Выпуск №20
Автор: Юлия Крылова
1.
Вишневый компот в руке уже нагрелся. Окна во всех палатах открыты. Вентиляторы шумят и просто гоняют горячий воздух. Но иногда достаточно видимости.
— Не, ну ты представляешь, говорят, идите домой, — Варя рассказывает последние новости о рыжей Гале из второй палаты, — А, она в слезы. Рыдает за дверью, а Сергей Петрович ее успокаивает.
Первый глоток. Кисло-сладкий вкус с мякотью ягод. Оставить бы его подольше. За компот можно простить многое.
— А он ей — найдут донора для костного, вернетесь. Но ты же понимаешь…
Варя стряхивает пепел в окно и воровато прячет окурок в свою секретную коробочку. Здесь не принято говорить о смерти. Словно молчание может кого-то спасти, а мы не онкология, а детский лагерь с лысыми детьми.
Я играла по правилам — таскала сына на обследования, кормила, мыла, рассказывала специалистам, как обнаружили опухоль, но никогда не произносила этого, на «с».
Чертова косточка! Скривилась. Сладость во рту сменилась горечью.
*****
В кабинете у завотделением шкафы с толстыми стеклами и большой аквариум, в котором мечется золотистая рыбка. Сергей Петрович сидит в кресле, изучает наши снимки и молчит. Две, три минуты… У его очков тоже толстые стекла. Глаз почти не видно. Не могу на него смотреть. Лучше за рыбкой. Она пытается заплыть в замок из кораллов, но промахивается.
— …посмотрел снимок… опухоль большая… не операбельна…
Вода в аквариуме мутная. Давно не чистили.
— …боюсь задеть артерию… питает почки… сшить одномесячному невозможно…
Бедная рыбка. Может, она просто не видит входа.
— …взять пункцию… из опухоли… разрезать живот…
Хотя если и найдет вход, выхода из аквариума всё равно нет.
— А что дальше? — я выныриваю.
— Если опухоль злокачественная, проверяем ребенка на метастазы и надеемся, что не найдем их в костном мозгу. Тогда ребенка спасет только пересадка, а доноров у нас раз, два и обчелся.
Врач смотрит на рыбку и стучит по стеклу.
— Я назначил пункцию на утро. Ваш будет первым. Под наркозом будет тошнить, поэтому не кормить. И я подчеркиваю, грудное молоко — это тоже еда.
— Но он же будет плакать ночью без…
— Придумаете что-нибудь.
Он закрывает карту. Я, уже подходя к двери, оборачиваюсь:
— А что с вашей рыбкой? Она как-то странно плавает.
— Купил милую золотую рыбку, посадил в аквариум, а она раз и съела остальных, а потом вот это. Сошла с ума от одиночества, наверное.
2.
Как отказать месячному ребенку в молоке. Сейчас он спит, но он проснется.
— Ты чего валяешься? Забыла, что ли, что толчок и коридор сегодня твои?
Рыжая Галя в проеме. Она так долго в больнице, что доросла до должности старшей мамы. Странная должность.
В нашем отделении нет уборщиц. Все родители убираются по очереди и моют кухню, туалеты и коридор. Так лишние люди не приносят детям вирусы. А мы не сходим с ума от неопределенности.
Нужно поспать перед операцией, но Галя меня не любит и ни с кем не поменяет.
Я вышла в ночной коридор. Помимо пола нам предписывалось мыть стены — от пола до потолка. На них висели детские рисунки и плакаты с названиями болезней.
Я подняла швабру и начала водить по стене. Вспомнила, как гинеколог впервые провел на УЗИ прибором по животу и сказала:
— Поздравляю, вы беременны! — и протянула мне первую фотокарточку, а на ней — икринка в чем-то черном.
Бум. Распятие грохнулось на пол. Задела всё-таки шваброй. Только бы никто не услышал. Галя меня съест. Из-за рака она так православнулась, что со святой Матроной стала говорить чаще, чем с дочерью.
Надо повесить распятие обратно. Какое же оно легкое. Золоченый полый Иисус. Сзади надпись “Made in China”. Нос Иисуса облупился. Хоть кто-то загорал этим летом.
— Решил меня доконать? — шепчу я китайскому сувениру, прыгая под гвоздем.
Маленький плачет. Туда.
Молодые матери при детском крике чувствуют необъяснимый стыд. Даже мебель превращается в осуждающих родственников. Поэтому быстрее, быстрее, чтобы только никто не услышал. Какой же ты крохотный. С самого рождения мы спим вместе, потому что я не могу положить тебя отдельно. Не могу без твоего дыхания. Я качаю тебя, а ты всё кричишь. Варя уже шипит. Лучше переждать в коридоре. До процедуры еще восемь часов. Только бы Галя не проснулась. И остальные тоже. Не может же ребёнок всё время плакать. Он просто должен устать и уснуть. Хоть на полчаса. Хоть на 15 минут. Хоть на 10. Как же хочется спать. Как же хочется спать. Как же хочется спать.
