Выпуск №19

Автор: Евгений Стрелков

 

Волги, любовно описанной Василием Розановым в очерке «Русский Нил», отснятой Максимом Дмитриевым в знаменитом фото-цикле, а до того срисованной братьями Чернецовыми с обоих бортов специально оборудованной барки, так вот, той Волги давно нет: перетянутая жгутами-плотинами, она вспучилась искусственными морями, переменив и водный режим, и местный климат, и жизненный уклад обитателей её берегов.

 

Горьковское море – Китеж
наизнанку, или навыпуск:
не город ушёл в воду, а сама вода
вошла в сёла, в посёлки, в города:
Пучеж, Юрьевец, Чкаловск, она ж Васильева Слобода…

Говорят, что на Светлояре, поглотившем Китеж,
если вдруг попадаёшь в такт, то слышишь
колокольный звон. Что способно прислышаться
на фарватере Горе-моря?
Скрип колодезного ворота?
говор с паромов
и пристаней
местных Марф и Пахомов?
Или саней
по целинному снегу шелест?
Иль болтовня осетров, идущих на нерест?
Иль небывальщина разная вдруг примнится?
что-то гулкое и пустое –
как бидон алюминиевый, или передовица
времён  застоя.

 

Всё изменялось. И власть, сотворив всё это, вдруг захотела понять – что же именно произошло? Так в посёлке Борок в 1956 году возник Институт биологии внутренних водоёмов – вблизи навсегда ушедшей на дно Мологи, в фамильном имении «шлиссельбургского узника» героя-народовольца Николая Морозова (и во-многом на основе его же лаборатории – филиала Естественно-научного института имен Лесфгафта).

Власть назначила директором института другого героя – полярника Ивана Папанина, начальника легендарного дрейфа на льдине у Северного полюса. Вполне в духе времени сошлись лёд (полярник Папанин) и пламень (революционер Морозов), а также пафос радикальной переделки мира и вера во всесилие науки… В абсурд ситуации (вначале затопим, потом подумаем) укладывалась и сама личность Николая Морозова. В свое время, не окончив толком гимназии, погрузился он (опять что-то водное) в пучину революционной борьбы – и почти сразу же был выброшен волнами истории на уединённый каменный остров Шлиссельбурга. Четверть века заключения! Чтоб не сойти с ума в неволе, наш «граф Монте-Кристо» занялся науками, слушая курсы, читаемые сокамерниками (среди которых были весьма образованные фигуры). Он изучил астрономию и увлекся планетарными обобщениями. Сопоставив описанные в Ветхом завете небесные события с записями астрономов, Морозов решил, что четырехсот лет человеческой истории просто не было. И отождествил, к примеру, апостола Иоанна с Иоанном Златоустом, средневековым богословом.

 

Борок – усадьба, мысленный кристалл.
Сюда в неволю как на пьедестал
отправлен был сиделец шлиссельбургский,
что в новой хронологии смешал
Женеву с Римом, Лондон и Содом…
Власть выделила двор ему и дом
отцовский, родовой – у самой Волги.
Затем та ж власть устроила потоп,
на суше сотворив большую воду,
сменив режим реки, перевернув погоду
(лён теперь не вызревал),
отправив Мологу и Корчеву в пучину…
И, наконец, исследовать причину
решив, та власть создала Институт
по изучению внутреннего моря,
упрямство и абсурд соединив и тут,
поставив во главе его полярного героя…

О дивный новый мир! В обилии повторов:
рев струй турбин, треск авиамоторов
огромный и бессмысленный простор..
Над мелкою водою длань простёр
бетонный, чайками засиженный кумир.
И гонит зыбь на отмели зефир.

 

Видимо, в застоявшейся воде Рыбинского моря завёлся какой-то микроб научного вольнодумства… В том же Борке жил и трудился друг поэта Осипа Мандельштама Борис Кузин, сторонник неортодоксальной биологии, отрицавший многие аспекты дарвиновской эволюции. Кузину Мандельштам посвятил стих «К немецкой речи», где есть такие строки: «звук сузился, слова шипят, бунтуют…» – и хочется переспросить: слова? – или волжские струи, зажатые бетонными ребрами сливов плотин и стенами шлюзов?

