Выпуск №4
Автор: Анна Румянцева
“Еще в 1774 году руководства по садоводству предупреждали о том, что томаты сводят с ума”
сайт 7dach.ru
Нелегко быть генералом в отставке — никто вокруг не понимает, как много тобою было сделано для их мирной жизни. «Эти люди ничего не знают, даже когда я надеваю медали — на них же все написано, наклонись и прочитай! А они мне только (да и то не мне, а между собой): «Смотри, какие классные значки!”
Потому Алексей Петрович старается проводить большую часть года на даче. “Там меньше людей. Зимой — вообще никого. И от растений можно получить все то же, что от людей”. И старик придумывает каждому ростку имя и прошлое из памятных дат, создает из кустов семьи, формирует их по принципам понятным ему и каждому, кто обратит внимание на переплетения корней.
Но никто не обращает внимание, потому что Алексей Петрович редко подпускает к своему парнику посторонних (живет уединенно и грустно) — никого, кроме привлекательных женщин, которым он не умеет отказывать вообще ни в чем.
Например, он вынужден был ежедневно облизывать ступни Клары, “чтобы заставить ее заткнуться. Никакими словами не мог ей объяснить, что меня не обязательно слушать внимательно, главное — молча. Она была нужна мне, чтобы я мог не беспокоиться о еде”. Ведь и завтраки, и обеды, и ужины Алексея Петровича с помидорными родными и близкими каждый раз оборачиваются насилием и оставляют неприятные воспоминания.
<...>
Клара переехала к нему на чердак через месяц после их первой встречи, хотя обоим была не ясна причина. “Когда я была моложе, моей любви добивались многие, теперь — уже никто, поэтому мне, наверное, и хочется оставаться с ним в зеленом домике в дачном кооперативе, и мне нравится произносить вслух “я теперь живу в дачном кооперативе” — это звучит таинственно”.
Впрочем, разговоры они вели не часто. В основном, Клара слушала Алексея Петровича, который пересказывал ей новости, услышанные по радио или факты, прочитанные на страничках отрывного календаря садовода. Иногда Алексей Петрович часами молча наблюдал, как его чердак превращался в отхожее место для плюшевых медвежат: блестящие конфетти и цветной серпантин — по всему полу, фотографии с видами Ялты — на всех стенах, “Любимый, я приготовила завтрак. Поднимайся наверх, пожалуйста”, — каждое утро.
И старик из последних сил шел на ее голос, потому что обещал никогда даже не пытаться отказать Кларе, если только она поможет ему уберечь рассудок. И он был человеком слова, а она помогала, когда будила Алексея Петровича, задыхающегося во сне.
Откуда девчонке было знать — конечно, неоткуда, она и не знала — что как только Алексей Петрович закрывает глаза, он оказывается на улице в окружении этажей разбитых окон. На той самой улице, где он грелся той зимой, когда больше некуда было идти.
Там он встречает Светлану, жалуется ей, что по-прежнему не запомнил римские цифры. А она обещает помочь: “Они очень легко запоминаются, например, vii — это почти как viii. А когда запомнишь хотя бы одну, то считаю, что запомнил все”.
— Но ведь у меня тоже самое с мифами Древней Греции — вообще никакие сюжеты не знаю, имена богов…
— С этим тоже могу помочь.
— Но ты же умерла позавчера.
К глазам Светланы подступала кровь и красные совсем не соленые струйки стекают по щеками.
— Мне так больно, что я, кажется, сейчас кончу.
— Это звучит не как полнейшая чушь, а скорее — спорный момент.
Он крепко обнимает Светлану, целует в лоб и понимает, что в этот раз секса со Светланой у него точно не будет — он снова все испортил подробностями. И Светлана продолжает рыдать — вся одежда Алексея Петровича покрывается яркими красными пятнышками, которые быстро меняют цвет и становятся менее красивого цвета.
— А как это со мной случилось? А как ты об этом узнал? А почему я об этом не знаю?
Светлана задавала так много вопрос, а Алексей Петрович злился, потому что ей постоянно нужна помощь, а ведь ему самому постоянно нужна помощь. “Почему бы нам с ней не представить, что помочь никому уже невозможно и просто не заняться сексом?”
И он задыхается от злость.
***
В прошлый четверг Алексей Петрович зашел в парник и испугалсь, потому что не смог найти в памяти имена всех кустов, некоторые из которых уже начала гнить.
“Ради женщины? Повтори-повтори! Ради женщины? Совершенно честое, незамедлительноe — нет! А кто такая Клара, чтобы ради нее я жертвовал единственным своим ценным и важным. Нет, никакая девчонка не сможет влиять на меня!”
<...>
Клара кричала, что на все согласна — маринованные арбузы, борщ без мяса, картофельное варенье — только бы остаться живой. “Отпусти меня, пожалуйста. Я сразу уйду, как только развяжешь мне ноги, домой или из дома — как скажешь. Я сделаю все, что ты скажешь!”
Тогда Алексей Петрович попросил Клару не двигаться и не издавать звуков, а она была так напугана, что подчинилась. И, как любая не очень красивая женщина, она понимала, что теперь может произойти все, что угодно. Такой он ее и запомнил — странной и страшной, застывшей в неестественной позе, как будто ждет удара, который уже нанесен.
В ту ночь Алексей Петрович перестал быть человеком слова. Да и нет ни одной причины следить за словами генералу в отставке до тех пор, пока остаются силы поджигать костры.