3.
— Ну что, мамочка, боитесь?
При рождении ребенка у тебя вместе с плацентой забирают еще и имя. Кем бы ты ни была, во всех поликлиниках и детских садах ты становишься просто мамочкой.
В сумке лежит упавший Иисус. Я так и не смогла вернуть его на место. Мы всю ночь проходили из угла в угол. Утром его никто не хватился. Вероятно, всем было достаточно его близнецов в туалете и столовой.
При больнице есть часовня, и лучше всего отнести распятие туда. Там есть икона Марии, богоматери, точнее её раскрашенная фотография. В уголочке надпись «Журнал «Московская патриархия»», октябрь, 1989 год. Ровесница. Иисус здесь будет кстати.
— Хорошо смотритесь вместе.
Опять разговариваю с предметами. Теперь вот с бумагой. Фотография чёрно-белая, но чья-то рука покрасила платье в ядовито-зеленый, а нимб — в желтый цвет. Одной рукой богоматерь держит тело младенца, второй — ноги, а третьей, да, третьей — благословляет меня.
В часовне никого. Спасать детей молитвой ездят в другие храмы, где золота больше и иконы эффективнее.
— Подруга, — (да, схожу с ума от бездействия), — это глупо, но мне кажется, ты, единственная, поймешь.
Я от слез некрасивая. Знаю. Сейчас не до красоты. Маленький сегодня перед операцией первый раз мне улыбнулся. А вдруг это он в последний?
— Помоги. Я без него не смогу. Понимаешь. Уже не могу. Никого я так не любила.
4.
Снаружи так буйно зеленеет трава, что гуляющие безволосые дети кажутся инопланетянами. Варя тоже здесь. Они гуляют вместе с сыном и капельницей. Катетер приклеен пластырем, и врачи просят мальчика не шевелить рукой. Но у него после химии нет на это сил. Он только дышит.
— Пива хочешь? Муж заезжал, привез две бутылочки.
— Я ж кормлю.
— Твой еще от наркоза будет сутки отходить. Выветрится. А я одна не хочу, как алкоголичка.
— Увидят же.
— Давай вон за те кусты спрячемся.
Варина бутылка уже в руке. Глоток. Ничего. Только вкус — светлый и бюджетный.
Кусты затрещали. Рыжая Галя. Спалились. Вместо скандала она забирает мою бутылку, отхлебывает, садится на землю и плачет:
— Она умерла, умерла, умерла.
Похоже, выписка отменяется. Дочь была поздним долгожданным ребенком, и второго Галя уже не родить.
—Почему она?! Почему не я?! Я прожила жизнь, а она нет.
Галина рука в земле, пальцы нервно сжимают комок.
— Будешь в ней лежать. В такой черной, спокойной. Господи, как хорошо, что ее мучения закончились. Я больше не могла смотреть на это. Ее тошнило всё время, и эта боль в костях.
Бессильно выпускает землю.
— Я два года просила Бога о выздоровлении. Становилось только хуже. И вот один раз попросила об избавлении от мук и вот.
Галя смотрит на меня.
— Чё стоишь?
— Я?
— Да, пи*дуй к начальнику. Искали там тебя.
*******************************
— А, явились, — Сергей Петрович строго смотрит, — Ищем вас по всему отделению.
— Да, я…
— У меня хорошая и плохая новости. Первая — мы удалили ребенку надпочечник.
— Это хорошая?
Сергей Петрович наливает воды.
— Жарко, да? Три операции сегодня сделал.
— Сергей Петрович, не тяните. Я знаю, тут умирают! Я… я готова, я хочу знать правду.
— Я за двадцать лет практики такого не видел — за ночь наша опухоль сдвинулась и была полностью доступна в месте разреза, где мы брали пункцию. Это был шанс. Как такой маленький человечек смог отрастить такую большую опухоль, не знаю, но мы побоялись оставить корни и удалили надпочечник.
— Это что, всё? Он здоров?
— Ну, если следовать процедуре, нет, так как вам нужно будет еще провериться на метастазы, но так да. Будем потихоньку готовить вас к выписке.
Сейчас нужно выйти и молчать. Для матерей здесь счастье похоже на коньяк в сейфе главврача. Если и угостят, то самой малостью. Бутылка-то только одна. И говорить о хороших новостях не принято, потому что здесь верят, что смерть нужно задабривать. И если одного она отпускает, то обязательно заберет кого-то взамен. Просто все надеются, что кого-то чужого.