О занятиях с Кузиным Мандельштам писал: «Мы раздирали идеалистические системы на тончайшие материальные волокна и вместе смеялись над наивными… пузырями вульгарного материализма». Однако, эти пузыри оказались не так забавны: судьба Мандельштама общеизвестна, а Кузин в 1935-м отправился в ссылку в безводный Казахстан, однако в 53-м вернулся в Борок, где до конца своих дней был связан с институтом Папанина.

Интересно, что Папанин причастен и к созданию академического Института экологии волжского бассейна в Тольятти, на месте затопленного Ставрополя-на-Волге. А там неоднократно бывал с лекциями энтомолог и систематик Александр Любищев, тоже эволюционный вольнодумец. Этические основания собственного мышления, нежелание следовать в общем русле (опять речная метафора!) риторики «покорения природы» и евгеники выталкивало Любищева из магистрального в маргинальное – он искал кристаллы истины в, казалось бы, давно отработанной породе: ламаркизме (как и его товарищ по переписке Борис Кузин), номогенезе, «взаимопомощи животных» у анархиста князя Кропоткина.

«Эпигоны… теряют высокие качества основателей учений… и превращаются в догматиков, тормозящих научный прогресс», – замечал Любищев, а в письме Хрущёву выводил это общее замечание в конкретную плоскость, отмечая «…несчастья и позор, которые принесли и продолжают приносить Лысенко, его приспешники и подпевалы моей родине и моей науке».

 

Когда Горе-море сойдёт на нет –
а ведь это когда-нибудь произойдёт,
пусть даже по геологическим меркам.
Палеонтологи будущего вскроют городецкий
чкаловский и пучежский ил,
наткнутся на псевдофауну.
Где весь в рубильниках многопанцирный крокодил
где каракатица с шупальцами из скрученных проводов
где трилобиты с трансформаторными пластинами
на секционных ребристых спинах.
И краб с клешнями–электрозажимами,
и кораллов – стрелочных циферблатов – нежный каскад
И гигантский гидроэлектрический скат
с мантией из прошитого золотой нитью
переливающегося на свету
переходящего вымпела
победителю социалистического
соревнования.

 

Порождённые корыстью и глупостью научные химеры (тот же Лысенко с его асевдо-дарвинизмом) оказались вполне жизнеспособными – хоть и на время. Химерой, то есть соединением разных организмов, стала и сама Волга, сохранив что-то от реки, но получив нечто и от моря. Спрямление речного фарватера и дешевое электричество от гидростанций – вряд ли это достойная цена за затопление лугов и пажитей, сел и городов. Ведь исчезла не только речная природа – исчезла и речная культура, так любовно описанная Розановым, Дмитриевым, братьями Чернецовыми и многими-многими другими певцами, исследователями и изобразителями Волги.

 

Говорят: когда на плотине сброс,
воронка раскручивается по всему морю:
огромный медленный вихрь поднимает
наверх водяные корпускулы, хранившие
память Волги внизу, у самого дна
её прежнего русла – до того, как она
стала морем.
Говорят, также: то не речь, не письмо: отдельные ноты,
их пульсации, вариации и длинноты
– всё что осталось от прошлого. Так тела
вымерших трилобитов замещаются до бела
мелом, известняком,
лишь плёнка органики          останется на потом
– потомкам, подробна, при том, порой:
щупальца, клешни, жабр иль бронхов строй.
Вот так и Волга, её прежний объём весь
перешёл в каркас, во фрактал, в звучащую взвесь.

И ветер выносит на берег тот звуковой корсет
состоящий из пропусков, путаницы и повторов
набрасывая его как сеть
поверх нынешних разговоров.

 

Не исключено, что когда-то Волга вернётся в прежнее русло – на эту мысль наводит и мировой (пусть пока редкий) опыт по осушению водохранилищ, и некоторые поэтические фантазии…

 

ДЕВЯТЬ ПРЕДЛОЖЕНИЙ ПО ОСУШЕНИЮ ГОРЬКОВСКОГО МОРЯ.

1.

Нарезать мелководье штакетниками и плетнями
на квадраты десять на десять метров.
Обязать местных жителей и приезжих
совершать регулярные обходы
квадратов водой или посуху, по ходу
оставляя в каждом квадрате по единому камню.
Камни завозить самосвалами и сгружать кучами
по берегам водохранилища, а лучше –
ссыпать на плоскодонные баржи,
заякоренные по обе стороны
от волжского фарватера.

