона, но поиски принца едва не сломали её жизнь. Она периодически сомневается в правильности выбранного сценария, но убеждает себя, что всё в порядке: «Вербицкая права. Надо быть свободной от всякой любви, не жить ею. Она, неминуемо, влечёт за собой страданье», — и вскоре: «А что, если это действительно мираж? если счастья не будет?.. Если «принца» нет?.. Но нет, нет! Я не могла ошибиться!..»

Однако гонится героиня скорее за абстрактным идеалом, чем за мужчинами как таковыми. Порой Анна напоминает героиню артхаусного аниме «Актриса тысячелетия», которая рассказывает журналисту о длившихся почти всю жизнь поисках случайного возлюбленного, но этот рассказ оборачивается историей о поисках вдохновения: мужчина нужен только в качестве стимула для более эмоциональной актёрской игры. Так и Анна будто использует мужчин, чтобы подогреть стремление к идеалу яркой насыщенной жизни.     

Ближе к финалу она находит очередного возлюбленного, который из-за неё вынужден развестись с женой и тоже намекает на финансовые трудности. Его образ плохо прописан и с каждой минутой всё тускнеет и размывается, словно само течение жизни, которую так любит Анна, превратило этого мужчину в очередного статиста на пути героини, которая не остановится в своих поисках, если её не накроет 1917-й год — а он приближается всё быстрее. 

Стиль и язык романа Линд просты и незамысловаты, не лишены расхожих штампов, но это можно списать на имитацию дневниковой прозы: Анна, в конце концов, не профессиональная писательница, а просто женщина, пытающаяся рассказать правду о своей жизни. Говорят, это и есть феминистская проза, но назвать этот текст полностью феминистским нелегко, несмотря на своеобразие героини и отсылки к Вербицкой. В любом случае, получился удачный рассказ о том, как культ романтической любви может изуродовать жизнь женщины — не меньше, чем христианский «семейный долг», а ещё о том, что многие женщины будут сопротивляться несвободе, которую способна потянуть за собой свободная любовь, сопротивляться вопреки всему, даже собственному желанию найти принца. Да и принца ли они искали на самом деле?