2.

Углы новообретённых квадратов оборудовать шестами,
на которых в сезон дождей растягивать прорезиненную парусину так,
чтобы дождевая вода стекала в установленный на дно бак
или в плавучую, на якоре, бочку.
Обязать местных жителей и приезжих
регулярно вычерпывать из бочек небесные воды –
и переправлять на огуречные огороды.

3.

Засеять вновь образованные наделы бурым рисом,
урожай не вывозить, сгноить – компост 
обеспечит новых земель прирост
на орошаемой весенними паводками литорали.
Обязать местных жителей (приезжих удастся едва ли)
регулярно пропалывать рисовый огород,
окучивать по весне, зимой  – обкалывать лёд.

4.

В образованные таким образом рисовые чеки вселить серых гусей.
Гуано – основа плодородия будущей суши.
Насосные башни по берегам декорировать в пагоды.
Обязать местных жителей регулярно давать корм гусям,
а приезжих – развешивать колокольчики из фарфора
под карнизами насосных пагод.

5.

Меж шестами в углах обустроенных таким образом рисовых квадратов
развесить тончайшие сети из китайского шёлка.
Сети будут задерживать мельчайшие части субстрата
из труб Балахнинской ГРЭС, Правдинского бумкомбината
Городецкой судоверфи. Обязать
местных жителей и приезжих регулярно счищать
пыль и шлак вениками их тончайшей соломы.
Частицы пыли и гари, погрузившись в воду залива,
усилят густоту придонного ила.

6.

По центру каждого квадрата пробурить глубокие скважины,
для сбора излишних вод.
Обязать местных жителей под-
ле каждой скважины установить вешку
дабы избежать случайных травм
не извещённых о том приезжих.

7.

В летнее время оборудовать описанные квадраты
кипятильными установками и вентиляторами,
сдувающими вновь обретённый пар в пошехонскую сторону.
Электроэнергию для питания кипятильников и ветряков брать
с генераторов Горьковской гидроэлектростанции. Обязать
местных жителей и приезжих соблюдать
правила безопасности в случае нахождения
вблизи устройств электропитания и потребления.

8.

В зимнее время оборудовать описанные квадраты морозильными установками.
Вновь обретённый лёд дробить на куски
и направлять в коктейльные бары
Нижнего Новгорода.

9.

Установить в указанных квадратах специальные сепараторы,
разделяющие воду горьковского водохранилища на фракции:
ледяную, огненную, лёгкую, тяжёлую, мёртвую и живую.
Тяжёлую воду закапывать для последующего образования грунта.
Лёгкую воду сдувать вентиляторами в направлении Весьегонска.
Огненную воду закупоривать в бутылки и реализовывать
в пунктах  коопторговли Сокольского, Юрьевецкого, Заволжского,
Городецкого и Чкаловского районов.
Мёртвой водой орошать
сельские кладбища.
Живую –
ни с чем не мешать.

 

Проектировщики и строители Волжского каскада довели до предела стремление титанов Ренессанса вроде Дюрера расчертить весь мир. Они возвели то, что поражает нечеловеческим масштабом и надчеловеческиой угрозой. Коллективный Град Китеж средневолжской равнины ушёл под воду не в виду врага, а в угоду идеологической блажи, фаустовского апломба власти. Что делать в будущем с результатом этого недодуманного дерзания – не совсем ясно. Возможно, потребуется  анти-каскад (и Анти-Дюрер), что и намечено в нашем поэтическом проекте. Проекте, конечно, фантастичном и ироничном, но при этом для автора, как для волжанина, очень личном и исполненным драматизма.

 

Когда сойдёт вода и обнажит откосы,
увидят свет тогда песчаные наносы.
Исчезнувший ручей.
Затопленный понтон,
Исполненный очей
стеклянных, стрелочных, полуразбитых, щит,
покинутый средь рыб разнопородных.
И отпечатанный в породе трилобит –
турбинный вал – среди себе подобных
валов в бетонных берегах безводных.

Стальные панцири, все в утренней росе.
И звёзды в высоте, но кажется, не все.